Обсидиановый храм (ЛП) - Чайлд Линкольн - Страница 53

— Нет, — немедленно ответил Пендергаст, — я действительно думал, что он погиб. Мы все думали, что он мертв. Но оказалось, что это не так.

Лонгстрит замер на несколько мгновений, а затем кивнул и немного осел в своем кресле, ожидая продолжения.

Выражение лица Пендергаста стало отстраненным, как будто мыслями он унесся куда-то очень далеко. Затем, несколько минут спустя, он снова пришел в себя.

— Мне придется поделиться с тобой историей, — начал он, — одной очень личной семейной историей. Среди всего сказанного ты упомянул, что Диоген попытался повесить на меня убийство Майка Декера. На некоторое время этот его план удался, и меня посадили в тюрьму.

Пендергаст снова замолчал.

— У меня есть подопечная по имени Констанс Грин, по возрасту ей немного за двадцать лет. У нее также очень сложная история, которая в данном случае не важна. Важно то, что она очень неустойчива с умственной и эмоциональной точки зрения. Характер у нее взрывоопасный. Любая угроза по отношению к ней или по отношению к тем немногим людям, которых она считает близкими, скорее всего, встретит насильственный или даже смертельный отпор.

Он глубоко вздохнул и продолжил.

— Когда я был в тюрьме, Диоген соблазнил Констанс, а затем бросил ее, оставив жестокую записку, в которой говорилось, чтобы она покончила с собой, но не смела жить со стыдом. В ответ Констанс отправилась за Диогеном, обуреваемая всепоглощающей яростью. Она преследовала его по всей Европе и, наконец, догнала на острове Стромболи. Там она сбросила его в поток лавы, вытекающей из вулкана.

Лонгстрит не выдал никакой эмоциональной реакции, лишь слегка приподнял кустистые брови.

— Мы с Констанс считали, что Диоген погиб. И за минувшие годы у меня не было оснований полагать иное. До последних дней в Эксмуте.

— Он связался с тобой? — спросил Лонгстрит.

— Нет. Но я видел его или думал, что однажды видел, наблюдающим за мной издали. Позже я нашел веские доказательства того, что он находится поблизости. Но прежде чем я смог что-либо предпринять в отношении него, меня унесло в море, и я попал в плен. Несколько недель спустя, оказалось, что... — Пендергаст прервался, чтобы подобрать слова... — Диоген сумел снова увлечь Констанс.

— Увлечь?

— Все доказательства указывают на то, что он либо похитил ее, либо чем-то ее опоил, либо как-то использовал Стокгольмский синдром, превратив ее в свою сообщницу. Как бы там ни было, надежный свидетель видел, как они уезжали — можно даже сказать, убегали — вместе из моей резиденции на Риверсайд-Драйв два дня назад.

Лонгстрит нахмурился.

— Стокгольмский синдром предполагает активное участие с ее стороны. При похищении подобного бы не происходило. Между этими понятиями большая разница.

— Данные свидетельствуют о том, что Констанс активно участвовала в своем похищении.

Офис погрузился в тишину. Лонгстрит положил на стол свои длинные узкие руки и опустил на них свою достаточно крупную лохматую голову. Пендергаст остался неподвижен, как мраморная статуя, продолжая сидеть в старом кресле. Прошло много времени. Наконец Пендергаст откашлялся, прочистив горло.

— Прошу прощения, что раньше я не поделился этими подробностями с тобой, — сказал он. — Они слишком болезненные. Унизительные и оскорбительные. Но... сейчас мне нужна твоя помощь. Я помню о клятве крови, которую все мы принесли. Раньше мое присутствие духа и хладнокровие подводили меня, в случаях, когда дело касалось Диогена. Но теперь я понимаю, что есть только один выход: мой брат должен умереть. Мы должны работать вместе, чтобы выследить его и сделать так, чтобы он не пережил арест. Это, как ты сказал, мы обязаны сделать ради Майка Декера, и убедиться, что его убийца получил по заслугам раз и навсегда.

— А что с девушкой? — спросил Лонгстрит. — Констанс?

