Гамбургский оракул - Имерманис Анатоль Адольфович - Страница 72

- Одна ошибка на несколько строчек, а какая на ней колоссальная нагрузка! - резюмировал Дейли результат своих размышлений. - Это, пожалуй, из всех ходов Мэнкупа самый гениальный.

- Гениальный? - Мун вздохнул. - Возможно. Но и самый трудный. Я представляю себе, как он сидит за баллинской машинкой и медлит... Коверкать Гёте? Рука не поднимается. Может быть, и смешно, но для меня именно в этом одна из черточек Мэнкупа, каким я его вижу. А может быть, просто сфантазировал. - Мун собирался положить томик на место, но, услышав телефонный звонок, бросил на диван. - Вы, Енсен? - Он приник к телефону. Почему так долго?

Оказалось, что Енсен, получив от "Сириуса" нужную справку, съездил сам в корреспондентское агентство. У владельца сохранился список, согласно которому он должен был отправлять по почте в точно указанные числа восемь заготовленных писем. Шесть - Баллину, два - Мэнкупу. Второе адресованное Мэнкупу письмо предписывалось сдать на почте вечером того дня, который впоследствии оказался последним в его жизни. Таким образом, оно уже после его смерти должно было попасть в руки Муна и Дейли. В этом последнем обстоятельстве не трудно было отгадать точнейший расчет.

Владелец почтового агентства, к счастью, запомнил внешность необычного заказчика. Судя по его описанию, это был Магнус Мэнкуп.

Мун положил трубку бесконечно усталым движением человека, поставившего последнюю точку под многолетним трудом.

- Помните ключик, который выпал из кармана Мэнкупа, когда его переносили на диван? - сказал он после долгого молчания.

- Я еще пытался завести им часы в холле, когда они остановились, отозвался Дейли. - И шутил при этом, что ими открывается секретный ларец, где припрятана дюжина новых сюрпризов.

- Это ключ, выданный абоненту почтового ящика 1567. А нужен он был Мэнкупу, чтобы получить ответ Баллина и вместе с ним полное подтверждение своих подозрений. - Мун сочувственно посмотрел на Фредди. - Вы все еще не освоились с этой мыслью? Я тоже. У меня есть предложение: почитаем дневник Мэнкупа. На этот раз не с конца, а с начала.

Записи годичной давности. С предельной скупостью отраженная личная жизнь и мысли, мысли... Между ними почти полностью терялись разделенные когда днями, когда неделями строки:

"Прочел вторично книгу Дитера "Заговор генералов", на этот раз куда внимательнее, чем раньше. За это время я ознакомился абсолютно со всей литературой о попытке устранить Гитлера и последовавшей за ней кровавой расплате. В книге Дитера есть детали, которые не упоминает ни один автор. Временами создается впечатление, будто пишет очевидец расправы.

Говорил по этому поводу с Дитером. Он объяснил, что узнал эти подробности от американского врача, работавшего в Ландебергской тюрьме, где содержались военные преступники, подсудимые Нюрнбергского процесса. Врач узнал их в свою очередь от заключенного гестаповца, который не фигурировал в материалах процесса, так как умер до того вследствие отравления. Дитер назвал фамилию врача. Имя гестаповца ему самому неизвестно".

"Ездил в Мюнхен, визит к профессору Литке, почти никаких надежд. Встретился с заместителем Гелена В., дружившим с Грундегом, просил его навести справки".

"Вторичная встреча с В. Американский врач с упомянутой Дитером фамилией никогда не состоял при тюрьме, где содержались участники Нюрнбергского процесса".

"Опять Мюнхен. Профессор Литке настроен на этот раз еще более пессимистично. Всему приходит конец, в том числе и жизни. Два часа разговаривал с В. о смерти Грундега. Он пришел к такому же заключению, как я, но предпринять ничего не может или не хочет, замешаны слишком влиятельные лица".

"Сегодня я понял - в наших условиях существует лишь один фактический путь вершить правосудие. Хотя он и неприемлем для организованных борцов, к которым я причисляю себя, отчаявшемуся одиночке он покажется единственно правильным. И не мне осуждать его. Такова идея произведения, над которым сейчас работаю. Это будет нечто вроде политического детектива. Недаром некоторые люди с сожалением утверждают, что под могильным камнем моей публицистики лежит безвременно погибший талантливый автор уголовных романов".

- Дальше можно не читать, - устало сказал Мун. - Вот и раскрылась еще одна догадка.

- Какая? - не понял Дейли.

- Настоящее имя окруженного такой таинственностью автора пьесы, которую мы с вами видели на сцене. Называется она "Перчатки госпожи Бухенвальд".

- Значит, мифический Арно Хэлл не кто иной, как сам Магнус Мэнкуп? крикнул Дейли. - Невероятно! Знай мы, кто автор, все, возможно, куда раньше встало бы по местам! На сцене и в жизни - почти та же драматургия. И какая режиссура! Перед таким человеком можно только преклоняться!

- Вы говорите, драматургия? - Мун задумался. - Скорее всего Мэнкуп, когда писал пьесу, не имел намерения применить ее построение в жизни. В какую-то минуту пьеса просто сыграла роль толчка. Возможно, отправной точкой послужили пистолет и перчатки, которые впоследствии перекочевали из театра в подлинную трагедию. А они, не исключается, потянули за собой и всю схему. У Мэнкупа было слишком мало времени, чтобы придумать новую... И, между прочим, нигде не сказано, что упомянутое в дневнике произведение - пьеса, после премьеры которой Мэнкуп ушел из жизни. Это всего лишь моя догадка.

Только теперь словно окаменевший Фредди захлопнул дневник. Еле слышный хлопок, но в этом изолированном от редакционной сутолоки кабинете, где так часто сидел Магнус Мэнкуп, он прозвучал как выстрел. Как тот, за две минуты до полуночи, когда не стало Гамбургского оракула.

- Задним числом легко возводить себя во всезнайку. - Мун еще не высказался до конца. - Ни черта вы не поняли бы, Дейли, несмотря на пьесу. Вспомните, какой ворох полуоборванных нитей пришлось распутывать, пока мы чудом добрались до истины. И не будь Фредди с его репортажем, напомнившим нам о пустяковом порезе, возможно, все так и осталось бы гипотезой. Мэнкуп отлично сознавал это. Он все предвидел, все учел, кроме одной-единственной нелепой случайности - того самого пореза...