Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 168

Этот ритм, который чувствовали они оба, ритм, приносивший одновременно спокойствие и уверенность, — волна за волной, волна за волной — более всего напоминал размеренный стук сердца…

«Сердце — это как волшебный бездонный ларец из сказок, — вдруг подумалось Хайнэ. — Чем больше ты в него кладёшь, тем больше помещается. Это противоречит всем законам, согласно которым любое пространство рано или поздно заполняется тем, что в него помещают. Но это земные законы, которые творят земной мир. А закон любви — это то… это то, что творит бесконечность».

И он поглядел на небо, пытаясь представить себе звёзды, которые пока что были невидимы, но через несколько часов должны были осветить тёмное небо своим чистым, ледяным мерцанием.

Звёзды — это были тысячи миров.

Звёздный океан бесконечен, говорили Хайнэ в детстве, и он никак не мог себе этого представить, как ни пытался.

Но теперь ему пришло в голову, что бесконечность нужно представлять по-другому — не в зрительных образах, а в ощущениях сердца.

Хатори поплыл к берегу. Лучи заходившего солнца, почти не отражавшиеся в потемневших водах озерах, скользили по его телу, создавая иллюзию, что по нему течёт расплавленное золото.

Хайнэ смотрел, как он выходит из озера, и впервые за долгое время это зрелище — вид его обнажённого тела — не приносило ему привычных терзаний по поводу собственного уродства.

Хатори подошёл к нему ближе и уселся возле него на корточки, отжимая мокрые волосы. Распущенные, они упали ему на плечи и зазмеились по золотистой коже гранатово-красными прядями. С влажных кончиков заструилась вода, заново покрыв обсохшее было тело прозрачными каплями.

— Я тебе завидую, — признался Хайнэ, дотронувшись до его груди. — Завидую твоей красоте, всему того, что у меня нет. И этому тоже…

Он повёл рукой ниже.

Хатори чуть опустил голову, наблюдая за его рукой, как наблюдал бы, может быть, за бабочкой, по неосторожности севшей к человеку на нос. Не шевелясь, чтобы не спугнуть, но внимательно изучая взглядом.

— Иногда я так сильно хочу это ощутить, — проговорил Хайнэ, чувствуя реакцию на свои прикосновения. — Я пытаюсь сейчас почувствовать, как если бы это было моё тело. И у меня почти получается.

— Хочешь быть мной? — уголки губ Хатори чуть приподнялись, но голос оставался серьёзным.

Тело его было несколько напряжено, и Хайнэ испытывал серьёзные сомнения в том, что делал, но что-то заставляло его продолжать.

— Ага… ну хоть на один день.

Всё это выглядело и в самом деле так, как будто поменялись телами — Хайнэ дышал всё чаще, Хатори оставался неподвижен, не выказывая никакой реакции, кроме той, которая не зависела от его воли. И на мгновение Хайнэ показалось, что границы и в самом деле стёрлись — что он может ощутить реакцию чужого тела как свою собственную, что он покинул собственную беспомощную, искалеченную оболочку, и пребывает больше не в ней, но в Хатори, в волнах озера, во всём вокруг.

«Это и есть — поток», — пронеслось в его сознании.

Он медленно убрал руку и так же медленно, словно бы нехотя, отвернулся. Запоздалый стыд нахлынул на него с головой, заставив густо побагроветь до корней волос.

— И что бы ты сделал, если бы был мной? — спросил Хатори, как если бы ничего не случилось.

Хайнэ глубоко вдохнул, преодолевая и отбрасывая стыд за произошедшее.

— Что бы сделал… — задумался он.

Он отбросил мысль о женщине и вновь посмотрел на озеро.

— Я бы привёз сюда Онхонто, — проговорил он, слабо улыбаясь. — Я бы взял его на руки, как ты берёшь меня, и искупал в этом озере. Я бы половину жизни отдал за то, чтобы он мог оставить дворец, эту золотую клетку, хоть ненадолго, и увидел то, что принесёт ему радость. Например, это озеро, которое как будто бы подарило цвет его глазам. Я уверен, оно бы ему понравилось.

— Может быть, когда-нибудь это произойдёт, — сказал Хатори.

