Мертвая тишина - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 17

Помещение было большим и круглым, полностью сделанным из кусков зеркал, чтобы усилить эффект присутствия собственных клонов и усилить панику. Не для чего другого это жуткое помещение больше не годилось.

Возможно здесь была звукоизоляция потому что я не слышала ничего кроме потрескивания отвратительно яркой лампы. Как в операционной. И это было намного страшнее темноты – этот яркий свет и камеры под потолком. Сюрреалистический кошмар где ты боишься собственного отражения и с каждым днем этот ужас становится глубже. Начинает казаться что далеко не все они вторят мне и некоторые тянутся к моему лицу скрюченными пальцами, чтобы утащить за грань между кошмаром и явью. Спустя какое-то время шипящий звук лампы начал раздражать, а потом и сводить с ума, как и собственное бледное лицо с черными кругами под глазами и один из белых балахонов, которые мне приносили по утрам вместе с полотенцем и туалетными принадлежностями в келью Ника. Бесформенная тряпка похожая на длинную ночнушку. Видимо это форма заключенных в замке женщин. Здесь в этом отвратительном доводящем до безумия месте меня не кормили и не поили, и я умирала с голода и жажды. Мне требовалось что угодно: вода, кровь, еда. Я давно перестала регенерировать как сильнейшая бессмертная, теперь способностей моей сущности хватало лишь на то чтобы окончательно не свихнуться, почти все мои человеческие рефлексы и потребности вернулись.

Реакция на поворот ключа в замке была страшной я вскочила на ноги и вжалась в стену - звук показался мне оглушительно громким после гробовой тишины. А когда увидела Ника захотелось заорать от радости....это ведь не он закрыл меня здесь. Кто угодно, но не он. И лишь после его вопроса я поняла - это действительно он. О да, это именно он заставил меня корчится в этой проклятой комнате и подыхать от ужаса и от голода. Неужели у меня еще остались какие-то крохи сомнений? Нет больше прежнего Николаса – есть палач, который поставил перед собой цель уничтожить меня морально и физически, и я не удивлюсь если эту комнату придумал он сам.

Подняла голову и посмотрела в его бесцветные глаза, в которых ничего не отражалось больше в самом прямом смысле этого слова. Мутная пустота. Ничто. Грязь, покрытая коркой льда с дырой расширенного зрачка посередине, но иногда и он тонул в этой молочно-грязной белизне.

Если бы я могла говорить - я бы закричала. Я бы спросила нравится ли ему смотреть на то что он делает со мной... и в паническом ужасе прочла ответ в расширенных зрачках, словно он уже услышал вопрос, прочла и в едва заметной ухмылке на чувственных губах - да, ему нравилось. Иначе меня бы здесь не было.

***

Пальцами провёл по заострившимся скулам. Ведьма.

"Да, ведьма, ведьма. Теперь видишь?", - подтвердило шипение в голове. И я видел. Ничто не уродует так человека, как голод. Я видел сотни людей, не имевших руки или ноги и при этом красивых настолько, что их потери со временем переставали бросаться в глаза. Но я не видел ни одного изможденного голодом человека, сохранившего свою красоту. Она растворяется со временем, и чем дольше человек голодает, тем меньше её остается в нем. Ведь меняется не только внешность, становятся другими движения, мимика, блеск жизни в глазах. Он пропадает, оставляя после себя только блеск того самого голода. А истощённые голодом бессмертные выглядят ещё хуже, обессиленные, чтобы сохранять человеческий облик, они выпускают наружу свою самую тёмную, самую неприглядную сущность, и та никогда не бывает прекрасной.

но с Марианной...с этой проклятой дрянью всё было не так.

Исхудавшая настолько, что платье на ней, скорее, напоминало холщовый мешок, висевший на тонких плечах, демонстрировавший неестественно выступавшие ключицы...с тёмными кругами под глазами, со спутанными волосами и бледным лицом...эта дрянь была прекрасна настолько, что казалось, стоит прикоснуться к почти прозрачной коже её скул и можно получить ожог как от прикосновения к солнцу.

