Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" - Страница 78

— Послушай меня внимательно, солнце. Давай, садись на колени, — Таня без труда подняла ничего не весящую Сашу и усадила на колено, взяв её лицо в ладони. — Послушай. Я должна уехать. Я очень не хочу расставаться с тобой, но я должна, понимаешь? Я не бросаю тебя. Я просто уезжаю. Может быть, надолго, но я всегда-всегда буду думать о тебе.

— Ты поедешь на войну? — серьёзно спросила Саша, глядя на неё и не улыбаясь. Таня кивнула. — Смотри, это я тебе сделала. Чтобы ты не забывала про меня, — и она быстро достала из кармана чуть кривоватую, тоненькую сине-зелёную фенечку. — Это меня Марина Викторовна научила.

— Спасибо. Буду носить и не снимать. Но я и так про тебя не забуду, — Таня улыбнулась и спрятала фенечку в карман.

— Ты вернёшься? — вдруг спросила Саша.

Что ты молчишь, Таня Соловьёва?

Вернёшься ты?

Ей просто нечего ответить. Обмануть так легко, но горло сжимает тисками, и она не может выдавить из себя не то что простое «да» — вообще ни звука. Сашенька смотрит на неё в упор, совсем близко, и ждёт.

— Она постарается.

Антон Калужный, стоя у двери, улыбается.

Таня моргает, пользуясь тем, что Саша отвернулась к нему, и вытирает подступившие слёзы. Глубоко-глубоко вздыхает и переводит взгляд на Антона. Он смотрит на неё чуть вопросительно и уверенно. Господи, как же ты вовремя.

Таня улыбается ему в ответ.

Он подошёл к ним, попутно поймав несколько бегающих детей, и сел на корточки рядом, оказавшись даже ниже Саши.

— Ну конечно, я постараюсь, — повторила Таня.

— А ты кто? — без малейшего смущения спросила Сашенька.

— Я? — Антон вопросительно посмотрел на Таню, и она кивнула. — Тон, — и протянул руку.

— Алескан… Аленсканд… Алескандра.

И протянула свою маленькую ладошку. Антон пожал её, сохраняя полнейшее спокойствие. Снова улыбнулся.

А Таня… Таня не могла вдохнуть. Просто… Кто это? Что это за человек? Это не Антон Калужный, на лице Антона Калужного просто не может быть такой спокойной и доброй улыбки, глаза Антона Калужного не светятся изнутри затаённым теплом, руки Антона Калужного не могут так аккуратно держать детскую ладошку в своей.

Как он сказал ей?

Тон.

— Очень приятно познакомиться, Алескандра, — кивнул он.

Саша посмотрела на него внимательно, а потом снова развернулась к Тане. Глаза её тут же загорелись привычным нетерпением, и Таня, слабо улыбнувшись, кивнула. Получив разрешение, Сашенька мгновенно вскочила и понеслась к своей кровати.

Антон взял табуретку и сел рядом.

— Не против? — спросил, не глядя на Таню. Таня качнула головой. — Это дочка Веры Верженска?

— Откуда вы знаете? — спросила она просто так.

— Переобщался с твоим отцом. У неё никого?

— Была тётя, — Таня обняла себя за плечи, наблюдая, как Саша лихорадочно роется в своём шкафчике. Её тонкие серые ручки почти что сливались со стеной. Господи, что ж здесь так холодно? И почему голова так болит?

— Никого теперь, значит.

— Есть я, — Антон быстро взглянул на неё и опустил взгляд на берцы.

Саша быстро прибежала, протискиваясь между играющими детьми, и отдала ей в руки до боли знакомый красный бархатный альбом.

— Сашенька, принеси вон тот пакет, пожалуйста, — Таня указала на самый лёгкий пакет у стены и, едва Саша убежала, быстро открыла альбом, вытащила фотографию ставшей враз ненавистной ей женщины в зелёном платье и сунула её в карман. Так же быстро захлопнула его под недоумевающим взглядом Антона.

— Вот, можно теперь? Можно? Можно? — сразу заулыбавшись, переспрашивала Саша, залезая Тане на колени и раскрывая альбом.

С первой серой страницы смотрели Таня и Саша, стоявшие у лестницы. Обе уставшие, серые, грязные. Фотография была жуткой, но сейчас это всё, что осталось.

— Ну, кто это, ты знаешь сама, — начала Таня знакомый ритуал, и Саша привычно улыбнулась, просияв, и хлопнула в ладоши.

— Скажи ты, скажи!

— Это Сашенька и я, — Таня поцеловала её в волосы.

