Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 88

Проснулся он поздно, чуть ли не впервые в жизни проспав завтрак и открыв глаза уже после того, как солнце проделало по небосклону, по крайней мере, четверть своего пути.

«Вот и отлично, — подумал Хатори, прищурившись. — Наконец-то я смогу заняться чем-то своим».

Сколько раз он думал об этом — что хорошо бы прогуляться в одиночестве по утреннему лесу, посидеть у огня, искупаться в озере, отправиться в город, наконец! Но в большинстве случаев отказывал себе в своих желаниях, потому что нужно было помочь Хайнэ одеться, потому что Хайнэ не хотел, чтобы он уезжал куда-то без него, потому что Хайнэ боялся открытого огня, и так далее.

Теперь всех этих препятствий не существовало.

Госпожа, конечно же, разрешила ему делать всё, что он захочет, и Хатори снова отправился в Нижний Город, но, как и в прошлый раз, когда он поссорился с Хайнэ, это не принесло ему особого удовольствия.

Вернувшись, он получил письмо от брата, где тот на шести страницах изливал свои восторги по поводу Онхонто, который отныне был ему лучшим другом, братом и господином одновременно. Самый ласковый, самый красивый, самый понимающий.

«Он нашёл то, что хотел, и стал счастлив», — подумал Хатори и, отложив письмо, уставился в потолок.

Потом, преодолев себя, черкнул в ответ пару строчек и лёг спать.

Наутро он снова проснулся рано.

«Я просто-напросто слуга, в этом вся причина, — подумал он, стиснув зубы. — Господский образ жизни не для меня».

И решительно взялся за дело — переоделся в старую одежду, подвязал волосы лентой, спустился вниз и заявил госпоже, что хочет поработать в саду.

Та широко раскрыла глаза от изумления и попыталась было отговорить его, но Хатори настоял на своём.

В конечном итоге он оказался прав — проработав пару часов под неожиданно жарким для Второго Месяца Ветра солнцем, с ног до головы облившись потом и перепачкавшись в земле, он начисто позабыл о тоске и о скуке.

Только один раз, взглянув на тёмно-розовые ветви дерева абагаман, он вспомнил о том, как смотрел на его недолгое цветение вместе с Хайнэ, и как ещё раньше, много лет назад, сажал с Иннин семена в горшок.

Теперь рядом с ним не было ни его, ни её…

Но это, право же, совсем не было поводом для расстройства.

К исходу четвёртого дня, проведённого под палящим солнцем с мотыгой и граблями в руках, Хатори окончательно вернул себе утраченное было душевное равновесие, которое не нарушило даже второе письмо от Хайнэ, и на этот раз прогулка по Нижнему Городу, которой он вознаградил себя за работу, оказалась весьма приятной.

Правда, артистов, выступающих с огнём, он снова не нашёл, однако зрелище вечернего солнца, заливающего лучами столицу, примирило Хатори с неудачным результатом поисков.

Вот он был, его огонь — охватил половину небосвода… того и гляди, с охваченного пожаром неба посыплются рубиново-красные искры, а золотая корона солнца взметнётся ещё выше, как пламя костра.

Хатори захотелось быть к нему поближе.

Найдя какой-то немноголюдный переулок, он вскарабкался по стене дома наверх и продолжил свой путь уже по крышам.

Город отсюда был виден, как на ладони. Три огромные стены, поделившие столицу на три части: золотые крыши дворцовых павильонов, скрытые за первой стеной и едва видимые отсюда, из не самой высокой части города, прямые, ровные улицы, мощенные белым камнем, по которым неторопливо прогуливались аристократы в роскошных одеждах и проезжали экипажи, украшенные ветками цветов — за второй стеной, и, наконец, разноцветный муравейник Нижнего Города.

И над всем этим — солнце, одинаково светившее для всех.

Хатори не рассуждал над моральными выводами из последнего факта, ему просто хотелось почувствовать тепло лучей на своих щеках, и поэтому он улёгся спиной на острую черепицу, раскинул руки в сторону и подставил лицо солнцу.

Внутри него шевельнулось какое-то смутное, неясное желание.

Или, может быть, довольно ясное, но он предпочёл об этом не задумываться — говорил же Хайнэ, что постельные утехи его не интересуют…

Так оно и было.