"Приворожила сссссссукааа…"

И я смотрю в эти глаза, наполненные ужасом и чувствую, как начинает сводить скулы от желания обжечься об это солнце. Костяшками пальцев провёл по щеке, вздрогнув, когда кожу пронзило разрядом тока...и когда в голове раздался истошный крик протеста.

- Я бы отдал несколько вечностей за то, чтобы ты была лишь отражением в зеркале...красивым, бездушным...картинкой, которую можно не видеть, никогда не знать, просто не заходя в комнату с зеркалами.

Она задрожала, продолжая затравленно смотреть на меня этим невыносимым сиреневым взглядом, а я закрыл глаза, позволяя себе просто насладиться ощущением тепла ее кожи.

- Я бы сделал что угодно за такую возможность...если бы я знал, что убив тебя, я навсегда избавлюсь от этой зависимости..., - отпустил ее лицо, чувствуя, как продолжает жечь пальцы даже на расстоянии от неё, - если бы знал, что с твоим последним вздохом эта тварь, - открыть глаза, жадно впитывая в себя страх, отражающийся за фиалковой завесой взгляда, - моя одержимость тобой издохнет, - чувствуя, как заструилась ярость в венах, - если бы..., - схватить её за затылок, резким движением приближая к себе ее лицо, - но неееет...она только крепнет, - впиться в подрагивающие губы обозленным укусом. До крови, пока не затрепыхалась от боли, - она только становится сильнее. день ото дня, - отбросил её от себя так сильно, что она ударилась о зеркало спиной, разбивая его на осколки, на сотни изображений самой себя, сползающей на пол.

Склониться к ней, становясь на одно колено, глядя на брызги крови на зеркалах.

- Ты проведешь эту вечность в моем Аду, Марианна. Я покажу тебе, каково это - быть одержимым дьяволом. Быть одержимым тобой.

***

Он низким сиплым голосом, словно уже давно сорвал голосовые связки. Даже это в нем изменилось...исчез тот бархатный и обволакивающий тембр который я так любила и самое ужасное не это...самое ужасное, что моя любовь как какая-то вирусная зараза, мутирует вместе с его изменениями. Мутирует и перекидывается на все эти новые черты, новый голос, новый взгляд она, как проклятая преданная сука, натасканная лишь на его молекулы днк, на его сущность и ей плевать какими станут: внешность моего палача, голос, кожа и запах. Она узнает его в любом обличье и униженно будет ползать у его ног вылизывая ему пальцы, те самые, которыми он ее бьет и увечит. Это отвратительно...но это же и сводит с ума. Понимание - что я до сумасшествия люблю его даже таким. Боюсь...ту тварь что живет в нем и люблю его. Вот она цена нашего общего проклятия - он чувствует тоже самое. И я ощущаю, как триумфально грохочет сердце в горле после этих признаний. Да, это не признания в любви, это даже не диалог, а скорее монолог. Ему плевать отвечу я или нет. Точнее он лишил меня возможности отвечать за ненадобностью. Но я все равно его слышу и от осознания этой адской одержимости кровь начинает сильнее нестись по венам. Да, Николас Мокану, я твое проклятие как и ты мое. И никогда тебе от него не избавиться. И этот голодный укус до крови, и эта отчаянная ярость когда осколки стекла посыпались на пол вокруг меня – все это принадлежит нам обоим. Как бы ты не омертвел я могу вывести тебя на эмоции. Я одна. Потому что я видела тебя мертвым и жутким с другими, а со мной ты восстаешь из могилы хотя бы ради удовольствия меня мучить и меня от этого бросает в дрожь сумасшествия. Тогда в моей келье…когда вошел на секунду и увидел меня обнаженной. Я слишком хорошо тебя знаю. Знаю этот блеск в глазах и дикий взгляд. Это остается неизменным.

Я вдруг поняла, что я сильнее. Пока он так зависим и одержим мною я сильнее, потому что он всегда будет приходить за своей дозой и в эти моменты я буду отчаянно воевать с той тварью, что живет внутри него. И он либо убьет меня, либо вернется ко мне. Поднялась с пола и вызывающе посмотрела ему в глаза, облизывая окровавленные губы...я ведь тоже одержима им как дьяволом, и я знала зачем этот дьявол пришел сегодня ко мне. Мы оба это знали.