Рондо смерти - Дугин Владимир - Страница 41

27

И вот визжит замок заржавый,

Визжит предательская дверь

И сходят витязи теперь

Во мрак подвала величавый,

Сияньем тощим фонаря

Глухие своды озаря.

Не знаю, проводили ли они прежде систематические тренировки на манер гражданской обороны или просто оценили степень опасности, но собрались они удивительно споро и быстро. Как по мановению волшебной палочки, с письменного стола исчез магнитофон и все бумаги переместились в объемистый портфель человека в очках, магнето с проводами спрятали в нишу, которая открылась за повернувшимся на шарнирах металлическим шкафом с инструментами и препаратами. Его задняя стенка снаружи оказалась покрытой точно таким же серым бетоном, из какого были стены камеры, и после того, как шкаф повернули на сто восемьдесят градусов, только очень уж тщательный осмотр мог привести к обнаружению тайника.

Позже я думал: зачем нужно было так тщательно прятать все в тайник, если они оставили кровать с лежащим на ней «пациентом», при виде которого сразу становилось ясно, чем здесь занимались. Но потом понял — как всякий мастеровой, толстяк дорожил своим инструментом и надеялся сохранить его для дальнейшей «работы».

Через минуту только ложе страдальца и его растерзанный вид говорили о том, что это не просто пустующее складское помещение. Распорядитель допроса, он же начальник местного застенка, обвел оценивающим взглядом подвал, проверяя, ничего ли не забыто.

— Все, уходим!

Поскольку я не принимал участия во всеобщем аврале и продолжал спокойно сидеть на своем довольно-таки неудобном и жестком стуле, то только после этого призыва, относящегося, как можно было предполагать, ко всем присутствующим, встал и отряхнул сзади свои брюки.

— Что случилось?

Мой вопрос остался без ответа, возможно, распорядителю было сейчас не до объяснений. Он подошел к стене в дальнем конце помещения и нажал замаскированную под плинтус педаль. Послышался рокот электромотора, покрытая, как и шкаф, слоем бетона, массивная стальная плита медленно отошла в сторону, открыв узкий проход, скупо освещенный одинокой лампочкой под потолком. Видимо, здесь тоже экономили электроэнергию — похвальная бережливость! До ближайшего поворота в открывшемся моему взору туннеле было метров сто пятьдесят, куда он вел дальше, я совершенно не представлял.

Первым в проход вошел человечек в очках, прижимавший к груди портфель, за ним — толстяк со своими подручными, после чего распорядитель отступил на полшага от двери и сделал приглашающий жест. Кроме нас с ним и Константина, в камере никого не оставалось, поэтому я рассудил, что жест относится ко мне, и вошел в проход. Распорядитель повозился еще несколько секунд у двери — судя по донесшимся до меня звукам, он вывел из строя педаль, открывавшую дверь в туннель, потом встал замыкающим в нашей колонне, и мы двинулись вперед. Дверь закрылась за нами автоматически, очевидно, после определенной выдержки специальное реле включало электромоторы на реверс.

Сперва меня удивило то, что они оставили Константина, даже не попытавшись взять его с собой. Правда, он был в таком состоянии, что пришлось бы нести его на руках. Но ведь он все же мог кое-что порассказать о своих мучителях, например, сообщить, как они выглядят, как одеты. Поэтому, если даже он уже не годился в качестве материала для допроса, простая осторожность требовала не оставлять его.

Тут я заметил, что идущий передо мной толстяк, который даже не успел переодеться, тщательно вытирает лезвие длинного ножа о свой фартук. Он несколько раз подносил нож к своим воспаленным свиным глазкам, пытаясь разглядеть на ходу в тусклом свете маленькой лампочки под потолком, есть ли еще на нем следы крови. Профессионалы оставляют за собой только трупы. Прозрачный кусочек кристаллического углерода, превращенный искусными руками ювелиров в сверкающее чудо и ставший благодаря немыслимо сложным переплетениям социально-экономических взаимодействий концентрированным воплощением всех благ, какими только может обладать человек, продолжал собирать свою дань с поклонников "сладкой жизни".

