Оскал дракона (ЛП) - Лоу Роберт - Страница 53

Мостовые из плотно подогнанных, расколотых пополам сосновых стволов вели к жилищам, изобилующими жизнью и запахами; ведущего нас посланника здесь хорошо знали, и люди уходили с его пути, даже те, кто нес тяжелые грузы или перекатывал бочки. Как заметил Финн, в любом торговом городе к северу отсюда такого высокомерного старика, будь он с посохом или без, сразу бы спихнули с мостовой в грязь.

Я лишь смутно осознавал сказанное. Когда мы уходили, она прошептала мне «вернись живым», и моя рука и щека запылали — там, где лежала ее рука и где коснулись ее губы. Заметив это, Финн зарычал, словно сторожевой пес, и покачал головой. И я все еще плыл в глубинах ее черных глаз, пока мы следовали за посланником.

Дома расступались, их становилось все меньше и меньше, пока избы не исчезли совсем. Перед нами стояла крепость, дорога к ней была обозначена столбами с висящими на них клетках, почти во всех находилось что-то высохшее, какая-то почерневшая гниль, бывшая когда-то человеческой плотью. В некоторых клетках, как я заметил, находились еще довольно свежие мертвецы.

На холме высилась добротная крепость, окруженная рвом и стеной, построенная наполовину из камня, наполовину из дерева, русы и славяне называют это «кремлем» или «детинцем», хотя, я думаю, ни русов, ни славян здесь не было. Вендов я тоже здесь не увидел, и мы обменялись многозначительными взглядами, потому что в воротах стояли рослые саксы с бычьими плечами, в кожаных доспехах и с копьями; они смотрели прямо перед собой. Ветер свистел между прутьями клеток, раскачивая их и играючи развевая жидкие остатки волос мертвецов.

Сначала я подумал, что Касперик тоже сакс. В конце концов нас привели в большое помещение, там было дымно, все как в тумане, люди в тусклом свете казались неясными тенями, словно призраки.

В зале было жарко натоплено, тепло исходило от большой глиняной печи, такие я раньше видел в избах Новгорода. Зал освещался обрамленными в железо светильниками, закрепленными на деревянных столбах, большинство из них горели вокруг высокого кресла, где сидел тот самый Касперик.

Он не встал, чтобы поприветствовать нас, что вызвало недовольное ворчание Вороньей Кости; голос молодого Олафа окончательно сломался, и это больше не вызывало наших усмешек. Я, Финн и Рыжий Ньяль привыкли к таким манерам, побывав в Великом городе, но Касперик не был греком, скорее походил на венда.

Или все-таки он сакс, решил я, наблюдая, как его белые руки с пергаментом дрожат. Он сидел в круге света, падающего сверху, и в этот свет чуть искажал его черты — квадратное лицо, когда-то красивое, если бы не дрожащий подбородок, скрытый под огненно-рыжей бородкой, аккуратно подстриженной, как и волосы. Я наблюдал за его глазами, а он следил за нами, почти не глядя в пергамент.

Я решил, что он не умеет читать, а если и умеет, то читал лишь берестяные грамоты, но сейчас этот человек держал в руках пергамент, на пальцах сверкали кольца, он был в дорогом, подбитом тюленьим мехом плащ, на шее красовался христианский крест, видимо, Касперик хотел поразить нас богатством, величием и ученостью. Но мне было ясно — это всего лишь игра.

— Я здесь, купец, — произнес я, мой голос прозвенел так, будто железный прут грохнул о каменный пол. Он устало поднял на меня глаза, и я кивнул, глядя на документ в его руках. Пергамент — вещь дорогая, и потому обе его стороны были исписаны; обращенная ко мне была на латыни, и я бы смог прочитать текст, если бы он не был перевернут. Я рискнул предположить, что текст на обращенной к нему стороне тоже перевернут, он просто держит пергамент вверх ногами.

— Этот документ будет еще интереснее читать, если перевернуть его и держать правильно, — добавил я.

Он вскинул руку и нахмурился, скорчив грозную гримасу, словно шквал на Балтике, когда понял, что раскрыл себя. Но через мгновение улыбнулся.

— Конечно, — произнес он на довольно сносном норвежском, с небольшим акцентом. — Прошу прощения, я настолько привык внушать благоговейный страх, живя среди этих дикарей-вендов, что иногда забываю, с кем имею дело.

