Навсегда
(Роман) - Кнорре Федор Федорович - Страница 86

— Да, — сказал Степан. Ему не казалось странным то, что говорил Валигура. — И у этого костра погрелись бы…

— Да, и погрелись бы… — Валигура тяжело вздохнул и встал. — И вы не сердитесь, ребята, что мы вас не похороним. Этого мы не можем. Зато автоматы ваши не бросим, возьмем. Это мы вам обещаем. Верно, Степа?

— Ты все сказал? — серьезно спросил Степан. — Нам ведь идти надо.

— Не знаю, — грустно сказал Валигура. — Хотелось бы им еще что-нибудь хорошее сказать на прощание.

— Ты все хорошее сказал. Собирайся.

— Да нет, я знаю, неважно у меня получилось.

— Очень хорошо, говорю тебе.

— Правда?.. Я ведь от души. Над нами, пожалуй, и такой речи не скажут, кто знает…

Они набили себе в карманы и напихали за пазуху горячую картошку. Затаптывая костер, видели, как последние теплые блики огня гасли на лицах тех, кого они оставляли здесь в темноте.

Потом вскинули на плечи по два автомата и, не оглядываясь, пошли дальше.

Прячась днем и делая переходы ночью, они все время шли на северо-восток, как в первый день их вел Генрикас.

На четвертые сутки под утро они заснули среди заброшенных надгробных памятников деревенского кладбища, а проснувшись, услышали пение петухов, веселый лай собаки. В воздухе чувствовался пьянящий запах только что испеченного горячего ржаного хлеба.

Они пробрались до обваленной кладбищенской ограды и увидели под откосом крестьянский двор. Чуть дальше, за деревьями, виднелись дома какого-то поселка.

Сверху было видно все, что происходило во дворе.

Маленькая старушка, подслеповато осматриваясь, вышла, держа обеими руками миску, и стала кормить опрометью сбежавшихся к ней кур. Потом подошел теленок, и она ласково с ним поговорила, пока он делал вид, что хочет ее забодать.

Из дома вышли с ломтями дымящегося хлеба две маленькие девочки и мальчик немного постарше. Они что-то начертили на земле и начали скакать на одной ножке. Потом мальчик достал деревянную саблю и стал рубить крапиву и репейник. Запутавшись в колючках, он несколько раз ударил саблей по толстому стеблю, не перерубил, ударил еще и, вполголоса ругаясь сквозь стиснутые зубы: «У, ты, пруссак чертов, еще хочешь? Еще?» — с ожесточением стал рубить дальше.

Тогда Степан с Валигурой, цепляясь за кусты, спустились под откос и постучали в дом. Они не сговаривались, не советовались, просто оба почувствовали, что в этот дом можно зайти.

Маленькая собачонка залаяла и бросилась к ним, но Степан поймал ее, взял на руки и погладил. Так они и вошли в дом: с двумя автоматами каждый, с собачонкой на руках.

— Иезус Мария! Кто вас сюда прислал, голубчики? — воскликнула по-литовски старушка.

— Никто не присылал, — сказал Степан и вежливо поздоровался, тоже по-литовски, — он давно научился понимать и прилично объясняться на этом языке. — Мы прохожие. Если можно, дайте нам поесть, и мы пойдем дальше.

— Ай-ай-ай… — сокрушенно покачала головой старушка, взяла у Степана из рук собачонку и, пустив ее на пол, подошла к окну. Высунувшись, она сердито крикнула детям: «Теперь играйте во дворе и не смейте бегать в дом, я займусь уборкой!»

— Мы и так играем! — ответил со двора мальчик.

Старушка заперла дверь на задвижку, принесла кувшин молока и, вылив его в миску, выложила туда же из горшка кашу. Потом, убрав со стола початый каравай теплого хлеба, достала с полки черствую краюху, нарезала ее ломтями и, подперев щеку сухоньким кулачком, стала смотреть, как они едят.

— Свежего хлеба вам сейчас нельзя, господа прохожие, — немного погодя объяснила она. — Никак нельзя. Вы от него сразу вспухнете, помереть даже можете. — И, долгим взглядом посмотрев на них, вдруг сказала — Пожалуй, не такие уж вы старички, а?

— Мы среднего возраста, — неуклюже составив литовскую фразу, ответил Степан.

— Среднего не среднего, — возразила старушка, — но не такие уж и старые. Да дело это не мое. Уж как сами хотите…

К этому времени они поели все, что было на столе, и подобрали крошки.

