На правый бой - Аношин Иван Семенович - Страница 44

Однако я забежал несколько вперед. В канун Нового, 1945 года мы еще очень многого не знали.

Был по-фронтовому скромный ужин в столовой, украшенной настоящей елкой. Федор Иванович Толбухин и Алексей Сергеевич Желтов поздравили с наступающим Новым годом, пожелали новых боевых успехов, полного разгрома гитлеровской Германии. Потом состоялся небольшой концерт самодеятельности. Мы знали, что Ф. И. Толбухин любит выступления самодеятельных артистов больше профессионалов, и постарались составить хорошую программу. Но обстановка была тревожной, поэтому очень скоро все разошлись по рабочим местам.

— Все части получили обращение Военного совета? — спросил у меня Алексей Сергеевич.

Я ответил утвердительно и заверил, что обращение будет доведено до каждого солдата.

Имелось в виду новогоднее обращение Военного совета фронта. Военный совет, в частности генерал Желтов, такой форме работы с личным составом придавал особое значение. Прежде чем подписать подготовленный текст, он работал над ним, вносил поправки. И требовал, чтобы слово Военного совета доходило до каждого воина.

Писать этот документ было радостно. По мы не забывали и о том, что предстоят еще серьезные испытания. В обращении отмечалось, что впереди еще ждут новые бои, о чем необходимо помнить постоянно, чтобы одержать победу. Обращение Военного совета было зачитано командирами и политработниками во всех соединениях и частях фронта и вызвало в войсках новый подъем боевой активности.

Мы понимали: взять Будапешт, разгромить окруженную в нем группировку противника будет трудно. Бои начались практически с убийства парламентеров и не утихали ни днем ни ночью.

О напряженности их в тот период говорят следующие факты. В течение января 1945 года гитлеровцы предприняли три последовательных крупных контрудара: первый в ночь на 2 января из района юго-восточнее Комарно в направлении на Бичке, второй — 7 января из района севернее Секешфехервара на Замоль и третий — 18 января из района южнее Секешфехервара на Адонь.

Гитлеровцы не считались с потерями. Несмотря на критическое положение, создавшееся к тому времени для них в Восточной Пруссии и Польше, немецкое командование не только не сняло с будапештского участка ни одного солдата, а, наоборот, перебросило сюда отборные эсэсовские дивизии, объединенные в 4-й танковый корпус СС.

…После обеда 1 января начался сильный снегопад. Видимость резко ухудшилась, поэтому не только авиация, но и артиллерия практически прекратила боевые действия. Со всех участков фронта на КП поступали доклады о прекращении наступления, предпринятого утром 1 января с целью улучшения обороны.

— Сильно растянулся фронт, — задумчиво сказал А. С. Желтов, нанося обстановку на карту. — Начинаю уже привыкать к мадьярским названиям, — усмехнулся он. Карта была из трофейных, на венгерском языке. — Кто у нас у Бобрука? — спросил он, не поднимая головы от карты.

— Степан Иванович Катугин с группой офицеров, — ответил я и уточнил: — С позавчерашнего дня там.

— Хорошо, что его послали. Опыт Степана Ивановича пригодится. Сдается мне, враг предпримет контратаку именно на участке тридцать первого гвардейского стрелкового корпуса. Тут наиболее уязвимое место. И командующий так полагает.

Алексей Сергеевич точно в воду глядел. Едва уснул, разбудил телефонный звонок полковника Катугина. Степан Иванович сообщил, что в 2 часа 30 минут, как только снег прекратился, гитлеровцы открыли мощный артиллерийский огонь по всей полосе 31-го гвардейского корпуса, войска которого не успели еще закопаться в землю.

— Пока трудно определить, какими силами, — докладывал он сквозь треск в трубке полевого телефона, — но, кажется, наступает по всему фронту. Много танков. За ними — эсэсовцы…

Голос Катугина был спокойным, уверенным.

— До утра отобьем, не беспокойтесь, — сказал полковник.

Я попросил регулярно докладывать о том, как будут развиваться события, и поспешил на командный пункт, где уже находились Ф. И. Толбухин и А. С. Желтов. Тут же я узнал, что в районе Шютте на правом берегу Дуная гитлеровцы высадили десант и пытаются форсировать реку.

