Право на месть (Страх - 2) - Константинов Владимир - Страница 33

После этого я понял, что вполне созрел для самых решительных действий. Ад когитантум эт агэндум хомо натус эст (человек рожден для мысли и действия). Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Факт.

Я напрочь забыл все телефоны Окуневой, знал лишь обувной магазин на Комсомольском проспекте, где она была хозяйкой и директрисой и, на удачу, направился туда.

Кабинет Окуневой напоминал бодуар какой-нибудь очень богатой ясновельможной пани и своей пышностью и помпезностью мог бы поспорить с альковом, где я провел не худшие дни своей жизни. Любит мадам окружать себя роскошью. Страсть как любит. Мое появление привело её в состояние полного стопора, я бы даже сказал столбняка. Глаза округлились и расширились до размеров рубля царской чеканки, да в таком положении и застыли. Трудно было сразу определить, какие чувства они выражали. Здесь было всего понемногу: страха, смятения, радости, удивления. А вот лицо... Лицо при более детальном рассмотрении выражало только страх, даже мистический ужас, будто мадам увидела одного из постояльцев мрачного средневекового и давно заброшенного замка. А ещё отметил, что время не властно над этой женщиной. Здесь одно из двух: или она, как когда-то небезызвестный литературный герой Дориан Грей, заключила сделку с самим сатаной, или тратит немыслимые деньги для поддержания формы. Ее блистательный, отполированный до ослепительного блеска взглядами мужчин бюст по-прежнему поражал своей безупречностью и совершенством. Сколько ради него совершено безумств, сказано слов любви и восхищения, пролито слез, произнесено проклятий. Но это не причинило ему никакого урона. Напротив он стал ещё совершенней.

- Здравствуйте, Майя Павловна! - воскликнул я, изобразив на лице одну из самых жизнерадостных улыбок. Хотя, если честно признаться, зная взрывной и необузданный характер Окуневой, откровенно трусил. Этот визит мог закончиться для меня не одними лишь душевными травмами. Факт. - Вы по-прежнему удивляете, восхищаете, ослепляете!

У Майи Павловны моргнул сначала правый глаз, потом - левый. Это, как я понял, - сработала её сигнальная система. И

состояние стопора, сменилось взрывом прекрасной плоти. Мадам вскочила. Все её тело пришло в движение, руки с неверояной быстротой чертили в воздухе какие-то то ли кабалистические знаки, то ли колдовские фигуры проклятия, божественный бюст так бурно вздымался, словно намеревался разнести в клочья сдерживающую его ткань, из её прелестного рта поначалу выкатились грозные рыкающие звуки и только потом стали выскакивать тяжелые, будто отлитые из медного колчедана, слова:

- Негодяй!!! Наглец!! Хам!! Ничтожество! Как ты посмел явиться, подонок! Видеть тебя не хочу! Вон! Вон из моего кабинета! Что б духу твоего здесь...

Обессилив от эмоций, Майя Павловна плюхнулась обратно в кресло и заплакала.

- Как же ты прекрасна в гневе, дорогая! - восхитился я. - Клеопатра! Цирцея! Немизида!

- Дура-а-ак!... Болт-у-ун! - уже по-настоящему ревала Окунева. - Как вор, не попрощавшись!... Как ты мог?!... Даже не позвонил! Не написал ни строчки! Какая же ты после этого сволочь!

- Не мог, Майя. Никак не мог, - проговорил я серьезно, с трагическими нотками в голосе. - К сожалению, я себе не принадлежу. По распоряжению высшего командования был срочно переброшен с одно из сопредельных и очень враждебных нам государств, где все это время выполнял важное государственное задание.

Рыдания прекратились. Окунева удивленно взглянула на меня, вытерла ладонями лицо и, веря и не веря моему трепу, спросила:

- Правда что ли?!

- Обижаешь, - сделал я оскорбленную мину. - Вспомни, я тебя когда-нибудь обманывал?

Так как Майе Павловне очень хотелось поверить в то, что я только-что тут наплел, она поверила.

- Ну хоть позвонить-то мог? - сказала она обижено и виновато одновременно.

- О чем ты говоришь! - укоризненно покачал головой. - Я даже свою зубную щетку, прошедшую со мной концентрационные лагеря и политическую ссылку, забыл. А ты говоришь - позвонить? Ты не вышла замуж?

