Голубое зарево (в сокращении) - Днепров Анатолий - Страница 32

"Тренировка отличная!" - подумал Базанов.

- Куда вы делись после посещения Семвола? Вы совершенствовали вашу специальность? Вы были очень неквалифицированным шпионом. У Роберто мы знали, кто вы такой.

- Ничего не понимаю, - виновато произнес Грибенко. - С немецким в школе у меня всегда было плохо... Не привили любовь.

От глаз Базанова не ускользнуло, что Грибенко начал понемногу терять уверенность в себе.

- Хватит с меня этих дурацких разговоров, - взревел Грибенко. - Вы еще ответите за то, что пытаетесь повлиять на мою психику! Тут ни один нормальный человек не выдержит... Если хотите, я тоже начну сейчас говорить что-нибудь такое, и тогда...

Он застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Сопровождаемый солдатом, в кабинет вошел Сулло. Как всегда, он жевал.

Он держался очень свободно, этот Сулло: подошел по очереди ко всем и каждому посмотрел в глаза. Подходил он совсем близко, как будто был близоруким. Возле Грибенко он остановился и наклонил свое лицо вплотную к его лицу. Это был тот самый прием, которым он пользовался в лагере.

- Я всегда считал вас мешком дерьма, а не разведчиком. Из-за вас, Хейнс, всем нам крышка...

Отскочив к окну, Грибенко-Хейнс закричал во все горло:

- Предали! Проклятые, предали! Все вы заодно с ними! Предали! Так погибайте же все до одного! Смерть, она у них, она у нас, она всюду!..

Даже Сулло сплюнул и отвернулся.

- Вот, кажется, и все, - сказал Базанов.

2.

Два самолета летели совсем рядом. Казалось, несколько шагов по пушистому облачному полю, и можно перейти из одного самолета в другой. Их тени прыгали по облачным торосам, не отставая одна от другой. На высоте шести тысяч метров не было никаких признаков, что под облаками, над землей бушует пурга, что именно эти, с виду ласковые, невесомые сгустки пара несут в себе свирепый заряд зимней непогоды на месяцы вперед.

Нонна задумчиво смотрела в иллюминатор на проплывающие внизу облачные горы, долины и овраги и изредка поглядывала на второй самолет. Его серебристый корпус сиял в солнечных лучах, а широкие крылья иногда грациозно покачивались, как бы выражая прекрасное самочувствие могучей машины, выполняющей в родной стихии полезный и приятный труд. Во втором самолете были профессоры Львов, Хлебников, Соколов, руководители лабораторий, секторов и групп института. Там был и профессор Котонаев, которого она, Нонна, ни за что не пригласила бы на эти испытания. Но, говорят, Валерий Антонович опять придумал что-то невероятное. Может быть, она его слишком сурово судит? Может быть, ее неприязнь к ученому, так же, как и неприязнь других сотрудников, вызвана не только свойствами его характера, но и тем, что случайно обнаружилось, что он не бог, а обыкновенный смертный?

Люди не прощают, если их предают боги. Это с детства засевшее желание иметь сильного покровителя, желание самоустраниться от управления своей судьбой. На них полагаешься, им веришь, и вдруг обнаруживается, что они вовсе не всесильные, чего-то не могут, в чем-то заблуждаются...

Нонна сидела рядом с дремлющим Николаем. Теперь она знала, когда он дремлет, а когда думает.

Впереди корреспонденты газет и журналов. Сзади стучала пишущая машинка. Молоденькая девушка, студентка факультета журналистики, записывала свои впечатления, боясь пропустить даже самую незначительную мелочь. Ей так повезло, эта необычная командировка.

Самолет дрогнул, и перед глазами Нонны вытянулось огромное серебристое крыло, которое закрыло второй самолет. Впереди зажглось красное панно: "Пристегните ремни! Не курить!"

- Николай, посадка! - сказала Нонна. Он вздрогнул и выпрямился в кресле.

- И натяни повязку. Я знаю, ты спишь и видишь, когда ее выбросишь. Доктор сказал, нужно походить еще недельку, а потом снимать по вечерам...

Николай поморщился. Он осмотрелся вокруг одним глазом, но решительная рука Нонны опустила повязку.

