Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 71

Милиционер обыскал Обнорского. Делал он это сноровисто, ловко. И совершенно равнодушно. В этом равнодушии Андрею показалось даже что-то оскорбительное… По стечению обстоятельств он попал в ту же камеру, где еще недавно сидел Батонов. Вот только Вовчик отдыхал один, а Обнорский оказался в помещении три на три метра, забитом людьми. Две трети этого пространства занимали сплошные деревянные нары… Воздух сгустился до невероятного состояния.

— Куда? Куда к нам-то? — загалдели сразу несколько голосов. — Веди в следующую — там свободно!

Сержант, не отвечая, подтолкнул Обнорского внутрь и запер дверь. Ключ в замке, лязгая, повернулся на два оборота.

Сергей Березов не появлялся дома двое суток. Занесло Серегу, загулял он, завис у одной давно знакомой проститутки. Загул его был нехорош — ни веселья в нем, ни куража. А только озлобление какое-то да тоска. Серега пил водку, нюхал кокаин и молча, никакого удовольствия не получая, трахал испуганную женщину. А она чутьем каким-то бабским просекла, что Береза не за сексом к ней пришел, не за кайфом — прячется сам от себя, грех какой-то на нем, тяжесть. И хочется ему, чтобы кто-то был рядом… хоть проститутка.

Через двое суток Береза сказал:

— Все, подруга, погуляли… поеду. Будь здорова.

Он ушел, оставив на смятой постели половину всей своей налички — и рубли, и баксы… На ржавенькой копейке Сергей поехал домой. И настроение, и самочувствие оставляло желать лучшего. Березов очень хотел принять душ, выпить грамм сто и завалиться спать часов на двенадцать. А если удастся, то больше. Он старался ни о чем не думать, но не получалось.

На одном из перекрестков Сергей увидел таксофон. Решение созрело мгновенно. Он круто заложил разворот, пересек двойную осевую и остановил копейку напротив телефона. Вот так! — думал Береза, листая записную книжку. — Такая, значит, нескладуха выходит.

Он быстро набрал номер Обнорского. В электронных потрохах что-то пощелкало, и пошли длинные гудки. Раз, другой, третий… Березов насчитал десять и повесил трубку. Он вышел из кабины и остановился под мелким дождем в осенней питерской ночи.

Вот такая, значит, нескладуха… Береза пытался сказать сам себе что-то успокаивающее — ну, нет Обнорского дома… Ну и что? Может, просто спит. На самом-то деле он уже знал, что произошло. Догадывался. Уж больно Палыч спешил! Значит, срочно ему нужен был Андрей Обнорский. Очень срочно… Нескладуха, брат, нескладуха.

Береза сел в продавленное сиденье копейки, потер лоб. Благородный порыв пошел на убыль, а вскоре и совсем иссяк. В жестоком мире нет возможности выжить и остаться чистеньким. Или — или. Андрюха Обнорский, видно, кому-то сильно помешал или насолил. И за это наказан. Способ Палыч избрал не совсем обычный… Ну да все равно лучше, чем пуля в затылок. Тем более, — успокаивал себя Береза, — что Андрюха еще, может, и выкрутится. У него в ментовском мире знакомых полно… Березов закурил, пустил движок и поехал домой.

Ведро ржавое ставить на стоянку не стал — кому оно нужно? — подъехал прямо к дому. Воткнулся между таким же гнилым «запорожцем» и ЗИЛом-фургоном. Когда Береза вылез из машины и собирался запереть дверь, ударил выстрел. Обожгло шею слева… он бросился на землю, быстро перекатился. Вторая пуля пробила заднее колесо копейки — кузов мгновенно осел. Береза уже давно забыл про регулярные тренировки и вел не особо правильный образ жизни. Но все же реакция у него была хорошей, навыки, полученные за годы занятий борьбой, еще не стерлись. Он вскочил… Третий выстрел оцарапал ногу… Пуля ударила в колесный диск ЗИЛа — диск загудел. Береза бросился бежать. Он сделал хороший рывок: метров сто пятьдесят или двести. Выстрелов больше не было, только взревел движок автомобиля. Сергей присел за старой «Волгой»… через несколько секунд мимо него пронеслась изрядно заляпанная шестерка. Номер он прочитать не смог. Стреляли, несомненно, из нее…

Березов сел прямо на мокрый асфальт. Колотилось сердце, лоб покрылся потом. Он прислонился горячим лбом к холодному боку автомобиля. Что это было? А? Что это было? Кому понадобилась его смерть? Он всегда умел как-то дистанцироваться от тех дел, где можно схватить пулю… Хотя наперед никогда ничего не знаешь!