Позже стало известно, что для командования 4-й гвардейской армии, куда входил и корпус Бобрука, этот удар оказался неожиданным, хотя Ф. И. Толбухин не раз накануне предупреждал командарма о необходимости быть начеку, принять все меры для укрепления обороны. Генерал армии Г. Ф. Захаров с запозданием вынужден был признать это в разговоре с командующим фронтом:

— Подловили, гады! В такую ночь и ожидать-то было нельзя…

А ночь была действительно не для боя. Все окутала мгла, с короткими перерывами шел густой снег. От арт-удара расстроилось управление войсками. Только утром, когда небо прояснилось, удалось оцепить силы врага и размеры нависшей над нашими войсками угрозы. Оказалось, гитлеровцы бросили в бой на фронте Дунаальмаш, Банхида свыше 340 танков и САУ и 4 полка пехоты. В результате оборона 80-й гвардейской стрелковой дивизии была прорвана по всей 14-километровой полосе, полки разрезаны танковыми клиньями. Противник продолжал теснить наши войска. Он стремился овладеть горным перевалом и соединиться с десантом на правом берегу Дуная в районе Шютте. У перевала и на берегу реки развернулись особенно ожесточенные бои.

С утра 2 января начали активные действия и окруженные в Будапеште войска противника, но дивизии 46-й армии стояли прочно.

В первый день наступления гитлеровцам не удалось прорвать всю глубину нашей обороны, однако командующему фронтом стало ясно: остановить дальнейшее наступление танковой группировки врага силами одного 31-го корпуса невозможно. Нужно было срочно усиливать правый фланг 4-й гвардейской армии.

Утром 2 января на помощь 31-му гвардейскому стрелковому корпусу были направлены значительные силы из резерва армии — четыре артполка, стрелковый полк из резерва 20-го гвардейского стрелкового корпуса и четыре инженерно-саперных батальона. Силами этих подразделений в полосе корпуса было в короткий срок оборудовано 54 минных поля и уложено 16 750 противотанковых мин[27].

Командующий фронтом в распоряжение командарма 4-й гвардейской передал пять истребительно-противотанковых полков и подчинил ему свой подвижной отряд заграждения. Но и этих мер оказалось явно мало…

В связи с вражеским наступлением следовало менять тон нашей как устной, так и печатной агитации и пропаганды. Поэтому я пригласил к себе редактора фронтовой газеты и дал соответствующие указания. Главное — мобилизовать солдат на борьбу с танками.

— У вас на этот счет достаточно опыта, — сказал я подполковнику Филиппову. — Сейчас важно агитировать фактами, примерами мужества, героизма и боевого мастерства.

Я познакомил редактора с несколькими политдонесениями из 31-го гвардейского корпуса, в частности о расчетах орудия, где командиром сержант Павлов, и другого орудия, где наводчиком комсомолец Бойченко. Павлов поджег три немецких танка, а Бойченко — два. Других сведений, к сожалению, не было.

Газета, как всегда, оперативно откликнулась на изменение обстановки. Наутро она вышла с передовой «Уничтожать немецкие танки, как артиллеристы Павлов и Бойченко». А шапка на первой полосе призывала: «Огнем бронебоек, огнем батарей смело фашистские танки бей!»

Только в войска 31-го гвардейского газета с утра не успела поступить. В 6 часов 30 минут 3 января противник возобновил наступление. Он ввел в бой более 300 танков и штурмовых орудий, сопровождаемых пехотой на бронетранспортерах. Их поддерживали бомбардировщики и истребители. Несмотря на мужество и самоотверженность наших гвардейцев, сдержать такой натиск части 31-го гвардейского стрелкового корпуса были не в силах. К 16 часам противник углубился в нашу оборону до 16 километров и вышел на дороги, ведущие к Бичке и Будапешту.

Командование фронта принимало экстренные меры, чтобы остановить противника. Войска получили приказ на внутреннем и внешнем фронтах окружения перейти к жесткой обороне и тем самым высвободить необходимые резервы. На рубеже Эстергом, Бичке были срочно развернуты 18-й танковый, 2-й гвардейский механизированный и только что прибывший к нам 1-й гвардейский механизированный корпуса, усиленные частями 49-й гвардейской и 86-й стрелковой дивизий 46-й армии.