Время повзрослеть - Аттенберг Джеми - Страница 25

— Ты же знаешь, что это не так, — возразила я. — Дело не в этом, оно никогда не было в этом. Так или иначе, даже во время беременности ты выглядела потрясающе.

Это была правда: она вся сияла и оставалась стройной вплоть до того, как ребенку пришло время родиться: тогда у нее появилась аппетитная выпуклость. Дело было не в ее теле и не в заботе о ребенке.

Дело было в Тодде. Это все его вина. Он завел интрижку на стороне.

— Когда он успел? — спросила Индиго.

— На то, чтобы засунуть в кого-то член, много времени не нужно, — ответила я. — Иногда достаточно нескольких секунд, если действительно хочется.

Она поперхнулась.

— Извини. Не стоит говорить такие вещи о члене твоего мужа.

Индиго ответила, что это не важно. Член ее мужа останется его членом, и разговоры о нем никак не повлияют на тот факт, что теперь Тодд засовывает его в директора по маркетингу из косметической фирмы, женщину, злоупотребляющую карандашом для губ и окончившую колледж Смит.

— Долго ты ее искала в Гугле?

— Пришлось хорошенько постараться, — ответила она. — Они встретились в Тунисе, во время одной из его командировок по микрофинансированию проекта. Она проводила там отпуск. Я увидела их совместное фото, они пили коктейли.

Я охнула.

— С фруктовыми дольками на краю бокала, — добавила она.

— Отвратительно, — сказала я.

— Я стараюсь быть выше этого. — Она посмотрела в небо как бы в поисках руководства.

Раньше я думала, что Индиго исчезнет из моей жизни. Я видела ее всего один раз после рождения ребенка и на большее не рассчитывала. А теперь я могла бы наслаждаться ее бедой, но не наслаждалась. Потому что вот она, передо мной — полная горечи и тревоги, похожая на меня.

— Если ты в чем-то нуждаешься, только попроси, — сказала я.

Я всегда была такой, по крайней мере насколько я помню. Поприветствовала бы ее в своем клубе, если бы она это хотела услышать.

— Твой муж ужасный человек.

Моя Индиго, она научила меня дыхательным упражнениям для проветривания ума. Она все твердила, что я красавица, каждый раз, когда мы встречались, сжимая мои запястья и поглаживая мои руки до самых плеч и шеи. «Посмотри на себя, — говорила она. — Посмотри, какая ты красавица».

Я поняла, что все время оставалась лишь знакомой для Индиго, свидетельницей событий в ее жизни, в то время как сама находилась в гуще собственных страданий, радости, расточительства и неумеренности. Ее жизнь была выстроена, как архитектурное сооружение, элегантное и остроугольное, залюбоваться можно, а моя — это хаос, жидкая и вязкая сборная солянка ингредиентов, чувств и эмоций, где слишком много соли и специй, слишком много озабоченности, которой словно бы заляпаны все мои футболки. Но пробовали ли вы ее на вкус? Пробовали? Она восхитительна.

У Индиго зазвонил телефон.

— Я должна ответить, это мой адвокат.

И, прежде чем выйти из дворика, она вручила мне ребенка, не спрашивая, не против ли я. Честно говоря, это было грубо. И так не похоже на знакомую мне Индиго. Вот, подержи-ка это создание, которое ты даже толком не знаешь. Но я взяла его на руки, позволила играть со своими волосами и непроизвольно стала изображать для него звуки поцелуев. Вспомнив о своей племяннице в Нью-Гэмпшире, которая была при смерти и которая никогда полностью не приходила в сознание, я подавила всхлип. Эффи был чудесный, прелестный ребенок. У бедняжки Сигрид так и не появилась возможность продемонстрировать нам свои шалости. Уверена, они были бы отличными.

— Как же тебя не любить, Эффи? Кто бы не захотел провести с тобой каждую минуту своей жизни?

Он коснулся моего лица, щек, губ, подбородка, агукая и смеясь.

— Какой негодяй смог тебя бросить, Эффи?

Он склонил головку набок, и я, не в силах бороться, с нежностью прижала его к себе.

К столу подошла Индиго: ее платье сверкало, грудь вздымалась.

— Ну что, насколько богатой ты будешь? — спросила я.

— Я уже была богата, когда выходила замуж. Теперь вопрос в том, как такой и остаться, — ответила она.

Вдруг она пришла в себя, ужаснувшись собственным словам.