— Ты имеешь дело с Ормом Рериксоном, — сказал я. — С торговцем из северных земель, из Гестеринга, умеющим читать руны и латынь, свободно говорящем на латыни и греческом, а также на некоторых других языках, и знающего все виды монет разных народов, которые в ходу по всему миру. Итак, с кем я имею дело?

— Касперик, — просто ответил он, затем хихикнул и махнул рукой трэллю с массивным серебряным кувшином. — Садитесь, — добавил он, указав на широкие скамьи, мы сели; раб наполнил наши кубки вином, дорогим красным вино, не разбавленным водой. Воронья Кость еле пригубил, Рыжий Ньяль сразу отхлебнул половину, прежде чем понял, что у него в руках кубок из дорогого синего стекла, и решил его рассмотреть. Финн вообще не прикоснулся к кубку, как и я.

— Торговец? — переспросил Касперик, сцепив белые пальцы и улыбаясь. — Я подозреваю, что ты такой же торговец, как я — купец.

— Так кто же ты?

— Слензанин, — ответил он просто. — Для вас я сакс, но из племени слензане, некоторые называют нас силезяне, и мне поручено управлять этим местом, которое находится на землях маркграфа Ходо. Ты можешь называть меня господином.

— Не тот ли это Ходо, которому поляне надрали задницу у Цедене? — презрительно произнес Финн — он внимательно слушал разговоры на пиру в Йомсе. Касперик поджал губы, его рот стал похож на сморщенную кошачью задницу, но в это время Рыжий Ньяль, увлеченно разглядывающий свет, проходящий через синее стекло кубка, наклонил его, чтобы рассмотреть дно; вино выплеснулось ему на колени, и он виновато поднял взгляд.

— Что ж, была такая... неудача, — натянуто ответил Касперик. — Мы заставим полян заплатить за это, и никто не должен ошибочно считать, что эта битва хотя бы немного нас ослабила. Особенно вы, «аскоманни», северяне, мнящие себя властителями рек, и все потому, что ваш король, Синий Рот, трахает вендскую принцессу.

— Неплохо мы начали торг, для людей, которые на самом деле никакие не торговцы, — ответил я. — У нас хорошо получается обмениваться оскорблениями. И этого короля зовут не Синий Рот, а Синезубый, и я думаю, ты прекрасно это знаешь.

Его глаза вспыхнули на мгновение, но губы остались тонкими и неподвижными как нить.

— Ты прав в том, что называешь нас «аскоманни», или «ашмен» — мы с севера, и наши копья с ясеневыми древками, — продолжал я, и его лицо словно окаменело. — Но мы не даны и не подчиняемся Синезубому. По крайней мере, мы не из Йомса, где в основном живут венды, которых вообще не стоит брать в расчет. Мы — свеи, среди нас несколько славян с севера и востока, эти земли арабы из Серкланда называют Русью, но вряд ли тебе это известно. Возможно, кто-то из племени дзядошан или ополян могли бы это знать, или даже лупигла, но я делаю скидку на то, что слензане живут западнее и ничего этого не знают.

Конечно, я тоже внимательно слушал и запоминал то, о чем говорилось в Йомсе. На щеках Касперика появилось два красных пятна, призрачные фигуры, стоявшие в полумраке за ним, тоже все слышали и видели, они шумно, со свистом выдохнули при упоминании соперничающих друг с другом племен силезцев.

Касперик с трудом сдерживался, его улыбочка начала дрожать. Он отпил из кубка, чтобы прийти в себя.

— Не имеет значения, кто вы, — произнес он после нервной паузы, пренебрежительно отмахнувшись, — для меня вы все одинаковые — северяне. Имеет значение лишь товар на вашем корабле.

— Теперь я вижу, что ты все же немного и купец, — ответил я, разведя руки, будто извиняясь. — Я предполагаю, что какие-то злые языки пытаются очернить наше доброе имя. У нас нет ничего, кроме полотна, шерсти и пушнины. Ничего такого, на что тебе стоило бы тратить время. К тому же я уже продал эти товары.

— На твоем корабле находится мазурская девушка, — его голос прозвучал как удар хлыста.

Финн зарычал, а у меня перехватило дыхание. Как он узнал? Мысли закружились в голове, как листья, закрученные в вихре джинном.