Культура, Истоки вражды - Елизаров Евгений Дмитриевич - Страница 52

Вспомним. Слепая ненависть к евреям берет свое начало отнюдь не с распятия Христа, и культивировалась она даже не веками - тысячелетиями. Здесь нет никакого преувеличения, именно так - культивировалась, ибо, постепенно накапливаясь в бытовом общении, иррациональное отторжение со временем становилось обязательным элементом едва ли не всех европейских культур от Испании и до России. "Позорное владычество жидовства на христианской земле" поднимало на погромы не одних только гоголевских "козаков". Но вот в двадцатом веке именно эта долго аккумулировавшаяся ненависть взорвалась холокостом. И совершенно несправедливо обвинять в истреблении миллионов и миллионов евреев лишь германский фашизм. На самом деле ему досталась пусть вполне инфернальная, но все же роль простого клапана, через который вырвался наконец давно уже перегретый пар так никем и ничем и не объясненной вражды. Копилась же она - и в этом нужно, наконец, признаться - отнюдь не нравственным отребьем разных народов, но самими народами. Поэтому вовсе не случайно то старательно замалчиваемое, а иногда и просто игнорируемое всеми обстоятельство, что в свирепом этом геноциде активную роль играли не только (и, может быть, не столько) немцы: поляки и латыши, эстонцы и украинцы - к Освенцимам и Бабьим Ярам приложили руки многие. Да ведь и мы, русские, в трогательной братской любви к еврейству пока еще никем не замечены, и когда-то чинившиеся нами погромы вполне достойны занять заметное место в анналах гонений. Нужно ли говорить, что и сегодня все наши симпатии - на стороне вошедших в хрестоматии гоголевских козаков; и даже чинившиеся ими зверства не в состоянии перераспределить те чувства, которые мы до сих пор питаем и к ним, и к их жертвам.

К слову сказать, на территории собственно Германии не было, как кажется, ни одного лагеря уничтожения. И не будь Гитлера с его кликой, не будь этого внезапного помутнения великого германского духа, она могла бы остаться незапятнанной. Но, к сожалению, это вовсе не значит, что евреи могли бы жить в мире и безмятежности. Веками копившаяся ненависть к этим долгим изгоям чуть ли не всех цивилизаций обязательно взорвалась бы в какое-то другое время в другом месте Европы каким-либо иным образом. Может быть, даже куда более кровавым.

Мягко сказать неприязненное отношение многих "цивилизованных" наций к славянству насчитывает несколько меньшее время, чем давняя и неизжитая даже жертвенными мегатомбами второй мировой войны вражда к еврейству, но все же и она давно уже вошла в самую кровь не только духовного отребья западной цивилизации - целых народов. Между тем единое мировое сообщество - это что-то вроде незримого огромного котла, а вернее сказать наглухо закрытого автоклава, в котором веками, тысячелетиями переваривается и все то, что сближает нас, и все то, что нас разъединяет. Как кажется, ничто однажды попавшее туда не может вдруг исчезнуть из этого замкнутого и вечно подогреваемого сосуда. Вероятно, единственным способом избавления от угрожающего взорвать все вокруг себя перегрева является внезапный катастрофический прорыв его стенок там, где они оказываются разъеденными действием каких-то исторический аномалий. И вот тогда, в случае их возникновения, вполне можно ожидать каких-то новых бухенвальдов и варшав, но теперь уже - для нас, славян.

Да, созидаемая нами культура может мирить несоединимое. И, разумеется, можно надеяться на то, что где-то там, в далеком будущем именно она станет всепримиряющим началом общественного развития, что красота спасет-таки наш разъедаемый враждой, но одновременно и тоскующий по гармонии мир. Во всяком случае до боли хочется верить, что "на земле мир и в человеках благоволение" утвердятся не только в едином сознании единого человеческого Рода, но и в единой генетической его памяти. Пока же можно говорить только об отдельных элементах влияния разноязыких культур и на этотип их носителей, и на генотип человека. Поэтому сегодня речь может идти только о взаимодействии всех этих начал. Взаимодействии, в котором верховенство всего восходящего к духу над нисходящим к плоти пока еще может быть утверждено только внезапным экстатическим порывом. Увы, зачастую столь же стремительно сменяющимся ностальгией по только что оставленному в Египте.

