Чужие сны - Грай Татьяна - Страница 29

Напряжение нарастало. Скоро уже должен был вернуться Гилакс, а уж его земляне хотели бы видеть в последнюю очередь. В конце концов Ольшее предложил втащить солдата в дом и закрыть в кладовке.

Кочевники нас не остановят, – сказал Даниил Петрович. – А этот воин пусть посидит с полчасика взаперти, пока Гилакс не явится, ничего с ним не случится.

Елисеев вопросительно взглянул на Ласкьяри.

– Да, – сказала девушка, – это можно. Солдата не накажут за ваш побег. Тем более я могу сказать, что это была моя идея. Надеюсь, – она насмешливо обернулась к Ольшесу, – господин второй помощник не станет возражать против присвоения его мысли-?

– Не стану, – заверил ее Ольшес. – Лишь бы удрать поскорее.

Но осуществить предложение Ольшеса сотрудники консульства не успели. Гилакс пришел раньше, чем собирался.

Он был взвинчен до предела и сразу начал говорить с консулом резко и требовательно, не заботясь о соблюдении дипломатического протокола:

– Ну, я думаю, точнее, я уверен, вы уже все решили, и решили именно так, как вам было предложено.

– Вы ошибаетесь, – вежливо возразил Елисеев. – Ваше предложение для нас абсолютно неприемлемо.

– Вот как? – сквозь зубы проскрипел Гилакс. – И что вы намерены в таком случае делать?

– Мы намерены в ближайшие часы отбыть с вашей планеты. Искренне сожалея о том, что на данном этапе наладить культурный обмен не удалось.

– Посмотрим, как вам это удастся. И Гилакс выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет.

– Эй, ты, – негромко окликнула его Ласкьяри. – Спрячь эту дрянь!

– Не лезь, сестричка, куда не просят, – огрызнулся Гилакс. – Лучше скажи своему возлюбленному, чтобы не брыкался. – А то ему же плохо будет.

– Убери пистолет!

– Ой, как я тебя боюсь, сестричка! Какая ты страшная! Ты меня застрелить хочешь? Какое счастье, что у тебя нет пушки!

Ласкьяри резко шагнула вперед и с размаху ударила Гилакса по ухмыляющейся физиономии. Гилакс грязно выругался 'и с силой отшвырнул девушку. Она, вскрикнув, упала возле стола.

– Не сметь! – закричал Елисеев. – Мерзавец!

– Я – мерзавец? – удивился Гилакс. – Ах ты…

Раздался выстрел.

И Елисеев охнул, неловко схватился рукой за бок и медленно, неуклюже опустился на пол…

Ласкьяри не закричала, не заплакала – только ее глаза вдруг стали огромными и неживыми. Какое-то время она смотрела на Елисеева – не замечая поднявшейся вокруг суеты, не видя, как Ольшес разоружил Гилакса, а Хедден, убедившись, что консул мертв, отошел в угол и встал лицом к стене – и плечи его дергались, и он уперся лбом в деревянную панель и, казалось, хочет продавить стену…

Росинский наклонился к девушке, обхватил ее за плечи. Ласкьяри подняла голову, всмотрелась в лицо Росинского и шепотом спросила:

– Неужели вы ничего не можете сделать? Вы, всесильные…

– Мы сломали все аппараты… – также шепотом ответил Росинский и закашлялся. – У нас ничего не осталось здесь…

Ласкьяри нервным движением вывернулась из рук Валентина Лукьяновича и подошла к Ольше-су. Она молча протянула руку ладонью вверх, и взгляд ее был таким, что Даниил Петрович расстегнул куртку и достал из кобуры бластер. Несколько мгновений он медлил, не решаясь отдать оружие, и Ласкьяри, потеряв терпение, коротко сказала:

– Дай! – И Даниил Петрович, не отводя взгляда от остановившихся глаз Ласкьяри, отдал ей бластер.

– Ты с ума… – начал было Корсильяс, но Лас– – кьяри обернулась к нему, и Корсильяс замолчал, не закончив фразу.

– Пойдемте, – бросила Ласкьяри, и, больше «. уже ни на кого не глядя, направилась к двери.

Сотрудники консульства пошли за ней.

Солдат, увидя Ласкьяри, молча отошел в сторонку, опустив автомат, и даже не попытался задержать землян, но кочевники загомонили,,' повскакивали и, сбившись в плотную толпу, преградили путь к машине. Ласкьяри, внимательно оглядев грязновато-живописную группу, выбрала одного – особенно густо увешанного ожерельями из каких-то зерен и зубов, с перьями во всклокоченной прическе – и бросила несколько слов на непонятном землянам наречии. Разодетый дикарь ошалело уставился на девушку, потом что-то приказал соплеменникам – и толпа расступилась.