— Она должна остаться невредимой. Мы сможем оценить степень ее причастности после того, как Диоген будет мертв.

На несколько секунд Лонгстрит погрузился в раздумья, а затем, молча, он протянул через стол руку.

Так же тихо, без слов, Пендергаст пожал ее.

41

Лодка легкими движениями разрезала черную гладь воды, а теплый воздух шевелил волосы Констанс цвета красного дерева и играл ее длинным платьем. Она откинулась на бирюзовое мягкое сиденье рядом с Диогеном, который был за рулем. Они направили свою яхту из Саус-Бич-Харбор в место под названием Аппер-Шугалоф-Кей. Там, в бунгало, укрытом среди сосен на воде, они обменяли ее на меньшую лодку с небольшой осадкой. Диоген рассказывал о ней в благоговейных тонах: девятнадцатифутовый гоночный катер «Крис Крафт»[133], построенный в 1950 году, который он восстановил, оборудовав его новыми бортами, новыми палубами и тщательно отреставрированным двигателем. Название лодки, написанное черным цветом на золотом фоне, гласило «ФЕНИКС», а ниже «ХАЛСИОН-КИ».

Теперь, когда они приближались к месту назначения, с Диогеном произошли значительные перемены. Если поначалу он был крайне немногословен, то теперь стал гораздо более общителен, если не сказать болтлив. В то же время его обычно напряженное лицо смягчилось и расслабилось, а его выражение можно было назвать почти мечтательным — это стало самой разительной переменой по сравнению с его обычно острым и бдительным взглядом. Ветер шевелил его короткие, рыжеватые волосы, а глаза слегка щурились, глядя вперед. Изображая Петру Люпея, он, среди прочего, прикрывал свой мертвый голубой глаз цветной контактной линзой, но Констанс заметила, что в какой-то момент он вынул ее, возвращая глаза к своему двухцветному внешнему виду, а также успел удалить краситель со своих волос. Его «Ван Дайк» уже начал отрастать. Казалось, что вся его манера поведения тоже изменилась, физически превратившись в того Диогена, каким она его запомнила почти четыре года назад, но душевные отличия были явно налицо: исчезли резкость, высокомерие и саркастичность.

— Справа, — рассказывал он, и его рука, отпустив хромированный руль, указала на скопление крошечных островков, покрытых пальметто[134], — вон те коралловые рифы называются Гремучая змея.

Констанс взглянула в их сторону. Слева от нее низко над горизонтом висело солнце — большой желтый шар, прочертивший на водной поверхности ослепительную дорожку и окрасивший крошечные островки золотым светом. Везде, куда бы она ни взглянула, вздымались низкорослые острова — необитаемые и дикие. В то время как она никогда особо не задумывалась о Флорида-Кис, красота и безмятежность этого места — и его тропическая изоляция — оказались тем, чего она никогда не ожидала здесь найти. Глубина была незначительной — она могла видеть, как дно лодки почти касается дна, но Диоген уверенно вел ее вперед, видимо хорошо зная путь среди всех этих мелких, извилистых каналов.

— Этот маленький коралловый остров слева называется Счастливый Джек, а тот чуть дальше Пампкин-Ки.

— А Халсион?

— Скоро, моя дорогая. Скоро. Этот большой остров справа, почти полностью покрытый мангровыми зарослями, называется Джонстон-Ки.

Он крутанул руль, и лодка вильнула влево, взяв курс прямо на заходящее солнце, миновав Счастливого Джека слева, и Джонстона справа.

— Тот остров, что ты сейчас видишь прямо перед собой, и есть Халсион-Ки.

За Джонстоном, подсвеченным золотым сиянием заходящего солнца, она увидела большой остров, окруженный со всех сторон гористыми берегами. По мере приближения к нему лодки в поле зрения Констанс возник длинный пляж с низким скалистым блефом, а рядом с ним белели крыши большого дома. Как минимум две трети острова были покрыты мангровыми лесами. Близлежащие коралловые островки также были усеяны мангровыми зарослями, но на некоторых из них — у самого берега моря — размещались крошечные пляжи. От острова простирался длинный пирс, а на его конце возвышалась небольшая деревянная беседка.