Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 182

Сначала он ничего не разглядел, кроме смутно белеющего в темноте свёртка, но постепенно глаза приноровились, и он разглядел больше.

Ребёнок был черноволосым, как истинный Санья, и очень маленьким — Хайнэ и не представлял раньше, что новорожденные выглядят именно так.

Позабыв обо всём, он с трудом опустился на колени рядом с колыбелью и, просунув под полог руку, дотронулся до ручки младенца, сжатой в кулак. Тот издал невнятный всхлип, заворочался и разжал ладошку, однако, найдя палец Хайнэ, обхватил его, успокоился и снова заснул.

«Какой крохотный! — подумал Хайнэ с испугом. — И выглядит таким беспомощным и жалким… Даже более жалким, чем я».

В груди у него что-то заныло, и он, поспешно протянув руки, попытался вытащить младенца из колыбели.

И в этот момент дверь распахнулась.

Хайнэ испытал такое смятение, как будто был застигнут за чем-то совершенно неприличным и позорящим его. В то мгновение он понял, что самое ужасное для него — это быть заподозренным в нежных чувствах по отношению к младенцу, и поспешно скривил лицо.

— Он плакал, — солгал он с раздражённым видом. — Я приехал, уставший, как тысяча демонов, и не могу теперь даже уснуть! Возьми его.

Хатори молча подошёл и взял ребёнка у него из рук.

Хайнэ отвернулся, не желая видеть эту мучительную для него картину, однако вскоре болезненное любопытство вновь пересилило, и он скосил на брата взгляд.

Тот его держал свёрток с младенцем как-то неловко, отстранённо, как мог бы держать какую-то хрупкую и ценную вещь, не вызывавшую у него, однако, никаких чувств. Проснувшийся ребёнок кряхтел и ворочался, однако Хатори даже не пытался перехватить его поудобнее, застыв в неподвижной позе и глядя куда-то поверх младенца.

Совсем не такое выражение Хайнэ ожидал увидеть на лице отца.

— Это он или она? — спросил он, помолчав.

— Он, — лаконично ответил Хатори.

— А ты хотел?..

— Мне было всё равно.

Хайнэ вздрогнул от этих слов. Прежде он боялся любви Хатори к ребёнку, но, получив очевидные доказательства его нелюбви, почему-то совсем не испытал радости.

Наоборот, ему вдруг резко захотелось плакать.

— Ты кажешься таким равнодушным, — заметил он, совладав с собой. — Ты совсем ничего к нему не чувствуешь?

— Как тебе сказать, Хайнэ, — сказал Хатори, помолчав. Казалось, он хотел что-то добавить, однако передумал и закончил кратко: — Вероятно, нет.

Голос у него был задумчивым, однако в нём не прозвучало ни раскаяния, ни сожаления.

И это стало последней каплей.

Хайнэ отвернулся, пытаясь скрыть слёзы, однако у него ничего не получилось.

— Что с тобой? — испугался Хатори. — Почему ты плачешь?

— Не понимаю, — с трудом проговорил Хайнэ, сотрясаясь от глухих рыданий. — Не понимаю, как родители могут быть настолько равнодушными к собственным детям. Ладно ещё… ладно ещё когда дети выросли, они могут быть мерзкими и злыми, я сам таким был. Но такой крохотный свёрток? Я могу представить, как он просыпается в одиночестве и темноте, как беспомощно тыкается, пытаясь найти руки родителей, руки тех, кто любит и защитит его, и ничего не находит. Весь этот страх и одиночество…

— По-моему, ты приписываешь ему то, чего нет, — возразил Хатори. — Он ещё ничего не понимает.

— Не понимает, что не нужен?! — закричал Хайнэ. — Я тебя уверяю, что он это чувствует! Я всегда чувствовал, даже тогда, когда не знал истинных причин и даже помыслить не мог…

Он осёкся.

Рассказывать о том, что стало ему известно, не хотелось никому, даже брату.

Хатори поглядел в пол.

— Я не знаю, что я могу сделать, — сказал он с долей грусти. — Я бы хотел любить его, но он для меня — просто ребёнок. Я буду заботиться о нём, как заботился бы о детях Иннин или твоих от любых отца и матери. Но я не чувствую, что он мой. Ты же видишь, он даже совсем не похож на меня. И это правильно, что не похож. Не могу объяснить, почему, но это так.

Хайнэ, вытерев слёзы, зажёг светильник и наклонился к ребёнку, чтобы получше его разглядеть.

— Кровь Санья всегда побеждает, — был вынужден согласиться он. — Но это же только внешность. Может, он будет похож на тебя по характеру…

Хатори чуть усмехнулся.