- И он ещё спрашивает? Знаешь сколько слез я о тебе проплакала? Все ждала, надеялась - вот-вот позвонишь. А потом, когда надеяться было не на что, решила, что если тебя ещё встречу, то отрублю голову!

- Так уж и голову? А зачем тебе нужна моя голова?

- А шут меня знает. Посчитала, что ты именно этого заслуживаешь, рассмеялась она. - Ты сегодня свободен?

- Во всяком случае, до обеда я полностью и всецело в твоем распоряжении.

Она посмотрела на часы, возмутилась:

- Каков нахал! Век не виделись, а он заскочил на каких-то три часа.

- У меня важная деловая встреча. от которой, можно сказать, зависит судьба страны.

- Никаких встреч! - безапелляционно заявила Окунева. - Страна подождет. Ничего с ней за день не случится. Сегодня ты мой! - Она выскочила из-за стола, обняла меня и крепко поцеловала. И по этому поцелую я понял, что мой образ прочно и надолго, если не навсегда, засел в этой хорошенькой головке. Надо же! Я-то считал, что она легкомысленная Армида, а она по сути своей Пенелопа. Вот те раз. Мне, кажется, опять угораздило вляпаться в достаточно щекотливую ситуацию.

- Ты меня испачкаешь в помаде, - сказал я, отстраняясь и едва переводя дыхание от её слишком бурного проявления чувств.

- Моя косметика никогда не течет и не красится, - заявила она. И, приняв позу фотомодели, добавила: - Ведь я этого достойна?!

- Достойна, достойна! - рассмеялся я, окончательно сдавшись на милось победителя. Встреча с олигархом переносится на завтра.

Она по телефону заказала обед, способный удовлетворить вкусы самых взыскательных гурманов. После чего мы покинули магазин, сели в "Вольво" и покатили к ней домой.

Потом... Что было потом я хочу опустить по нескольким соображениям. Во-первых, описать эту сцену, даже при моем красноречии, невозможно. Во-вторых, не хочу будоражить воображение молодых читателей. У них ещё все впереди. Пусть каждый из них испытает это на собственном опыте, а не заимствует его у других. В-третьих, не хочу будить воспоминания тех читателей, у которых все в прошлом. Они этого не любят. И, наконец, в-четвертых, не хочу подводить автора этого романа. Он и так не раз жаловался, что я делаю его книги несколько легковесными. А данная сцена явно не придаст солидности роману.

Сцена эта была прервана лишь тогда, когда в дверь позвонили доставили заказ. Через полчаса мы уже сидели за столом, в буквальном смысле слова ломившемся от всевозможных явств. Описывать кои не берусь по соображениям этического характера. Меня самого всегда раздражает реклама "Вискаса" и прочих кошачьих и собачьих деликатесов, так как многие мои соотечественники едят подобный "вискас" лишь по большим праздникам.

Обретя смысл своего земного существования, Майя Павловна болтала без умолку. Вскоре я был в курсе всех московских сплетен. Кто с кем и почему. Кто чисто голубой, а кто лишь косит под голубого, чтобы оторвать приличную роль, а кто и вашим и нашим.

Потом...

Опомнился я, когда за окном стало уже смеркаться. Надо позвонить ребятам и предупредить, чтобы не волновались. Набрал номер телефона нашего номера. Трубку взял Рома.

- Алло, слушаю! - голос его был обеспокоенным.

- Товарищ генерал, прошу меня извинить, что не мог прибыть в назначенное время, - отчеканил я. - Непредвиденные обстоятельства.

- Слушай, кончай прикалываться, - сердито проговорил Шилов. - Тут за него беспокоятся... А он - прикалывается!

- Есть быть в девять часов... Нет-нет, обязательно буду ровно в девять. Спокойной ночи, Роман Владимирович! Передавайте поклон вашей супруге Тамаре Григорьевне!

- Эй, ты что там, - таинственно зашептал Рома. - Ты откуда?

- Спасибо, товарищ генерал! У меня все в порядке. До свидания! До встречи, господин генерал!

Я положил трубку и снисходительно глядя на Окуневу, устало проговорил:

- Из-за тебя я нарвался на выговор генерала.