Хайнэ с тоской пожал плечами — никакой надежды на то, что Онхонто разрешат выбраться за пределы не то что столицы, но даже императорского дворца, не было.

— В городе наверняка продаются пейзажи с видом озера, — сказал он. — Ты купишь для меня один? Я отправлю его с письмом… Можно было бы заказать картину какому-нибудь знаменитому живописцу, но мне кажется, Онхонто больше понравится то, что написано руками простых людей, которые всю жизнь живут в этой провинции.

— Куплю, — пообещал Хатори.

Солнце, перед тем, как исчезнуть за снежными вершинами, расплескало по воде озера багрянец, как никогда сильнее внушавший мысли о сходстве с кровью. Вскоре после этого наступила темнота, быстро наполнившаяся природными звуками — шелестом крыльев, птичьими криками, стрекотом цикад; возле кустов и деревьев вспыхнули зеленоватые огоньки светлячков.

Хатори переоделся, и, усадив брата в экипаж, повёз его домой, где их ждал сытный ужин.

Хайнэ чувствовал себя почти счастливым, и в этот раз без прежней тоски смотрел на изменившуюся фигуру сестры, но после того, как ужин был закончен, и они отправились по своим комнатам, сон долго не шёл к нему.

Наконец, измучившись, Хайнэ поднялся к постели и, выбравшись в коридор, очень тихо и осторожно подполз к дверям в спальню сестры.

На его счастье — или же, наоборот, несчастье — они были чуть приоткрыты, и он имел возможность чутко прислушаться к звукам, доносившимся из темноты.

— Тебе удобно так?

— Да…

Вслед за этим послышались стоны.

Кровь прилила Хайнэ к лицу; он прижал руку ко лбу, пылавшему, как от жара.

В этот раз он не стал подсматривать, но картина, увиденная однажды, и без того запечатлелась в его сознании слишком чётко, и слишком легко воскресала перед глазами во всех деталях.

Печаль и ярость к себе захватили его в равной пропорции. Он стоял, боясь пошевелиться, чтобы не выдать своё присутствие — хотя, быть может, именно сейчас его никто бы и не мог услышать — и бессильные чувства клокотали в нём, как прежде утром клокотала столь же бессильная страсть.

«На чьём месте из них я бы хотел оказаться больше?» — думал Хайнэ, сдерживая жгучие слёзы, и они, не проливаясь, разъедали солью глаза.

Так он промучился, не шевелясь, почти до самого рассвета.

Лишь тогда, когда первые отблески зари, проникая сквозь лёгкие белоснежные занавеси, осветили спальню и коридор нежно-розовым светом, и стало понятно, что двое в комнате давным-давно спят, Хайнэ заковылял по лестнице вниз.

Он вышел в сад, глотая холодный утренний воздух, и отправился к своим цветам.

Выполняя обещание, данное Онхонто, весной он посадил — с мыслями о нём — розы.

Саженцы он купил ещё во время своих бесплодных поисков Хатори в Нижнем Городе.

— Не желаете посадить в своём саду розы, прекрасный господин? — спросила старая торговка, возле прилавка которой он рухнул в изнеможении после многих часов безрезультатных блужданий.

Обращение это согрело душу Хайнэ, хоть он и понимал, что это типичная лесть, предназначенная богатому покупателю. В любом случае, знатных господ в Нижнем Городе не очень-то жаловали, и удивительно было услышать столь доброжелательные слова, которые, к тому же, сразу же напомнили Хайнэ об Онхонто.

— Это кансийский сорт, — сказала торговка, когда он приблизился к прилавку. — Они распускаются поздней осенью, когда все остальные розы уже отцвели. Непременно посадите их своими руками, и при вашем появлении они будут источать самое сильное благоухание.

Хайнэ недоверчиво усмехнулся и посмотрел на чахлые, обрезанные кустики, длинные корни которых были обвязаны мокрой тряпкой. Прежде он не имел ни малейшего понятия о том, как размножаются и растут цветы, и вид саженцев стал  для него открытием — никогда он не думал, что нечто, столь некрасивое и жалкое на вид, может превратиться потом в стройный куст, радующий цветами и источающий дивное благоухание.

От этой мысли ему захотелось плакать, как и всегда, когда он встречал какие-либо упоминания о том, как нечто уродливое превращается во что-то красивое.