— Сашенька и я, — повторила девочка и посерьёзнела, открыв следующую страницу. — А где тётя?

Таня посмотрела на Антона. Антон — на Таню.

— Тёти нет, — пожал плечами он.

— Нет? — переспросила Саша совсем как тогда, когда Таня сказала ей, что мамы нет. И Таня ответила точно так же, обняв Сашу покрепче.

— Нет.

Несколько секунд все они молчали, а потом Саша подняла голову с Таниного плеча.

— А дядя будет? — и обернулась на Калужного.

— Дядя? — Таня сдвинула брови. — Ну… а ты хочешь, чтобы был дядя?

— Хочу, — подтвердила она.

Антон достал из внутреннего кармана кошелёк, раскрыл его и вытащил маленькую, три на четыре, чёрно-белую фотографию. Подал Тане.

Таня быстро вставила её вниз их с Сашенькой фотографии.

— Тон, — Саша задумчиво тыкнула в фотографию, а потом улыбнулась. — Таня, Сашенька и Тон.

— Верно, — Таня снова поцеловала её, вздрогнув.

Таня, Сашенька и Тон. Будто семья.

— Ты тоже поедешь? — спросила Саша у Антона, и тот кивнул. — Когда вы приедете, вы заберёте меня?

В первое мгновение Таня не поняла, чего она хочет. А когда поняла, перестала дышать.

— Ты хочешь… чтобы я была твоей мамой?

— А ты папой, — Сашенька улыбнулась Антону. Таня затравленно взглянула на Калужного. Нет, сейчас-то он не вытерпит, такого не вытерпит, встанет, уйдёт, скажет что-нибудь или просто в голос засмеётся, потому что это не просто невозможно — это абсурд.

Он тяжело посмотрел на неё, потом нахмурился, вздохнул и обернулся к Саше.

— Вы заберёте? Галина Анатольевна сказала, что мы сироты и, чтобы не быть сиротами, нужно, чтобы нас забрали. Вы заберёте меня?

— Мы… — Антон слабо улыбнулся, пожал плечами и посмотрел на Таню, а потом снова на Сашу. — Слушай, мы постараемся.

Господи, сколько нерешительности и страха в глазах.

Они накормили привезённой едой и её, и других детей, отдали подарки, поговорили с Юлей насчёт Сашиного поведения и успехов и в четыре собрались уезжать, тем более, что детям нужно было на обед.

— Я уеду, но ты знай, пожалуйста, что я каждую минутку думаю о тебе, моя хорошая, ладно? Я очень, очень тебя люблю, — улыбнулась Таня на прощание.

— Приезжай скорее, — прошептала Саша и обняла её. И Антона тоже обняла. Он, осторожно придерживая, несколько минут держал её на руках, о чём-то разговаривая. Таня не слышала — просто смотрела.

До холла оставался один лестничный пролёт, когда Калужный, молчавший (ещё бы, после такого-то), вдруг посмотрел на неё, сжал губы и сказал:

— Это для твоего же блага.

Она ничего не поняла и хотела уже переспросить, возразить, но вошла в холл и увидела высокую, замершую в нерешительности фигуру дяди Димы у окна.

Внутри сразу как будто что-то упало и взлетело одновременно, и у Тани закружилась голова. Вспомнились все вопросы и претензии, боль после смерти Риты, и кровь, и эти порезы, и то, что он не сберёг, не смог! И если бы не он, то ничего бы не случилось, он виноват, конечно, один он и виноват. Если бы он не нашёл Таню, не познакомился с ней, ничего бы этого не случилось, и она, наверное, ненавидит его, потому что в груди поднимается непонятное чувство, и чем же ещё ему быть, как не ненавистью, потому что оно такое сильное и так больно разрывает её изнутри.

Нужно окликнуть его, подойти, холодно поздороваться и тут же попрощаться. Она уже взрослая, ей стукнуло восемнадцать, она не станет рыдать и о чём-то там просить его, и не станет, ничего не станет, он ей почти и не отец, она прекрасно без него жила шестнадцать лет и ещё столько же проживёт…

Он обернулся, захотел сделать шаг, но остановился, замер в нерешительности. Будто знал, что она ненавидит, что не простит, оттолкнёт…

— Папа, папочка!

И всё это стало так неважно. Она не поняла сама, как заплакала, как побежала, словно маленькая, как повисла на нём.

Просто есть она, и папа у неё тоже есть. У каждого должны быть родители.

Когда она перестала плакать, то увидела: Калужный стоял у стены, прислонившись к ней, и улыбался. Только каждый раз, стоило ей сказать «папа», в глазах у него отражалась жуткая, пробирающая до костей тоска.