Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 60

Майор убрал блокнот в карман, застегнул куртку. Выходя из камеры, в которой остался ошеломленный Вова Батонов, он покачал головой и удивленно произнес:

— Обнорский — из моих?!! Ну ты даешь, блин…

— Виктор Федорович! — крикнул Батонов, но тут появился сержант. Он отвел Батона в камеру. Стальная дверь захлопнулась, лязгнул замок. Этот звук как будто отсек Вову от той жизни, где он был благополучным питерским журналистом, где к нему обращались по имени-отчеству и, уж разумеется, не били в солнечное сплетение какие-то контуженые дебилы. В эту ночь Батонов так и не смог уснуть.

А Виктор Чайковский, напротив, уснул сразу. Домой он добрался только к пяти утра. Выпил еще пятьдесят граммов водки и лег. Уже в восемь его поднял звон будильника. В полдевятого майор позвонил одному из своих агентов, а без пятнадцати десять у Володи Батонова появился сокамерник — мужик лет сорока. Или пятидесяти. Кисти рук у него были обильно покрыты наколками.

Подсадка агента в камеру — дело серьезное. Хотя бы потому, что расшифровка агента всегда чревата… последствиями. И дело тут уже не в грядущих оргвыводах. Дело зачастую идет о жизни человеческой. Историй о проваленных наседках и в ментовской, и уголовной среде ходит немало. Много, конечно, легенд. А много — правды. Страшная она бывает, кровавая. Человечек, которого подсадили к Батонову, должен был донести до Вовы простую мысль — с ментами не тягайся. Он это и сделал. Когда после длительной подготовки контакта (а дело это не простое — объект сам должен проявить инициативу) у Батонова и подсадного агента получился разговор, агент сказал Вове:

— Э-э, брат, не повезло тебе. Я этого Чайковского знаю. Тот еще композитор! Да, не повезло…

— А что такое? — испугался Батонов. — Я же ничего…

— Чего или ничего — твое дело. Меня чужие дела не гребут. А совет дам простой — не рыпайся. Эта такая сучара, что все что хочет — то и нагрузит. А еще у него есть один отморозок контуженый (Батонов поежился), так тот вообще зверь… Так что лучше соглашайся. Может, и выкрутишься. А хочешь за правду пострадать — сто раз пожалеешь. Чайковский — это…

Зэк не договорил, покачал головой и отвернулся к стене. Его миссия была выполнена — Вова Батонов перепугался теперь уже окончательно.

Утром же дежурному отдела поступила сводка:

Сводка.

27.09.94 в 22.20 возле здания Некрасовского[37] рынка (по адресу ул. Некрасова, д. 52) ст. о/у 2 отд. 12 УУР майором Чайковским В.Ф. и о/у 2 отд. 12 УУР ст. лейтенантом Блиновым А.Н. при содействии сотрудников 7 управления ГУВД задержан гр. Батонов Владимир Николаевич, 1969 г. рождения, проживающий по адресу: Лермонтовский пр., д…, кв…, журналист молодежной газеты, который изобличен 27.09.94 в том, что около 22 часов приобрел у неизвестного лица в районе Некрасовского рынка 18,41 грамма наркотического вещества марихуана.

По данному факту дежурным следователем СО[38] Смольнинского РУВД (ст. лейтенант Крановой В.Г.) возбуждено уголовное дело по признакам статьи 224 УК РФ.

Гр. Батонов задержан в порядке ст. 122 УПК.

Передал: дежурный 12 отд. УУР Загреба И.С…

От комплекса Лениздата, где располагалась редакция городской «молодежки», до Сенной площади рукой подать. Обнорский пошел пешком. Он не спешил — до встречи с Никитой еще оставалось время. Андрей шел по Гороховой под мелким, моросящим дождем, метрах в двадцати сзади тащился топтун Наумова. К своему постоянному хвосту Андрей привык уже настолько, что не обращал на него никакого внимания. Да и хвост не проявлял никакого служебного рвения…

Моросил дождь, спешили куда-то озабоченные люди, на Садовой сыпал искрами с мокрых проводов трамвай… Время еще оставалось, и Андрей сделал круг по Сенной. Он постоял несколько минут у магазина «Океан», выкурил сигарету. Он курил и смотрел на густо покрытую плакатами рекламную тумбу. Чуть меньше года назад снайпер убил здесь Василия Михайловича Кораблева… Год прошел, но тот серый ноябрьский день Андрей запомнил навсегда. И сейчас он отчетливо, как будто наяву, видел, как дернулся и повалился на рекламную тумбу высокий старик в плаще с поднятым воротником. Старик встретил смерть достойно.