Он почувствовал, как пропитывается кровью сорочка слева, у ворота. И как пропитывается кровью штанина брюк… Зацепили два раза! Господи! — мелькнула вдруг мысль. — А если вернутся добивать? Он вскочил, панически огляделся… На улице было пустынно. Свет в домах почти не горел. Если выстрелы кого-то и разбудили, то любопытствующие разглядывали улицу из-за штор, не включая свет в комнатах.

…Хотели бы добить — добили бы сразу… Они сами испугались, уехали. Раны, похоже, несерьезные… Но все равно — надо перевязать. А для этого нужно идти домой. А домой-то идти не хочется — страшно!

Березов повернулся спиной к своему подъезду и побрел прочь. Была у него одна нора, где можно спрятаться. Без комфорта, но надежно. Там есть аварийный запас: консервы, выпивка, сигареты и деньги. Даже два армейских индпакета. А главное — о ней никто не знает!

Березов курил в кулак и шел, что называется, огородами — внутри кварталов. Идти ему было не очень далеко. Обожженная пулей шея горела. В голове вертелось дурацкое слово: нескладуха.

А вот Шурупу повезло меньше. Вернее — совсем не повезло Шурупу. Всю жизнь свою — и на воле, и у хозяина — он противился мокрухе. Может, потому и не набрал должного веса в блатном мире. По воровской биографии и отсиженным срокам вполне тянул на авторитет. А твердости и жестокости не хватало. Потому, видать, и карьера воровская не сложилась.

…После выстрела в Никиту Кудасова отзвонился Шуруп как положено, сообщил, что дело сделано. Потом расплатился с ростовским и отвез его на Московский вокзал. Там и расстались. Молча, без рукопожатий и лобзаний. Чего ж лобзаться с мокрушником. Дело-то злодейское на пару совершили. Тошно было на душе у Шурупа. Считал он, что за злодейское убийство еще придется ответ перед Богом держать. Не то чтоб религиозен был, нет. Но мокрое за большой грех считал.

Поехал Шуруп на Гражданку, в съемную хату, где они с ростовским стрелком до выстрела жили. Купил водки, пива… Набрался быстро, как был в одежде, так и рухнул на продавленный диван. Как вошли в квартирку два человека, он, конечно, не слышал.

Вошли два отморозка. Два наркомана. За дозу черного[43] и мать родную не жалко. Стукнули Шурупа по голове четыре раза молотком… Вот и все.

— Ты чего такой смурной, Федорыч? — спросил Блинов.

— Да ничего… устал, замотался. Слушай, Саша, может, водочки вмажем? Снимем стресс.

Чайковский посмотрел на Блинова. Они сидели в восьмерке майора у Смольнинского РУВД. Старший лейтенант кивнул головой без особого энтузиазма: можно. Про себя Сашка подумал, что майор темнит и не в усталости тут дело. Еще в адресе, где изымали ствол, Блинов почувствовал искру высокого напряжения, проскочившую между Чайковским и Обнорским, уловил какую-то фальшь в поведении майора. Что-то такое, за что трудно зацепиться… У нормального опера есть чутье на такие вещи… Трудно зацепиться, но что-то там было…

— Можно, — кивнул Блинов. И подумал, что Федорычу хорошо: он холостяк, никто его за запах не пилит.

— Хорошо тебе, Федорыч… ты холостяк. А меня вот Лорка, как приду подшофе…

— Да, мне хорошо, — перебил Чайковский. — Вот от тебя жена уйдет — и тебе хорошо будет.

Блинов промолчал, он не мог понять, шутит майор или нет. Чайковский произнес свою реплику совершенно бесстрастно… Но что-то за этим стояло. Блинов промолчал. Они взяли в кооперативном ларьке пол-литра, две бутылки «Балтики» и плавленый сырок. Заодно сделали внушение стайке нетрезвых юнцов, которые били стекла трамвайной остановки. И снова Блинов отметил какое-то особое ожесточение Чайковского. Салагам достаточно было отвесить несколько затрещин, но майор бил по-настоящему, в полную силу… Да, дела!

43

Героин (жарг.).