НебeSное, zлодея - Фрай Макс - Страница 6

– Вот елки, – говорю я вслух. А что тут еще скажешь. И иду дальше, громко думая: «Как же я тебя люблю». И город мой стоит, конечно, довольный собой, как слон после клизмы. И я тоже, как тот самый слон. Как сто вконец обалдевших от собственного офонарения слонов. Или даже как двести.

Это что получается, ты меня так сильно любишь? – почти сердито думаю я потом, сидя на балконе и разглядывая серебристую звезду, прихваченную с собой как бы в качестве вещественного доказательства, а на самом деле из сентиментальных соображений. – Я тебя вообще-то тоже, но это нормально, люди часто любят города. А наоборот – это все-таки перебор. Это ты, дорогой друг, погорячился. Люди, между прочим, относительно недолго живут. Гораздо меньше, чем города. А иногда еще переезжают. В силу, например, обстоятельств. И чего тогда?

Да какая разница, чего будет когда-нибудь тогда, – почти сердито думает город. – Здесь, сейчас ты сидишь на своем балконе. Кофе пьешь, звезду в руках вертишь. Вот и сиди.

Все, к чему я прикасаюсь

Все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото… и это золото тут же с хрюканьем разбегается.

Вся власть сознанию

Чтобы получить возможность осмысленно работать с материалом, данным нам в ощущениях и именуемом бытием, следует понимать вот что: т. н. личность – это просто набор первоочередных реакций тела и сознания на поступающие извне сигналы. Все. Мы (т. е. наши – бессмертные, между прочим – сознания) у этого набора томимся в плену. И зачастую (вообще-то, по умолчанию) не отличаем себя от себя, т. е. осознание от реакции. И, в итоге, не можем даже познакомиться с собой, не то что пощупать. Такие дела.

Почему собственно так важно выстраивать дистанцию между собой и собой (т. е. приучать себя к паузе между поступлением внешнего сигнала и первой реакцией на него – причем не ответным поступком, а внутренней реакцией, какова бы она ни была). Во-первых, паузу держит не личность, а сознание. Разрывая таким образом оковы личности на краткий миг. Во-вторых, именно тот, кто держит паузу, принимает решение, что делать дальше. Он может выбрать реакцию, отличную от привычной. И сделать, таким образом, весомый вклад в смену личности. Менять которую, собственно, надо не потому, что бывают «плохие» и «хорошие» личности, и нам надо добыть себе получше. Оно, конечно, так, всегда приятно иметь ситуативно удобную в каждом конкретном случае личность, но это не первоочередная задача. Первоочередная задача – взять власть в свои руки (в руки сознания). Кто в доме хозяин, того и тапки, а вместо тапок у нас – весь мир.

Для такого поведения, конечно, надо дохрена сил и внимания; лично у меня уходит чуть ли не вообще все. Но этот вклад имеет смысл делать. В отличие от любых других вкладов он – бессрочный, в небесный банк. Потому что пока мы держим паузу и меняем фигуры на внутреннем поле, мы бессмертны. А остальное время, извините, нет.

Г

Гости

Гости, правильные гости, которые не просто глядят, но и видят – вот что требуется этому городу.

И нам, конечно.

Расплатились сполна за капучино и горячий шоколад, выгребли всю мелочь из карманов, отдали чернокожему литовскому официанту, лишь бы не ждать сдачи еще целых три минуты, не терять драгоценное время и – на старт, внимание, марш, чтобы урвать последние лоскутки сумеречного дневного света.

И не зря.

В начале пути нас приветствовал черный пес. Внимательно глядел на нас с другого берега, пока мы шли по мосту. Решил, что можно пропускать. Ну и правильно решил.

