Корона и Венец (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 36

36

— А свободные паровозы имеются? — осведомился Воронцов-Дашков, вызвав ревнивый взгляд Витте.

Таковые имелись и вскоре пыхающий дымом донецкого антрацита «Т» повлек единственный вагон на северо-восток.

Часа через четыре за окнами замелькали заснеженные домки владимирских предместий.

И вот тогда то — увидев на возвышающемся над железной дорогой холме владимирского акрополя два близ стоящих храма Воронцов — Дашков вдруг догадался — зачем его могли вызвать сюда.

Их встретил Кауфман с десятком солдат и кавалькада саней повезла их к ставшему царской резиденцией губернаторскому дому — ибо пред царские очи положено являться сразу.

«Странно — спустившись в главный зал к ожидавшим его сановникам подумал монарх — я как будто Витте не приглашал… Хотя — так даже лучше».

— Господа, — после обмена приветствиями изрек Георгий. Я вызвал вас для обсуждения важного и уже не терпящего отлагательств дела.

Простите ваше императорское величество, я осмелюсь высказать мысль о цели моего вызова сюда… — вдруг произнес Воронцов-Дашков.

— Ну… извольте, Илларион Иванович, — улыбнулся Георгий впрочем кажется несколько озадаченный.

— Вы, Государь, желаете обсудить вопросы вашего бракосочетания и коронации вашей будущей супруги местом свершения которых избрали Владимир.

Воронцову показалось что Витте мысленно ахнул — но тот внешне себя почти не выдал.

А вот на лице Георгия отразилось неподдельное изумление.

— Вы… вы граф, смогли меня удивить… Удивить и обрадовать — высказался Георгий покачав головой.

Но… — спохватился император, как бы опасаясь перехвалить подчиненного. Коль скоро вам не нужно объяснять суть дела — то я полагаю незамедлительно следует приступить к обсуждению вопроса — как наилучшим образом провести упомянутые торжества…

— Полагаю, Ваше Императорское Величество — необходимо сей же час создать Коронационную комиссию в которую включить всех наиболее вовлеченных в дело лиц.

— Ну, — усмехнулся Георгий, председатель данной комиссии уже имеется. Вы же — Сергей Юльевич — будете отвечать за доставку гостей и участников торжеств во Владимир и за все связанные с этим вопросы — особые поезда из Петербурга и Европы, организация движения и тому подобное…

«Вот это да!» — Витте не смог сдержать изумления. «А Устав? А — подождёт до июля!»

* * *

В церквах губернского города благовестили к вечерне. Звон плыл над особняками богачей, и небогатыми домиками мещан, украшенными кружевом деревянной резьбы.

Сани проехал по Дворянской остановились у театра. Окна его струили желтый свет на заснеженные улицы, скрипел снег под полозьями саней.

Барышни и солидные купцы спешили ко входу. Камердинер приказал кучеру не доезжать до парадного входа в театр.

Извозчик проворно соскочил с облучка, придержал лошадей…. В тусклом свете Луны неярко подмигивали керосиновые фонари по обеим сторонам улицы (газовый свет сюда еще не дошел).

В мраморном вестибюле стоял швейцар в ливрее. Как только он завидел государя его лицо приняло испугано-обеспокоенное выражение.

Царь посмотрел на швейцара с максимально возможной доброжелательностью и тот поклонился.

Поднявшись в губернаторскую ложу, где уже восседали Танеев и Грузинский с новоиспеченным губернатором Семеновым, Георгий принялся изучать публику, окидывая взглядом быстро заполнявшиеся ряды высокого амфитеатра Дамы в шляпках, украшенных искусственными цветами, в платьях, отделанных кружевами. Вот мелкие чиновники, вот помещики, в старомодных сюртуках, даже несколько духовных лиц.

Как он уже знал — московская заезжая труппа — Малый театр, под началом Сумбатова-Южина давала «Гернани» мсье Жана Мари Гюго. Сей автор был не слишком знаком Георгию — но даже не знал — мертв тот или жив — лет ему как помнится было немало.