Итак, вот к чему привела моя попытка избавить Константина от мучений, вызвав помощь! Черт, в которого я не верил, дернул меня поддаться жалости. Какая, в конце концов, разница, умер ли бы он от истязаний через несколько дней или прожил еще какое-то время, мастеря удочки и воспитывая Эльвиру? Но я чувствовал себя виноватым, так как невольно привлек к нему внимание Организации, и они взялись за него всерьез, а поэтому и сделал глупый шаг. Впрочем, кто же знал, что эти провинциальные пинкертоны примчатся на сигнал тревоги, посланный миниатюрным радиопередатчиком, который я выбросил в окурке через окно подвала во двор, где не сказывалось экранизирующее действие железобетонных стен, с включенными сиренами, как в кино! Что они оцепят всю территорию базы и, как рассказал мне Антон, станут через мегафон требовать, чтобы преступники сдались и выходили поодиночке с поднятыми руками…

Правда, судя по сноровке, с которой действовала эта компания, если бы освободители подкрались совершенно бесшумно и свалились прямо в подвал, как снег на голову, Константину это все равно бы не помогло. "Так что такой быстрый конец, — пытался я заглушить укоры совести, — был, вероятно, для него единственно возможным выходом и избавлением, после того, как он попал в этот подвал и оказался на этой кровати". Однако, несмотря на все доводы, чувствовал я себя довольно мерзко.

Но главное было еще впереди. Следовало продумать, как объяснить случившееся моим «друзьям» из Организации. А пока что мы двигались гуськом по полутемному подземелью в неизвестном направлении, и неизвестно, что ждало меня дальше.

Мы дошли уже почти до самого поворота, как вдруг шагавший впереди полуобнаженный толстяк остановился так резко, что я чуть не натолкнулся на него. Перспектива войти в соприкосновение с его жирной, даже в полутьме блестевшей от пота спиной, меня совсем не вдохновляла.

— В чем дело? — спросил идущий за мной распорядитель.

Толстяк повернулся к нам. Нож все еще был в его руке.

— А ведь это он навел на нас ментов… Тот, — толстяк кивком головы указал на оставшуюся за нами дверь, — был прав.

Ушедшие на несколько шагов вперед близнецы и человечек с портфелем, услышав разговор, тоже остановились и повернулись.

— Вперед! — Резкая команда заставила человечка с портфелем вздрогнуть и зашагать дальше. Но только его. Остальные как будто колебались.

— Вперед! — повторил распорядитель. — Разберемся потом.

Близнецы нехотя повернули и пошли за портфеленосцем. Но толстяк оставался на месте. Его лицо налилось кровью.

— Потом? А если на выходе он позовет своих? Под стволы нас хочешь подставить? Может, и ты с ними снюхался? Что-то я его здесь раньше не видал!

Дисциплина разваливалась на глазах.

— Надо скорее уходить! Ты что, хочешь, чтобы нас здесь застукали? Чего ты добиваешься? — спросил из-за моей спины распорядитель.

Это было ошибкой. Вступив в переговоры с подчиненным, допустив мысль о возможности непослушания, он потерял некий ореол, очарование власти, окружавшее его невидимым нимбом в глазах других. Нимб потускнел, а толстяк, как и всякий наглец, не получивший должного отпора, распалился еще больше. Он, я думаю, был не совсем нормален психически, что не удивительно при таких занятиях и нездоровом образе жизни.

— Чего я хочу? — прошипел он, делая шаг ко мне. — Я хочу, чтобы он остался здесь, хочу пощекотать его перышком!

Краем глаза я заметил, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших рукоятку ножа. Это свидетельствовало о том, что он вот-вот нанесет удар. Клинок выходил из кулака его пока что опущенной руки со стороны мизинца, следовательно, нужно было ожидать удара сверху — в грудь или ключицу. Я приготовился блокировать его руку своим левым предплечьем — в самый последний момент, как и положено, когда кончик ножа почти коснется моего тела, чтобы он не успел изменить направление удара.