Айгу! Они не едят личинок шелкопряда! - Ерохина Анастасия - Страница 36

На следующий день Марсель уехал в Ханой танцевать танго, а мы остались жить с вспыльчивой вьетнамкой, жадной немкой и кусачей собакой — отличная подобралась компания. Тут и погода стала на редкость холодной и промозглой. Днем мы надевали на себя все имеющиеся тёплые вещи, и даже ночью спали в одежде, к тому же под двумя одеялами. Ртуть в столбике термометра болталась в районе десяти градусов, но Ниньбинь, по всей видимости, находился в зоне какой-то природной аномалии, и мёрзли мы всегда, даже надев по трое штанов и две куртки. Согревались, как принято у китайцев, пустым кипятком. Было бы неплохо и чем повкуснее, но на наши попытки использовать зелёный чай, найденный на кухне, прибежала Юн с криками, что это личные запасы Сабин. Для всеобщего потребления дамы заваривали листья какого-то дерева, растущего тут же во дворе, из которых получался противный горьковатый напиток, имевший к тому же мочегонный эффект. Так что мы пили просто кипяток, и хочу сказать, что именно эта волшебная жидкость не дала нам в итоге покрыться инеем в загадочно холодном Ниньбине. У Сабин, конечно, были в кладовке электрические обогреватели, но их берегли для гостей, а нам столь опасный прибор немка была доверить не в силах. Кто их знает, этих русских? Ещё спалят хату ненароком! Зато дала тяжеленное одеяло из шерсти альпаки в нагрузку к тем, что уже были. И на том спасибо.

Территория хоумстея была, как я уже говорила, обширная. С одной стороны она ограничивалась прудом, в котором Сабин держала четырёх гусей. Птицы эти были не простые, а сторожевые. Если бы какой-то злоумышленник надумал пробраться со стороны пруда, ничего бы не вышло. На любое движение гуси реагировали громким гоготом, а в случае чего, могли и щипнуть, притом больно. Кормили их рисом, а остатки подбирали крысы, которыми кормился хозяйский кот. Кота бы с удовольствием съели собаки, да были заперты наверху, к большому нашему облегчению. Думаю, что нас они тоже бы съели и не подавились. Охранные инстинкты Сабин в своих питомцах старалась культивировать, и её не смущало, что Дотти набрасывалась на людей. Безопасность хозяев превыше всего! Мы так и не поняли, был ли этот лающий и гогочущий арсенал излишней предосторожностью, или соседство с вьетнамцами и правда чревато неприятностями и утратой ценного имущества.

Нам, дорвавшимся наконец-то до работы, все бытовые неурядицы казались ерундой. Тем более что у Сабин нашлись занятия, требующие профессиональных навыков, которые у нас были. Во-первых, мы сделали панорамные фотографии всех пяти комнат, сдающихся внаём. Во-вторых, нарисовали карту территории, чтобы гости не плутали. Если дорога к домикам была очевидна, то пещеру смог бы найти не каждый, а она, между прочим, имелась в наличии. Как и зона для барбекю, грядки с овощами, большая глиняная печь и даже куча компоста. Потом Сабин попросила красиво оформить меню, которое у неё имелось в примитивном, написанном от руки виде. Гостям предлагалось вино в три раза дороже, чем в магазине, кекс из морозилки, быстрорастворимая лапша и разные другие нехитрые блюда. Мы сделали две версии, на английском и немецком. Наверное, если бы инициатива исходила от Юн, второе меню было бы не на немецком, а на вьетнамском, и цены в нем были бы в три раза ниже.

Работа отнимала большую часть дня. Вид двоих волонтёров, склонившихся за ноутбуком, на Юн наводил тоску. Результатами трудов она не интересовалась, да и очевидно не считала нас способными на что-то толковое. Потом привыкла и по-своему даже заботилась, периодически сообщая, что приготовила еду. К сожалению, кулинарные подвиги Юн часто есть без слез было невозможно. То, что было не слишком острым, оказывалось очень жирным. Она жарила свинину с большим количеством красного перца на обед, а оставшееся разжаривала в масле ещё раз — на ужин. Даже с рисом такая пища была слишком тяжёлой для нас, привыкших питаться иначе. К счастью, под раковиной на кухне обнаружился большой пакет картошки, которую мы начали регулярно варить для себя и есть просто так, с солью и большим аппетитом, соскучившись за долгие месяцы. Юн ворчала, что мы постоянно что-то готовим (как будто в этом есть что-то плохое), но не препятствовала этому, и мы были счастливы. Сабин тоже ела картошку, да и жареными шкварками, которые Юн производила с размеренностью конвейера, не брезговала.