Она вдохнула воздух откуда-то из самой глубины, пытаясь найти и наконец найдя неуловимую субстанцию — сердцевину самой себя.

— Это все ради Эффи, не ради меня. Если отец смог так легко бросить его сейчас, кто знает, захочет ли он заботиться о нем в будущем.

Она забрала у меня Эффи. Пока, Эффи, я так и не успела толком с тобой познакомиться.

— Мне плевать на деньги. Ты же знаешь, что мне всегда было на них плевать, правда?

Я кивнула.

— Я любила его. Он был умен и успешен, так красив, до неприличия. Он меня ужасно избаловал, держал меня за руку, с ним я кончала. Он делал все, что только можно захотеть от мужчины. Хотя он не был остроумным. В нашей паре остроумной была я, представляешь себе? Я же вообще не такая.

— Да, ты не такая, — согласилась я.

— Абсолютно. Так что представь себе, какой он зануда.

— Ты бы не захотела провести всю жизнь с занудой, — сказала я.

— Но я хотела, — ответила она, — честное слово.

Наконец мы принялись допивать чай, уже остывший и утративший вкус, но дающий заряд кофеина. Индиго вытащила маленькую бутылочку из кошелька и выдавила несколько капель жидкости в чай.

— Делаю чистку, — пояснила она. — Хочу, чтобы исчезли все токсины.

— Я тоже. Дай мне чуть-чуть.

Она выдавила еще несколько капель мне в чашку. Мы обе сделали по глотку и сидели, очищаясь.

— Как ты вообще? — спросила она.

— Как обычно. Кроме того, что мне уже сорок.

— Не может быть.

— Время не остановишь.

Больше я не рассказала ей ни о чем, что происходило в моей жизни. Ни о свиданиях, на которые ходила, ни о работе, которую ненавидела, каждый день пребывания на которой разрушал мою душу, ни о том, какой грустный голос у брата в трубке в последнее время, ни о том, как я слишком часто думала о своем умершем отце или как скучала по матери, которая уже ни за что не вернется в Нью-Йорк. Вроде бы и стоило рассказать ей обо всем этом, но показалось правильным хоть на секунду оставить мысли о собственном дерьме, и мне не хотелось ее утомлять. Если бы я рассказала ей обо всех этих маленьких трагедиях, они существовали бы в еще одном царстве — царстве Индиго. Но сегодняшний день был посвящен не мне, а ей.

Вместо этого я рассказала ей о выставке, которую недавно посещала в небольшой галерее в Челси. Картины отличались грубоватой красотой. Цвета казались природными. Художник, написавший их, родился и вырос в Луизиане, жил на ферме с семьей и изображал окрестные болота. Я уловила посыл автора. Он вел речь о том, как каждый день в течение года на закате путешествовал в небольшой моторной лодке по этим болотам, и они вдохновляли его больше, чем что-либо на земле. Не люди, не политика, не войны, не любовь, не деньги, не жизнь или смерть. Только кипарисы, болотная вода, персикового цвета небо и временами угрожающий взмах хвоста аллигатора.

Я была ошарашена, когда Индиго внезапно охнула. Я спросила, все ли с ней в порядке, на что она ответила:

— Впервые за долгое время я мысленно очутилась в другом месте. Я отлучилась и вернулась назад.

— А что с медитацией? — спросила я.

— Она не помогает. Не могу выбраться из собственной головы. Ты знаешь, каково это, когда не можешь выбраться? — Я кивнула. — Я застряла там. Вплоть до этого самого момента.

Ее дыхание выровнялось.

— Как здорово сбежать от всего этого на какое-то время, — добавила она. — Спасибо.

Я взяла ее за руку и подумала: вот что мы можем сделать друг для друга. Наконец это получилось.

Девчуля

На дворе 2003 год, я переехала в собственную квартиру, мне под тридцать, и я впервые живу одна в Нью-Йорке. Сначала я жила с родителями и братом, потом только с родителями, а еще позже — только с мамой, и когда я поступила в Хантерский колледж, я продолжала жить с ней в целях экономии. Теперь у меня как будто появилась возможность начать все заново: завести новых друзей, построить другую жизнь, двигаться в ином направлении. Я оставалась в том же городе, но новая квартира находилась достаточно далеко от старой, так что, казалось, я пребывала в совсем другом месте. Там Бруклин, здесь Верхний Вест-Сайд, дома разделены рекой. Каждое утро я просыпалась, потягивалась и ощущала себя на пару дюймов выше, ведь, разумеется, я была уже почти взрослым человеком.