Что могло измениться теперь? Ничего.

…когда он открыл глаза, то обнаружил, что уже не один на этой крыше.

Как ни странно, Хатори даже не слишком удивился, увидев её — незнакомку с белыми волосами, которая нагадала ему в прошлый раз королевские почести и бездны мрака, а также опутала чарами таинственной магии. Теперь она смотрела на него каким-то странным взглядом, задумчивым и как будто печальным.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Хатори, прикрыв глаза от слепящего солнца ладонью.

— Ловлю ветер, — откликнулась незнакомка, пройдясь босыми ногами по нагретой от солнца черепицы. — А ты что здесь делаешь?

— Разгадываю секрет счастья, — ни минуты не сомневаясь, ответил Хатори.

— И как, успешно?

— Вполне. — Он растянулся на нагретой солнцем черепице, а потом достал из кармана купленную в Нижнем Городе лепёшку, пышную и до сих пор тёплую. — Нужно просто любить жизнь и уметь ей наслаждаться. А ещё жить настоящим. Я не помню своего прошлого и ничего не жду от будущего, поэтому мне хорошо.

Женщина, ничего не ответив, опустилась на конёк крыши и подтянула к себе колени, обхватив их руками. Какое-то время они сидели, молча глядя друг на друга с двух противоположных концов крыши.

— А, может, всё-таки продашь птицу, госпожа? — вдруг поинтересовался Хатори, перевернувшись на бок и подперев локтём голову.

— Нет, не продам. — Незнакомка покачала головой и улыбнулась, как будто немного насмешливо.

А ему уже пришло в голову другое.

— Вылечи моего господина, — сказал Хатори, вскочив на ноги и приближаясь к ней. — Жрица ты или волшебница, не знаю, но ты обладаешь силами стихий. Вылечи его! Он болен красной лихорадкой, и болезнь изуродовала его тело, так что он едва может ходить. Пусть он станет таким, как раньше. Помоги ему, и я сделаю для тебя всё, что хочешь!

— Например? — спросила женщина.

— Пойду к тебе в услужение! Буду твоим слугой до конца жизни!

На мгновение в голове у него промелькнуло: но ведь тогда придётся оставить Хайнэ.

Впрочем, если брат снова будет здоров, тогда ему не понадобится тот, кто должен будет купать его, одевать и причёсывать. Он больше не будет ему нужен.

Но незнакомка снова покачала головой.

— Я не могу. Не имею права.

Хатори не понял, на что именно она не имеет права — лечить болезнь Хайнэ или брать его к себе в слуги, однако одно стало ему ясно: это тот случай, когда упорством ничего не добиться. Она не согласится.

Он снова опустился на крышу, но расстояние между ним и женщиной сократилось почти вдвое.

— В прошлый раз ты убежала от меня, — напомнил Хатори, глядя не на неё, а на улицы Нижнего Города, утопавшие в золотистом свете, как в гречишном мёде. — А сейчас нет. Почему?

Она проигнорировала его вопрос и спросила совершенно другое:

— Ты любишь этот город?

— Город? — Хатори удивился и задумался. — Не знаю. Вообще-то, я не размышлял о нём, как о живом существе, которое можно любить или не любить. Это просто город. Но если ты непременно хочешь ответ, то, наверное, да. У меня нет никаких причин относиться к нему плохо. А ты, надо полагать, любишь, раз спрашиваешь?

— О да, — незнакомка снова улыбнулась и с какой-то особенной лаской провела рукой по нагретой солнцем, потрескавшейся черепице. — Есть три имени, или наименования, которые значат для меня особенно много. Одно из них принадлежит человеку, второе — не человеку, а третье — Аста Энур.

— Вот как.

Хатори пришло в голову, что они разговаривают как давние приятели, которые уже всё друг о друге знают и теперь неторопливо делятся впечатлениями, любуясь вечерним пейзажем и даже не глядя друг на друга.

Но почему-то у него было ощущение, что в этом нет ничего странного, и что так и должно быть.

— А знаешь, у меня тоже есть три имени, которые значат для меня особенно много, — внезапно произнёс свою мысль вслух Хатори. — Но все три принадлежат людям. Хайнэ Санья, Иннин Санья, Ниси Санья…