Дела с кормёжкой обстояли лучше, когда были гости. Пара немцев в возрасте, жившая в «Драконьей лодке» три дня, вернула наш интерес к еде. Сабин предоставляла полный пансион, причём завтрак был бесплатным, а обед и ужин, как мы выяснили в дальнейшем, стоили примерно так же, как наша новогодняя трапеза в итальянском ресторане в Хойане. На осторожный вопрос, почему рис с кусочками мяса, жира, свиной кожи и овощей оценивается так дорого (примерно в пять раз дороже, чем в обычном вьетнамском кафе), Сабин искренне оскорбилась и сказала, что это высококачественная домашняя еда, приготовленная из свежих овощей, выращенных без применения пестицидов в её саду. Мы к тому времени уже знали, что «органик» для многих является поводом задрать цену, но здесь прижимистость Сабин вкупе с предприимчивостью Юн вылились в поистине заоблачную стоимость еды. Щедрые жильцы платили, и для них каждый день старалась у плиты Юн, а мы в данной ситуации были бенефициарами чистой воды, так как ели со всеми, но не готовили сами и не тратили притом ни копейки. По сути гости оплачивали не только свой стол, но и наш, и владельцев хоумстея, делая их не только сытыми, но и богатыми.

Как-то раз вечером Сабин спросила: «Вы будете мюсли на завтрак?». Гости, конечно, согласились. Хитрая немка тут же добавила: «Мы делаем их из цельнозернового риса, так что это скорее рюсли». Утром следующего дня мы увидели на столе кастрюлю с варёным рисом, да таким жёстким, что жевать его приходилось с усилием. Рюсли полагалось заправлять йогуртом и есть вместе со свежими фруктами, но это по сути ничего не меняло: варёный рис оставался рисом. Что ещё хуже, он был плохо промыт, и дважды мне на зуб попадал камешек. Выбор между глотанием недоваренного риса и жеванием с риском сломать коронку был не из лёгких. Пока я сидела, перекатывая рисинки во рту, немцы с натянутыми лицами сосредоточенно поглощали завтрак. Хоть кому-то рис попался без камней!

Эти самые немцы оказались весьма приятными людьми. Его звали Фриц, а её — Ивонн, и им обоим было за пятьдесят. Они были настолько хорошо воспитаны, что не интересовались у Сабин, почему за стоимость номера в хорошем отеле их селят в холодную комнату, и почему постельное белье старое и в пятнах, а также почему их три раза в день кормят рисом за бешеные деньги. К счастью, Сабин не перегибала палку, и один раз на завтрак выставила на стол колбасу и сыр, привезённые из Германии, а на ужин приготовила свинину с луком и картофельный салат, совсем как у них на Родине. Уминая картошку и поблёскивая глазами, Фриц шёпотом признался мне: «Картофель я люблю больше, чем рис. Раз в десять!».

Но потом немцы уехали, а новые гости появляться не спешили. Правда, остановились на одну ночь две девушки из Австралии, но и те прибыли поздно вечером, а уехали спозаранку. И с тех пор мы остались в «Драконьей лодке» совсем одни. Это негативно повлияло на качество кормёжки, но картофель в пакете под раковиной не иссякал, и это нас полностью устраивало. Работа шла своим чередом. Новых бронирований не было, и Сабин откровенно скучала. Но тут знакомые вьетнамцы пригласили немку на вернисаж, а она решила взять нас с собой. Мероприятие проходило в большом банкетном зале. Когда-то здесь была мастерская простого краснодеревщика, но срок аренды земли истекал, и государство не желало его продлевать без выполнения определённых условий. Для получения разрешения на аренду бизнес необходимо было развивать, так что краснодеревщик взял огромный кредит в банке и построил новый дом, банкетный зал, ресторан, чайную, и всё это с шиком и задорого. Мы едва не разинули рты от удивления, когда вместе с Сабин вылезли из такси.

На вечеринку, устроенную для местной богемы, собрались художники, скульпторы, фотографы, дизайнеры и прочие работники творческой индустрии. С вьетнамским антуражем всё это выглядело весьма потешно. Художники сплошь носили очки в толстой оправе, а некоторые ещё и чёрные береты набекрень. Очень модными оказались военные куртки цвета хаки с нашивками армии США. Один бородатый старец, внешне напоминающий Хошимина, расхаживал по залу в синем бархатном пиджаке. Люди оказались гораздо интереснее выставки: картины, которыми были увешаны стены, в большинстве своём были ужасно нелепы, хоть и претендовали на авангард. К одной из них были приклеены носки, изображающие птиц. В целом создавалось впечатление, что народ собрался ради банкета. Большие круглые столы ломились от еды: в центре каждого стояла горелка с супом из целого карпа, а ещё подавали курицу в корочке из клейкого риса, незрелые маринованные фиги, рулетики из козлятины и свежих овощей, больших морских улиток и прочую снедь. Вьетнамцы моментально начали глушить рисовую водку, которую кокетливо называли вином, каждый раз вставая, чтобы чокаться со всеми подряд. Многие подходили, чтобы выпить и пожать нам руки, и почти каждый знал пару слов по-русски, таких как «здравствуйте», «спасибо» или «товарищ». Это было удивительно. Сабин сказала, что для вьетнамцев важно, чтобы окружающий мир знал об их творчестве, и присутствие иностранцев на подобном мероприятии людям нравится.