— Не думаю, что это будет хорошо.

Он положил ребёнка в колыбель, и тот вскоре снова уснул. Жизнь вернулась в своё привычное русло — Хатори помог Хайнэ искупаться и переодеться, отнёс его в постель, а после вернулся в собственную спальню.

Наутро Иннин, узнав о возвращении брата, позвала его к себе.

Хайнэ нашёл в её внешности следы усталости и серьёзного потрясения, однако голос у неё был бодрым.

— Хатори сказал мне, что ты с ним уже познакомился и согласился с тем, что он выглядит, как настоящий Санья. Теперь основная проблема — выбрать для него имя. Если честно, у меня пока что никаких вариантов, но у нас есть ещё почти два месяца, в течение которых ребёнок может продолжать оставаться безымянным… — весело болтала Иннин, прижимая к себе сына.

Во взгляде её, устремлённом на младенца, были гордость и нежность, свойственные любой матери.

«Нет, у тебя совсем другая судьба, — подумал Хайнэ, глядя на племянника. — Твоя мать тебя любит, и твой отец, хоть и не самый восторженный отец на свете, жив, здоров и будет заботиться о тебе…»

Он осторожно перевёл разговор на Даран, поинтересовавшись, как она отнеслась к беременности своей ученицы.

Иннин сразу же помрачнела.

— Она сказала мне, что я возненавижу своего ребёнка за боль, которую он мне причинит. — Она криво усмехнулась. — Какая глупость. Сразу видно, что у неё никогда не было детей.

Хайнэ отвёл взгляд.

«Значит, она ненавидит нас за это? — подумал он. — Боль… Я тоже ненавижу своё тело за боль, которое оно мне причиняет, и физически, и во всём остальном. Но достаточное ли это основание?..»

— Я специально решилась рожать сама, не используя ни одного из средств жриц, которые избавляют от физических страданий, — продолжила Иннин. — Конечно, это было… — она споткнулась, явно не желая вспоминать произошедшее, — …очень тяжело, но я забыла обо всём сразу, как только всё закончилось. Теперь это не имеет никакого значения. Что за глупость — считать, что единожды перенесённая боль повлияет на всю дальнейшую жизнь? Боль проходит, а жизнь продолжается.

Хайнэ какое-то время колебался, не зная, должен ли он рассказать ей о том, что стало ему известно, но в конечном итоге не смог этого сделать — странное оцепенение накатывало на него всякий раз при попытке представить, как он открывает сестре правду.

Оставив её кормить сына, он отправился в свою обычную прогулку по местам «пребывания» Ранко в поместье Арне. Теперь было ясно, что и эта дорогая сердцу фантазия оказалась наивной сказкой, непомерно далёкой от действительности.

«Снова иллюзия, — печально подумал Хайнэ, сгорбившись в своей заброшенной беседке, увитой дикими цветами. — А реальность была куда менее романтична. Отец полюбил слишком гордую, слишком властную женщину, как это часто бывает с добрыми мужчинами. Она по какой-то причине согласилась на отношения с ним, может быть, чтобы бросить кому-то или чему-то вызов, а потом избавилась от бывшего возлюбленного, как от ненужной игрушки. Он, наверное, не смог этого перенести и попросту умер от горя… Может быть, утопился в том самом озере, которое описывал с такой любовью. А ей было всё равно».

В подобных горьких размышлениях он провёл всю следующую неделю, отвлекаясь лишь на то, чтобы поухаживать за своими розами и иногда — изредка — посидеть с племянником.

А потом в поместье Арне пришло письмо из императорского дворца на тончайшей бумаге, украшенной четырёхцветной мандалой.

Госпожа Ниси распечатала его и побледнела.

— Я не понимаю, что это, — проговорила она, опустив бумагу на стол. — Чья-то шутка? Но эту печать невозможно подделать.

— Что там? — нетерпеливо спросила Иннин, поднимаясь из кресла.

— Объявление о том, что нас собираются навестить… высочайшие гости. Но такого не происходило в течение последних двадцати лет, не меньше! — Госпожа была явно взволнована. — Императрица и её ближайшее окружение очень давно не покидали пределов дворца, по крайней мере, официально. А сейчас нас уведомляют о том, что нам предстоит принять полсотни человек, как минимум. Не знаю, соблаговолит ли к визиту сама Госпожа, но в числе гостей будут её супруг и всё ближайшее окружение… Я не понимаю! Почему именно мы?! Мы столько лет уединённо живём в глуши, здесь нет ничего интересного, что могло бы привлечь высочайшее внимание, усадьба совершенно не готова к приёму гостей…