Сапоги — лицо офицера - Кондырев Виктор Леонидович - Страница 19

— Кстати, о нем, — сказал Батов. — Пора ему дать кликуху! Как же назвать… Может, «Гном»?

Все согласились, «Гном» подходит…

За дверью раздался топот. Незнакомые солдаты, полностью залепленные снегом, входили с лыжами в руках. Высокий офицер командовал, лыжи сюда, оружие вот сюда, марш в коридор отряхнуть снег, ложиться прямо на пол, отдыхать, подъем в шесть. Через несколько минут странное подразделение улеглось в углу казармы, не раздеваясь. Только один, часовой, в куртке и с Калашниковым без приклада, остался сидеть на табуретке.

— Десантники! — догадались все.

Старший лейтенант, командир десантников, укладывался на свободную кровать, не спеша рассказывал. Утром рота получила приказ сделать марш-бросок, на лыжах. Начальство узнало, что в Белогорье пурга, и обрадовалось, приказали идти на лыжах до Центра, переночевать и завтра к десяти вернуться. Вот они и шли десять часов на лыжах, сорок километров.

— Сорок километров! — ахнули слушатели. — По такой погоде?! Да о чем они думают?!

— А о чем они могут думать, им-то не идти! — улыбнулся десантник. — Солдатам полезно, такое они вряд ли когда увидят… Да и я никому не пожелаю… Завтра рано вставать… Как мы не заблудились, непонятно, пропали бы к черту…

Лейтенанты уважительно молчали.

Минометчики ждали, когда заснет часовой на табуретке. Он заснул через час. Смельчаки начали прокрадываться между кроватями, осторожно отвинчивали с гимнастерок десантников красивые военные значки — спортивные, парашютные, классности, «Отличник боевой и политической подготовки»…

Измученные солдаты спали, не ворочаясь, громко сопя, открыв рты…

Так вечер за вечером, не спеша, незаметно, дни складывались в недели, третья уже заканчивалась, вот-вот отстреляемся и по домам, хватит нам мороза, прикидывали, сколько осталось, офицеры.

Да и больно раздражала неуемная склонность Оверьянова к вечерним построениям. Добро бы, куражился перед солдатами, так нет, требовал, чтоб все выслушивали его пьяную чушь. Пил он каждодневно, забыли уж, который день подряд, а после ужина желал общения. Конечно, почему не пить, если есть возможность. Не имеющие такой возможности лейтенанты ворчали и злились.

Стоя на правом фланге своих батарей, они со злобой смотрели на майора.

Обычная тема — скоро стрельбы, батареи небоеспособны, солдаты распустились, офицеры манкируют свои обязанности. Майор говорил, повторялся, ворчливо грозил, но матом не ругался. Это удивляло и усиливало неприязнь.

Остановившись перед третьей батареей, майор неожиданно схватил за руку солдата и выдернул его из строя.

— Я запомнил вас, ефрейтор! — закричал Оверьянов. — Я еще вчера приказал вам снять этот свитер! Почему вы носите свитер под гимнастеркой? Почему вы нарушаете форму одежды, ефрейтор? Это прямое неповиновение! Снимай это, мерзавец, сейчас же, перед строем, пусть тебе стыдно будет! Холодно? А мне не холодно? Почему мне не холодно, а я тебе уже в отцы гожусь!

Оверьянов схватил свитер, наступил на него ногой, сильно дернул, оторвал рукав, бросил его на пол. Тяжело дыша, прошелся перед строем, резко повернулся и крикнул:

— Это ваша вина, лейтенант Казаков! Батарея не готова к выполнению боевой задачи! Вы саботируете приказ Министра обороны! Вы мне батарею не разлагайте!

Опешивший Казаков пришел в себя.

— У нас есть командир батареи капитан Алексеев, К нему и предъявляйте претензии! — громко и грубо сказал он. Стоящий рядом пьяненький Алексеев испуганно дернулся. — Но предварительно пойдите прочхнитесь, не делайте из себя посмешища перед строем!

— Когда человек выпил, он должен спать! — тоже грубо и отчетливо сказал Гранин, стоящий в конце шеренги. — Вам надо идти спать, товарищ майор!

Оверьянов с искаженным лицом круто повернулся и быстро вышел.

— Батареи, разойдись! — крикнул Коровин.

Солдаты мгновенно рассыпались по койкам.

Капитан Синюк сказал Гранину:

— Ты-то чего полез, кто тебя трогал? Теперь расхлебывай кашу…

Кашу расхлебывать не пришлось.

Через десять минут в комнату лейтенантов вошел Оверьянов.