Цивилизация - это, вероятно, своего рода переходное, промежуточное звено от этотипа к культуре. Но сегодня именно она выступает как охранительное начало, как некий примиряющий всех нас фактор, который позволяет если и не остановить, то хотя бы самортизировать аннигиляционное столкновение разноязыких исповеданий. Именно она сегодня встает между неподдающимися ассимиляции культурами и предотвращает их обоюдный коллапс.

Но опасность взаимного уничтожения все еще сохраняется в мире. Поэтому и сегодня остается достаточно сильный, а зачастую и всепоглощающий, соблазн упреждающего, превентивного устранения любых угроз, исходящих от чужой культуры.

Заключение

Таким образом, есть основания утверждать, что последняя тайна всех отличий, существующих между разными культурами, кроется в самых глубинных слоях живой материи. Отнюдь не разность языков, не тонкие детали обрядов, не содержание верований (хотя, конечно, и они тоже) изначально определяют те черты, которые присущи душе каждого народа. Формирующийся еще на субклеточном уровне строения биологической ткани, самый ритм дыхания живой плоти образует собой подлинный фундамент всего того, из чего и складываются особенности каждой культуры.

Анализ показывает, что даже там, где, казалось бы, налицо явное внешнее сходство каких-то отдельных элементов духовного достояния народов, в действительности таятся глубокие отличия в их содержании. Это и понятно, ибо в основе несопоставимости всего того, что создается нескончаемой чередой поколений, лежат совершенно различные принципы и алгоритмы дешифрации всех сигналов внешнего мира. Всех сигналов, без какого бы то ни было исключения, начиная уже с простых посылов окружающей среды, которые делают возможным не только успешную ориентацию в ней, но и просто жизнеобеспечение любого организма, и кончая всеми формируемыми уже нашим собственным сознанием знаками и символами.

В силу этого обстоятельства даже один и тот же предмет окружающей реальности всегда видится и осознается нами по-разному. Поэтому ясно, что чем в больших деталях расходится действие этих базисных механизмов опознавания и прочтения всего поступающего к нам извне, тем более глубокими оказываются и разделяющие нас отличия наших культур. Начало как взаимного непонимания, так и взаимного отторжения людей заложено, как кажется, уже в самой природе жизни.

Между тем в единой иерархии уровней организации живой материи все то, что относится к совокупному сознанию социума, представляет собой нечто надстроечное над фундаментом чисто биологических структур, образующих его орган. При этом ничто надстроечное в принципе не способно отменить действие базисных процессов. И если первоначало любого расхождения коренится уже в тонких механизмах сенсорного восприятия всего внешнего по отношению к нам, то нет ничего удивительного в том, что далеко не одно и то же вкладывается нами в те сложные ментальные конструкции, что порождаются уже не "биологией" организма, но развитым сознанием.

Отсюда ясно, что та исходная несопоставимость, которая скрывается в действии разных механизмов жизнеобеспечения, многократно воспроизводясь и умножаясь на всех надстроечных этажах, в известных условиях может не просто возрастать, но и возводиться в довольно высокую степень.

А это и означает становление тысячелетиями сжигающей нас вражды.

Все это свойственно, пожалуй, одному только человеку. Животное едва ли знает ее, ведь даже постоянно истребляющие друг друга биологические виды, как кажется, никогда не испытывают ничего того, что так хорошо было знакомо нам на всех этапах нашей богатой кровавыми конфликтами истории. Как это ни печально, но любая вражда народов - это всегда порождение созидаемой ими культуры. Осознанное отторжение нами всего чужого в принципе неотделимо от нее, ибо именно (и только!) культура придает ту специфическую окраску всем существующим между нами отличиям; именно эта окраска и порождает у нас какую-то подсознательную тревогу при столкновении (и вынужденном сожительстве) со всем непонятным.