— Нет, — сказала старушонка, — больше я вам не дам. С непривычки кишка за кишку может зацепиться, и тогда вы пропали. Попозже обедом покормлю, а вечером поужинаем.

— Спасибо, нам дальше идти надо, — сказал Степан.

— Одежонка у вас неподходящая днем ходить. С вашей одежкой, как стемнеет, не так конфузно будет идти.

— Ох, бабушка, — усмехнулся Степан. — Видать, все вы на свете понимаете!

Бабка не улыбнулась, только озабоченно посмотрела на них выцветшими подслеповатыми глазами.

Когда по гнущейся приставной лесенке они поднялись на чердак, она залезла следом и заперла люк на маленький замочек, державшийся на двух загнутых гвоздиках.

— Это чтобы ребята не залезли, — шепнула она на прощание.

…Всю следующую ночь они шли в темноте то по узким межам, среди полей, то по извилистым лесным дорожкам. Они слегка опьянели от прилива сил и сытости. Никогда им не удавалось за одну ночь пройти так много. На рассвете, когда в кустах зашевелились и зачирикали птицы, они услышали, как где-то вдалеке ударил выстрел, потом другой, раскатилась пулеметная очередь и пошла оживленная перестрелка.

Валигура трясущейся рукой вцепился в ладонь Степана, они стояли замерев, с открытыми от волнения ртами, и слушали бой.

Казалось бы, стреляют такие же автоматы и пулеметы, которых они досыта наслушались в лагере. Но до чего не похожи безответные выстрелы палачей, после которых слышно только мягкое падение тела, на эту ожесточенную стрельбу, что сейчас, перекатываясь, доносится издали! Очередь за очередь, граната за гранату. В этом грохоте открытого боя — точно голос самой жизни с ее беспощадной борьбой и негаснущей надеждой!

Не сговариваясь, Степан и Валигура напрямик пошли на звук стрельбы, продираясь сквозь заросли, бросаясь бежать бегом на открытых местах.

Выбравшись из лесу, они оказались на высоком обрывистом берегу реки, около обвалившихся стен старого замка.

Мина, перелетев с противоположного низменного берега через реку, разорвалась около старинной каменной арки, подняв облачко песчаной пыли.

Несколько человек в полувоенной-полукрестьянской одежде, вскарабкавшись по откосу, быстро прошли под аркой на мощеную площадку двора и стали устанавливать пулемет.

Валигура со Степаном, крича и размахивая руками, побежали им наперерез и почти столкнулись с ними на замковом дворе.

Им сразу скомандовали «руки вверх!». Степану это даже понравилось, — значит, есть порядок. У них отняли автоматы, и командир пулеметчиков спросил, кто они и чего здесь ищут.

— Бежали из лагеря. А ищем таких, как вы, — коротко сообщил Степан.

— А какие мы, по-твоему?

— Такие, что с фашистами дерутся.

— Ладно, идите вон туда, там хорошая ниша, и сидите ждите, пока комиссар придет. Не высовывайтесь, тут скоро бой будет.

— Нам боя и надо! — возмущенно крикнул Валигура. — Отдавай нам автоматы, мы драться желаем. Мы есть жолнежи! Солдаты!

— Сидите, не до вас сейчас! — крикнул им сердито пулеметчик.

Огневой бой разгорался. Со стороны моста подходили все новые группы бойцов. Из того каменного закутка, куда командир пулеметчиков усадил Степана и Валигуру, им почти ничего не было видно, кроме пулеметного расчета, приготовившегося открыть огонь.

Скоро они услышали, как по деревянному настилу моста протарахтели мчавшиеся вскачь повозки. Немного погодя и пулеметчики у бойницы открыли огонь, и только они двое сидели без всякого дела и ругались напропалую, так что даже не заметили, как к ним сбоку подошел какой-то усатый человек с двумя ординарцами, — сразу видно, что командир, хотя окружающие и называли его комиссаром.

— Чего лаетесь? — спросил он не то насмешливо, не то строго, трудно было разобрать.

Оба встали, злые как черти.

— Посадил какой-то дурак, вот и сидим, — сказал Степан.

— Откуда вы взялись?

— С курорта, разве не видно? — глядя в сторону, ехидно сказал Валигура.

— Спрашивали уже! Может, у вас анкетка есть, давайте заполним, чем повторять. Как раз обстановка подходящая.