Пока сумерки были жемчужно-серыми, мы пересекли Ужупис, пришли на распутье, где лежит камень с надписью «fuck», как раз для богатырей вроде нас. В одну сторону пойдешь, ужупского сфинкса увидишь, в другую пойдешь – придешь на холм, под которым согласно городским сплетням спит и видит про нас сны князь Гедиминас, в третью сторону пойдешь – ничего не случится, кроме автомобильной заправки, скучной, как сама европейская цивилизация. А вот если скажешь: «fuck», – да и повернешь назад, вот тогда будет самое то.

Мы так и сделали, понятно.

И попали за подкладку.

Про подкладку надо бы разъяснить отдельно.

Если представить себе город в виде пальто с карманами, легко предположить, что в карманах со временем появляются дырки. И всякая разумная крошка, семечка или монетка, сумевшая разыскать дырку, может провалиться внутрь, за подкладку, где темно, холодно и пустынно, зато и не съест никто – проверено опытным путем.

Когда мы оказались на ледяной лестнице и принялись с нее падать, потому что у нас самые скользкие в мире сапоги, как бы специально созданные добрыми, но смешливыми божествами для таких прогулок, у меня зазвонил телефон. А если совсем честно, оба телефона моих зазвонили, один за другим.

«Ой, – говорю (два раза), – привет! Как ты вовремя! Мы тут как раз с ледяной лестницы падаем!»

Собеседники мои остались довольны таким обстоятельством. Оба, что характерно. Меня окружают великие люди.

…Зато с ледяной лестницы мы все-таки окончательно провалились за подкладку.

Заподкладка была похожа на задний двор замка Снежной Королевы. То есть там были в беспорядке свалены кучами все ненужные (и, судя по виду, позапрошлогодние) снега и льды. По замерзшему пруду пешком ходили две утки. Кажется, они злонамеренно передразнивали нашу походку – по льду иначе как враскоряку не походишь, а ходить нам очень хотелось.

Ну и вот.

Над головами у нас тем временем кружили птицы. Сотни птиц. Но вопреки последней воле культового режиссера Хичкока, птицы не обращали на нас никакого внимания. У птиц были маневры, учения, посвященные, как я понимаю, спортивному ориентированию в синих сумерках. Птицы справлялись отлично, все бы так.

Вскарабкавшись на ледяной холм, мы пошли дальше. И увидели белого лохматого пса. Белый пес был чрезвычайно дружелюбен, и сразу стало ясно, что прогулка наша понемногу подходит к концу, а ночью пойдет снег.

«Теперь, – говорю своей спутнице, – я, пожалуй, воспользуюсь твоей беспомощностью и отведу тебя на Очень Страшную Улицу».

Спутница моя сказала, что поскольку ей не нужно нынче вечером идти в магазин за рыбой, Очень Страшная Улица – это самый лучший маршрут.

Только не спрашивайте меня, при чем тут рыба. Я тоже не знаю. Я просто молча преклоняюсь перед недоступной мне божественной логикой. И вам советую.

Очень Страшная Улица Швенто Двасес была прекрасна, как всегда. Но тоже скована льдом. Впрочем, к этому моменту мы уже привыкли ходить по льду, а тут еще и за стену держаться можно – красота. В конце Очень Страшной Улицы мы встретили женщину-вампира с острыми клыками и смоляными кудрями до плеч. Женщина-вампир был пьяна до изумления.

Почуяв во мне надежду и опору, женщина-вампир спросила: «Я тут не упаду?»

«Нет, – говорю, – если за стенку держаться будете».

Пьяная женщина-вампир поблагодарила меня нечленораздельными междометиями и пошла дальше.

«Слушай, а у нее были клыки», – меланхолично заметила моя спутница. И только тогда до меня дошло, что клыки – это не совсем нормально. Все-таки виленская жизнь быстро изменяет базовые представления о норме.

Потом Очень Страшная Улица сразу закончилась, мы выбрались из-за подкладки, вышли к Вратам Зари и пошли заводить мою машину, чтобы ехать за захер-тортом в венское кафе. Лед, кстати, тоже закончился, как и не было.

А потом, ближе к ночи, когда торт был съеден, а все припасенные на сегодня слова сказаны, пошел снег.