Читал Георгий две книги этого француза. «Труженики моря» — вместе с Мариэттом и Стивенсоном — если можно так сказать как будущий генерал-адмирал. И «93-й год». Книга оставившая у него впечатление о пресловутой «Великой Французской революции» как о бессмысленной кровавой вакханалии. Даже подумалось — надо бы ее в гимназиях изучать для просветления мозгов недорослей.

Но пьеса которую предстояло им посмотреть была как говорится — из старинной жизни — времени императора Карла V Габсбурга — он же король Испанский Карл I.

Среди персонажей в программке (принесенной Кауфманом) значились дон Карлос, он же король, дон Руй Гомес де Сильва, донья Соль де Сильва, король Богемский, герцог Баварский, и всякие разные Педро Гусманы, Хили Тельес Хироны и прочие… В общем «коварство и любовь».

Дона Карлоса — он же Карл Первый и Пятый играл глава труппы — Сумбатов-Южин.

Немолодой артист играющий явно под псевдонимом — Ленский изображал дона де Сильву.

Донья Соль — некая Ермолова. Дуэнью — Ольга Книппер. В роли благородного разбойника Гернани Федор Горев.

И вот поднялся занавес — на сцене появилась юная девушка — видимо та самая мадемуазель Книппер в роли дуэньи.

Она подбежала к бутафорской двери из за которой слышался стук.

Он ждет. Стучат еще раз! Скорей открыть!

Вошел Южин в роли дона Карлос. Лицо его было скрыто плащом, шляпа надвинута до бровей. Донья Хосефа Привет, красавец мой!

Заглянув ему под шляпу она отшатулась. -Как! Не Гернани вы? На помощь! Наважденье! Пожар! — Два слова лишь — и ты мертва, дуэнья! — воскликнул король.

Как оказалось визитёр знает о предстоящем свидании доньи Соль с Гернани и заставляет донью Хосефу спрятать его в спальне.

— Нет! Нет! — отчаянно забилась Хосефа пятясь от надвигающегося короля.

— Извольте выбрать сами: кинжала лезвие — иль кошелек с деньгами! — внушительно сообщил король Карл вынимая из-за пояса одновременно и клинок и увесистый мешочек.

— Вы, видно, дьявол… — обреченно протянув руку к золоту всхлипнула Хосефа.

— Да, дуэнья! — просто ответил король.

Вошла донья Соль, в белом одеянии. Донья Хосефа торопливо спрятала кошелек. Георгий отметил как они обе несхожи и как совершены по своему. Хосефа-Ольга тонкая, грациозная как балетная танцовщица — затянутая в цветастый шелк, в волосах красовались два бутона алой розы. И донья Соль — Ермолова — статная, основательная.

Юноша закатывает ей сцену ревности. От доньи Соль он узнаёт, что её принудил к браку со старым герцогом король Карлос Кастильский — сын короля, казнившего его отца — принца Арагонского.

Отец мой милый — потрясая кинжалом со всем пылом благородного негодования начал Гернани

Казнен его отцом, лег под его топор. Ах, пусть немало лет уже прошло с тех пор, — Чтоб мертвецу отмстить, его жене и сыну, Я ненависть вовек от сердца не отрину. Но мертвый в счет нейдет. Ребенком клялся я, Что сына за отца постигнет месть моя. О Карлос, я тебя ищу, король Кастилий Мы двух семейств вражде начало положили. Отцы вели вражду едва ль не тридцать лет, Не зная жалости. И пусть теперь их нет, Все ж ненависть живет, не зная примиренья. Остались сыновья — месть ищет продолженья. Ах, это ты, король, задумал этот брак! Тем лучше: счеты мы с тобой сведем, мой враг.

«Хм… Замысел на цареубийство, — сухо прокомментировал по себя Кауфман. Как есть статья номер 263 «Уложения о наказаниях» 1845 года. «Всякое злоумышление и преступное действие против жизни, здравия или чести государя императора и всякий умысел свергнуть его с престола, лишить свободы и власти верховной, или же ограничить права оной, или учинить священной особе его какое-либо насилие, подвергают виновных в том: лишению всех прав состояния и смертной казни.» Гернани — не зная о столь суровом приговоре меж тем жаловался донье Соль что ему нечего предложить возлюбленной, кроме свободы.