— Ну, ребята, погорячились и хватит! Секите мою седую голову, признаю, заслужил! Старый дурак, нервы совсем расшатались… Я понимаю, не легко вам к порядкам армейским привыкать… Вот что я вам предложу — давайте прильем мировую! Я угощаю! Казаков, ты не будешь возражать, возьми машину, съезди в столовую в Белогорье. Купи десяток «Перцовой». Вот деньги…

Офицеры тесно сидели вокруг стола, пили слабенькую, тридцатиградусную перцовку. Выпив, Оверьянов бесконечно извинялся, пришлось вежливо его остановить. Радуясь примирению, шумел капитан Алексеев. В уголке скучал непьющий Синюк. Петя Кушник невпопад отвечал на шутки.

У всех отлегло от души.

Майор Оверьянов встал, оперся руками о стол.

— Вот что, ребята… Я слышал ваши разговоры, денег, говорите, нет. А в понедельник стрельбы… Черт с вами, разрешаю вам отдохнуть! Идите погуляйте в Белогорье, на субботу и воскресенье. В понедельник выезжаем в десять… У меня есть в кассе деньги, кто хочет, я могу дать… Под расписку… Пойдемте со мной, а то мне пора спать, как советовал лейтенант Гранин…

Лейтенанты были возбуждены.

— Чувствует Гном, что рыльце в пушку, вот и егозит, — сказал Казаков.

— А заодно постарался, чтоб и у нас оно было не чистое, — сказал Панкин.

— Да плевать мне на чистоту ваших рыл! — весело откликнулся Петров. — Завтра погудим!

Погудим, погудим, приятно размечтались лейтенанты, засыпая…

Падшая личность

Женщина в длинной цигейковой шубе звенела ключами.

Батов подтолкнул Гранина.

— Давай быстрее, сколько у тебя осталось?

Батов схватил деньги и крикнул:

— Девушка, не закрывайте! Пожалуйста, нам выпить надо, еще девяти нет! А вы закрываете! Две бутылки перцовки и все!

— Да вы уже и так выпивши! — женщина повернулась, свет упал на ее лицо. Морщинистое, с подкрашенными губами. Она улыбнулась, зубы у нее, все до единого были золотые. — Хорошо, я добрая… Почему не помочь людям?

Вернулась с бутылками. Им повезло, она заведующая столовой, а то где сейчас достанешь спиртное.

— А пить где думаете? Прямо на улице? — удивилась она. — Пойдемте, я стаканы дам.

Комната чистая, много мебели, стол покрыт желтой скатертью. Женщина достала фужеры.

— Пойду картошку разогрею, если хотите, — и вышла.

Гранин зашептал:

— Что делать будем? Все вроде хорошо, и хата приличная, и водка есть. Но ей-то, завстоловой, лет сто пятьдесят, не меньше…

— Ну да, лет сорок, это точно! Фигура хорошая… Давай, я думаю, выпьем, пожрем, а там посмотрим… Уйти всегда успеем.

Гостеприимная хозяйка внесла еще бутылку, поставила кислую капусту, открыла консервы.

Гранин шутливо обнимал ее за талию, рассказывал побасенки. Батов подмигивал ему, тоже веселился. Дружно поднимали фужеры, дружно выпивали. Включили радиолу, сделали музыку погромче.

— Ты мне нравишься, — шептала женщина Гранину. — А он — нет! Пусть там спит, а ты здесь…

В темноте поскрипывали пружины кровати. Женщина обнимала, искала его губы…

Гранин молча встал, подошел к лежащему напротив Батову, слегка толкнул, иди теперь ты, я здесь буду спать. Батов наощупь наткнулся в темноте на теплую руку. Женщина притянула его к себе…

Утром увидели на столе непочатую бутылку перцовки. Рядом записка: «Приду в перерыв». Дверь заперта на ключ.

Что делать, беспокоился Гранин, где у нее уборная, сейчас в штаны наложу. Батов нашел выход, развернул на полу в углу комнаты газету, присел над ней… Гранин последовал его примеру. Свернули в комок, выбросили в форточку, подальше, в сугроб. Выпили перцовки…

Ключ звякнул в дверях. Женщина, держа в охапку три бутылки, улыбалась с порога золотыми зубами.

— Вас много в Белогорье, оказывается! — весело сказала она. — Встретила соседку, у нее тоже ваши пристроились…

Очень стесняющийся Теличко нес завернутые бутылки, Коровин поглядывал с победоносным видом. Это он первым подошел к этой краснощекой, смешливой женщине. Не знаете, мол, где можно снять комнату на пару суток для двух в меру пьющих лейтенантов? Сейчас женщина со смехом рассказывала — живет недалеко, квартира большая, две комнаты и кухня, одну из комнат сдает квартирантке, они с ней могут лечь на одну кровать, а лейтенанты разместятся на другой, в тесноте, да не в обиде.