Обнорский перевел взгляд на окно четвертого этажа углового дома по Московскому проспекту. Там, в темной комнате, стояли у окна мужчина и женщина. Он не мог разглядеть их лиц, видел только два смутно белеющих пятна за не очень чистым стеклом. Он не мог разглядеть их лиц, но знал, что мужчина и женщина в темной и неуютной комнате внимательно смотрят на пятачок у магазина «Океан».

Андрей снова перевел взгляд на тумбу. С рекламного плаката на него пялилась наглая морда счастливого молодожена — толстого эстрадного Зайки…

Обнорский швырнул окурок на асфальт и пошел дальше. Он снова посмотрел на окно четвертого этажа. Там уже никого не было.

Он дошел до станции метро Сенная площадь и остановился среди мужичков с плакатами: «Куплю $, золото, ваучеры, награды, ломаные часы». А может, там было написано «Куплю жене сапоги»? А может, с этих плакатиков улыбался эстрадный Зайка, со своим родным братом Леней Голубковым? А может…

— Эй, Андрюха, проснись! Ты чего? Андрюха! Никита Кудасов крепко схватил Обнорского за плечо, тряхнул.

— О… Никита! А я чего-то задумался малость.

— Ты уверен, что малость? Я тебя уже третий раз окликаю.

— Извини, Никита.

— Да ерунда. Ну, как ты?

На секунду — всего на секунду! — у Обнорского появилось желание все рассказать. Рассказать? Да кто же в это поверит? В шестьдесят миллионов долларов, круглосуточное наблюдение, каких-то офицеров спецслужб… Бред. Ян Флеминг собственной персоной в мягком переплете… Куплю жене сапоги, — сказал Флеминг по-английски.

— Нормально, — сказал журналист Обнорский менту Кудасову. — У меня все нормально. Я о тебе хотел поговорить.

— Очень достойная тема, — улыбнулся Никита. На них косились барыги с плакатами. Усиливался дождь. Зайка моя и Леня Голубков чокнулись. Леня сказал: Я не халявщик. Я партнер. Филя выпил, закусил ухом Аллы Борисовны и, сыто рыгнув, ответил:

— Я, в натуре, тоже партнер… гы-гы-гы.

— Где твой вездеход? — спросил Кудасов. — Чего мы под дождем-то?

— А я пешком, Никита.

— А-а… ну давай под козыречек спрячемся. Они поднялись по ступенькам под бетонный козырек станции метро. Здесь уже собирался народ.

— Ну, так что случилось? — спросил Кудасов. Обнорский растерянно поглядывал наверх, на массивный бетонный навес над головой. На серой поверхности проступали пораженные каким-то грибком пятна, бежали ржавые потеки, из трещины сочилась вода.

— Чего опять задумался, инвестигейтор?

— Давай выйдем отсюда, Никита.

— А что? — спросил подполковник, оглядываясь по сторонам.

Лицо Обнорского отражало какую-то неуверенность. Он продолжал посматривать наверх.

— Не нравится мне что-то этот козырек…

— Он-то чем нехорош? — Кудасов тоже посмотрел наверх, потом на Андрея.

— Он рухнет и придавит людей, — сказал Обнорский, но особой уверенности в его голосе не было. Никита снова поднял голову, несколько секунд смотрел на массивный бетонный навес.

— Ерунда, Андрюха. Он еще сто лет простоит.

— Нет, Никита… Мне кажется, все произойдет гораздо раньше. Он рухнет. Погибнут люди. Будет жаркий и душный день… лето…

Они спустились по ступенькам и снова оказались под дождем.

— Да почему ты так думаешь?

— Я не думаю… я чувствую. В общем, трудно объяснить.

— Ну-ну…— Никита искоса посмотрел на Андрея. Они, не сговариваясь, пошли по Садовой в сторону Невского. — Ну-ну… Так зачем ты хотел меня видеть? У меня тоже со свободным временем не очень…

— Даже не знаю, с чего начать… Ситуация, мягко говоря, нестандартная, товарищ подполковник.

— Это дело привычное. Только тем и занимаемся, что расхлебываем нестандартные ситуации.

37

В документе очевидная ошибка, назывался Мальцевским.

38

СО — следственный отдел.