За руль сел Ольшес, и автомобиль осторожно двинулся по узким улицам, заполненным шумными толпами степных людей. Мнимые кочевники расступались перед машиной, грозя кулаками и дротиками сидевшим в ней людям, а иногда и швыряя вслед комья грязи. Но Даниил Петрович не обращал внимания на эти мелкие демарши, пробираясь к выезду из Столицы. Время близилось к полудню, и на площадях уже лежали кучи сухой травы, приготовленные для возжигания праздничных священных костров. Возле этих стожков бродили охраняющие их воины с копьями и дубинами. В переулках и во дворах топтались низкорослые кривоногие лошадки, и вся Столица словно превратилась в огромную конюшню, в которой буйные грязные конюхи затеяли непонятную игру…

…У выезда на загородное шоссе толпились солдаты. Два молодых офицера в идеально пригнанных формах, сияя новенькими погонами и портупеями, при виде консульского автомобиля закричали, замахали руками – и поперек шоссе встали плотные ряды желтовато-коричневых мундиров. Ольшес остановил машину, оглянулся – Ласкьяри сидела позади. Девушка спросила:

– Откроешь окна? Ольшес кивнул.

– Пригнитесь, – приказала девушка и добавила, обращаясь к Ольшесу: – А тебе придется рискнуть.

– Нормально, – буркнул Ольшес.

Росинский, Хедден и Корсильяс пригнулись, Ольшес открыл все окна, и машина двинулась вперед, прямо на стену мундиров. Один из офицеров взмахнул рукой, солдаты вскинули винтовки, но едва лишь раздались первые выстрелы, как Ласкьяри, выбросив руку наружу, нажала спуск – и струя белого огня разметала коричневый барьер.

– Что вы делаете?! – в ужасе закричал Росин-ский выпрямляясь. – Ласкьяри, что вы делаете?!

– Молчите!

Позади всплеснулся вопль, сияющий день наполнился сухим щелканьем стрельбы, но Ольшес выжал из автомобиля все, на что тот был способен, и земляне стремительно унеслись по шоссе.

– Впереди еще заслон, – заговорила Ласкьяри. – Кроме того, через минуту-другую отец отдаст приказ поднять самолеты. Но вы уйдете. Вы мне говорили, что имеете право погибнуть ради спокойствия других. Так вот, у меня тоже есть такое право. Елисеев умер… а вы уйдете. И запомните, что я вам скажу. Не возвращайтесь к нам. Никогда. Ни через сто лет, ни через двести, слышите? Мы живем во тьме вашего прошлого, вы – во тьме нашего будущего… и мы никогда не станем настолько добры, чтобы общаться с вами. И вы нам не нужны. И мы вам тоже.

– Вы ошибаетесь, Ласкьяри, – тихо сказал Ро-синский. – Люди всегда нужны друг другу. А ваше зло – преходяще. Поверьте, мы это знаем достаточно хорошо, мы тоже прошли через это. Вы научитесь быть добрыми. Но может быть, это произойдет не слишком скоро…

– Этого никогда не будет, – отрезала Ласкьяри. – Потому что всегда в океане будут жить дарейты, и всегда будут люди, умеющие говорить с ними… а дарейты несут зло.

– Ты не права, девочка, – сказал Олыпесь. – В дарейтах нет зла. Но они не спешат, они ждут, когда вы сами это поймете. Они не хотят навязывать вам свое. Со временем вы разберетесь. Я говорил с ними.

– Ты говорил с дарейтами?!

– Да.

Впереди на дороге показался новый отряд – на этот раз усиленный танковым взводом. Росинский потребовал остановить машину, и Ольшес нажал на тормоз.

– Зачем вы остановились? – спросила Ласкьяри.

– Я, видите ли, очень боюсь, что ваш тандем снова решит прорываться со стрельбой, – пояснил Росинский.

– Не поняла.

– Вы, Ласкьяри, и наш дорогой Даниил Петрович что-то слишком слаженно действуете. Мне это не нравится.

– Вы можете предложить другой вариант?

– Нет. Но и стрельба, знаете ли, не выход.

– Это единственный выход, существующий в данный момент, – заверила Росинского девушка. – Иначе вы не доберетесь до корабля.

– Только ценой жизни солдат, которые тут ни при чем?