-Ждать, ждать... - ворчал Молчанов. - Идиотизм ехать на испытания с завязанными глазами. Все равно, что идти в столовую с зашитым ртом.

- Николка, я буду рассказывать тебе все-все.

- Пропускная способность слухового канала связи в сто раз меньше, чем зрительного.

- Я буду говорить в сто раз быстрее, и мы компенсируем...

На аэродроме к Молчанову подошел профессор Соколов.

- Коля, есть любопытное дело, - сказал он, отводя его в сторону.

- Какое?

- Что бы там ни говорили про Котонаева, но он действительно гигант. Он нашел способ, как сделать, чтобы антивещество было стабильным!

- Не может быть! - воскликнул Молчанов.

- Да. Он изложил мне свои идеи в самолете. Мы кое-что с ним прикинули, получается здорово.

- Значит, наши космотроны еще пригодятся?

- Очень! После теоретических работ Любомирова по топологии квантованного пространства стало ясно, что аннигиляционные взаимодействия можно локализовать в пределах...

Соколов сказал самое главное едва слышным шепотом.

Молчанов широко улыбнулся и закивал головой.

- Гениально!

- Котонаев очень просит, чтобы вы работали у него.

Николай остолбенел и хотел что-то возразить, но Соколов его предупредил.

- Я сказал, что вы, конечно, согласитесь, тем более, что организация работы теперь будет совсем иная. Не будет строгого деления группы на теоретиков и экспериментаторов.

- Да, но...

- Я знал, Коля, что вы согласитесь. Я ему так и скажу...

Николай услышал быстрые удаляющиеся шаги Соколова.

- Что он тебе говорил? - спросила Нонна.

- Я и, конечно, ты, мы будем работать у Котонаева. Новое направление.

Нонна помолчала, потом, как школьница, прошептала:

- Ну и хитрюга этот наш старикан, просто ужас!

3.

Нонна сидела рядом с Николаем в кабине водителя и непрерывно тараторила.

- Николка, сейчас мы проезжаем по дну глубокого оврага. Справа и слева сопки, очень высокие, метров по сто.

- Двести семьдесят, - поправил шофер.

- Да, двести семьдесят. Здесь дорога поворачивает на север...

- На восток, - вставил шофер.

- На восток, Николка. Очень красиво. Снег висит на ветвях елей. Такие огромные белые шапки снега. Чудо здешней зимы...

- Дрянь, а не чудо. Заваливает дорогу...

- Говорят, Николка, дрянь, а не чудо. Впереди прогалина, сопки кончаются, видны деревянные бараки.

- Не бараки, а блиндажи, - поправил шофер.

- Это вроде землянок? - спросила Нонна.

- Вроде.

- Видны блиндажи вроде землянок. Подъезжаем ближе. К нашей колонне подходит толстый дядечка в валенках...

- Стежко.

- А кто он?

- Начальник испытаний.

- Так и есть, Николка. Это - начальник испытаний. Суровый, толстый Стежко...

- Не суровый, а очень веселый дядька, - вставил шофер и остановил грузовик. - Выходите, радиокомментаторы, приехали.

Она взяла Николая за руку и повела к началу колонны, где возле первой машины собрались все приехавшие. В центре круга стоял Стежко и весело рассказывал, как они здесь живут.

- Тыщу километров туда, тыщу - туда, и ни одной души. Только дикие олени. Медведи попадаются... Ну, пошли, товарищи. Пообедаем, отдохнем и за дело...

- Скоро мальчики из соседнего института продемонстрируют свою работу, сказала Нонна.

Николай покачал головой:

- Жаль, что нам нечего показать...

Соколов отозвался:

- Если бы не вы, у них тоже ничего бы не получилось.

Николай понимающе кивнул и вздохнул. Ему мучительно захотелось вернуться в Рощино и немедленно начать работу в новом направлении. Котонаев или не Котонаев, какая разница. Идея блестящая. Он вспомнил несколько экспериментов, которые в свое время он не мог объяснить. Он несколько раз обсуждал их с Самарским, и тот тоже ничего не понимал.

"У меня то же самое, - говорил Самарский, - закономерность, которую подметила Нонна, выполняется только в среднем. А в деталях нет. Антижелезо тает, тает, и вдруг - стоп. Аннигиляция прекращается на минуту, две, три. Однажды на целых десять. А потом опять тает..."