Переступая грань - Катасонова Елена Николаевна - Страница 67

- Ух ты, какая метель... Что значит - Рождество, хоть бы и католическое...

Снег летел за окном большими, мохнатыми хлопьями, сбиваясь от ветра в сторону, и от косого его полета просто дух захватывало - может быть, потому, что еще накануне было мокро и слякотно, хмуро и серо, и не верилось, что давно зима.

- Ну, звони! - покосилась на телефон Таня, потому что включила транзистор и услышала тонкие гудки сигнала точного времени.

И с последним гудком позвонил Женя.

- Встала? Не разбудил? Какая метель, а? Вышел на улицу - и словно кто-то швырнул в лицо снегом... Так хотелось вчера тебе позвонить, так хотелось...

- Так ты же звонил!

- Ну и что? Захотелось еще. Сидел, работал, пришла одна мысль.

- Всего одна?

- Ага, - засмеялся Женя. - Зато какая... Взглянул на часы - поздно. Вечером эту мысль тебе изложу. Ты как сегодня, Зайчонок?

- Я - к маме. У Саши завтра елка и, представь себе, первый бал! В седьмом-то классе... Акселерация! Мама сшила настоящее бальное платье - я его еще не видела. Надо погладить, что-то купить к Новому году, прибрать квартиру.

- Прибрать квартиру? - позволил себе удивиться Женя.

- Ну да, - заторопилась объяснить Таня, - капитально. Не как всегда, а к Новому году. Можешь мне туда позвонить.

- Ты же знаешь, Саша меня не любит, - с внезапной печалью вздохнул Женя. - Может, договоримся сразу?

Ему и вправду стало обидно. В самом деле, за что его так не любит Танина дочь? Что он ей сделал? Полюбил ее мать? Так это что - преступление?

- У нее переходный возраст, - заступилась за дочку Таня. - Все сейчас не по ней. Всех она критикует, во всем ищет глубинный смысл. Разве у твоего Дениса было иначе?

- Да я уж не помню, - помолчав, честно признался Женя. - Когда это было... Он у меня жених - двадцать лет. Я ведь тебе рассказывал: у него невеста...

- Нет, не рассказывал.

- Странно...

- Да, это странно.

Теперь обиделась Таня, и Женя знал почему: она ему все рассказывает, а он...

- Конечно, я позвоню, - заторопился он на все согласиться. - Когда примерно?

Таня назвала время.

- Встретимся на "Киевской" и поедем к тебе, да? - продолжал быстро Женя. - Отпразднуем самый первый из новогодних праздников.

Таня молчала. Внезапная боль пронзила душу: Новый год, как всегда, каждый - в своей семье. "Конечно, так ведь и принято, но какое было бы счастье..."

- Малыш, ты чего? - осторожно спросил Женя. - Не надо, родной мой, не надо! Вот увидишь: что-нибудь я придумаю - на старый, например, Новый год. Честное слово...

Уж лучше бы не обещал! Каждый год одно и то же, и никогда... А сколько раз собирались куда-нибудь оторваться! Тоже - никогда и ни разу.

- Да я ничего, - с трудом выдавила из себя Таня. - Ну, пока.

- Нет, подожди! - закричал Женя. - Не могу я, когда ты так. Можно перезвонить через час? Ты еще будешь дома?

- Да.

- Целую тебя.

Не дожидаясь ответа, Женя повесил трубку.

Значит, через час там, в Олимпийской деревне, он будет один: его Лера куда-то уйдет. Что, интересно, там за Лера такая? Никогда о ней Женя ничего не рассказывал. Так, пунктиром... Что знает Таня об удачливой своей сопернице? Очень немного. Тоже, как Женя, историк - учились на одном курсе. Преподает в школе. Сердечница. Насмешка судьбы: жена - сердечница, любовница - кардиолог. Только поэтому про сердце-то и узнала: перепуганный поначалу Женька просил совета и помощи, показывал даже кардиограммы. Потом привык. А вначале удивлялся и возмущался:

- Как же так? Жили, жили, и вдруг на тебе - ишемическая болезнь сердца! Что за зверь такой? И откуда?

- Очень, представь себе, распространенный зверь, - отвечала Таня. Когда к пятидесяти или за пятьдесят. Возрастные изменения, климакс, сочувственно, но не без скрытого даже от самой себя злорадства добавляла она. - И что значит - "вдруг". А вообще-то сплошь и рядом - такое детское непонимание: "Доктор, откуда? У меня же никогда..."

- А ты что? - с любопытством спрашивал Женя.

- А я объясняю: "Вам же никогда не было сорок, пятьдесят... Пришло, значит, время... Будем лечиться..." Запиши новые препараты - очень хорошие, хотя, конечно же, дорогие. Кстати, сейчас проще, чем в советские времена, дают инвалидность. Надо только полежать в больнице.

- Зачем? - пугался Женя.

- Так положено, - отвечала Таня. - Приходится пройти этот путь: полечиться в поликлинике, полежать в больнице. Там же, в больнице, дадут выписку. Нужно только сказать, что оформляете инвалидность, подарить какие-нибудь там духи, коробку конфет или что-нибудь посущественней. Чтобы как следует написали. Тогда лекарства - по списку - будут бесплатны.

- По какому такому списку? - не понимал Женя.

- Ну, не все же они бесплатные! - удивлялась его наивности Таня. - Но кардикет, например, - да. А это препарат очень хороший.

Так говорили они о Лере, и Таня старательно, честно выполняла свой долг врача. Но потом, оставшись одна, вспоминала, что Женя спит с этой самой сердечницей, хотя клятвенно уверяет в обратном, смотрит с ней телевизор, сидит за одним столом, ездит вместе с ней отдыхать... "И моя душа, и мое тело принадлежат только тебе, Танечка!.." Слова, слова... Надо стараться не ревновать и не думать. Уж скорее бы он позвонил!

Таня накинула на постель покрывало, провела щеткой по волосам и застыла, вглядываясь внимательно в зеркало. Не только Женя считает ее красивой, Виктор говорил тоже... Ей вдруг захотелось на него посмотреть, хотя она и так помнила каждую черточку родного лица. Таня привычно и быстро приняла душ, поставила на плиту чайник и достала из нижнего ящика старый альбом.

Вот он, Виктор. Открытый и смелый взгляд веселых, насмешливых глаз, высокий лоб и густые волосы. Как недолго он прожил! И как трогательно любил жену и лапочку дочку, которая собирается теперь на свой первый бал.

- Зачем ты меня оставил? - укоризненно спросила Виктора Таня. - Если бы ты был жив, я бы никогда...

Она замолчала, задумалась, спрятала альбом в ящик. В мамином доме висит на стене фотография: Таня прижалась к мужу, а у него на коленях беззаботно смеется трехлетняя безмятежная Сашка. И всегда, когда приходит Таня, Виктор смотрит ей прямо в глаза, в душу. "Прости, прости!" Но мама не разрешает фотографию снять: она любила Виктора. И когда случилась страшная та авария, мама не захотела взглянуть на обезображенное, обгоревшее тело "Я хочу запомнить его живым". Она забрала к себе внучку, и Таня хоронила мужа одна. Ну конечно, товарищи по работе, друзья - их у Виктора было много, - его родители...