Посланники Великого Альмы (СИ) - Нестеров Михаил Петрович - Страница 90

— Тебе не придется этого делать, — ответила Сара, разглядывая свои руки.

Джулия вскинула брови.

— Как так?.. Ведь они должны услышать обо всем — что меня зовут Дила, чтобы Литуан сразил меня, назвав этим именем.

— Я была там.

— Что?! Сара, а ну посмотри мне в глаза! Ты врешь!

— Зачем мне это нужно, Джу? Я была там спустя четверо суток после того, как вы отправились в Бель-Прадо. Там была гроза?

— Была. Мы вынуждены были ненадолго остановиться у мондурукусов.

— Я передала им все, и тебе не о чем больше беспокоиться. Предостережение дошло? Дошло. И хорошо, что ты не была на моем месте.

— Почему хорошо?

— Потому что я умерла там.

Джулия подалась вперед.

— Умерла?!

— Да. Главная жрица дышала на ладан, и ей якобы перед смертью пришло откровение. Это там так подумали. Ее дух вышел из нее, и она практически была мертва. Но спустя мгновение — или в тот же миг — в неё вселилась моя душа. А мое тело, вот это, стало временным прибежищем её души. Чтобы потом окончательно вознестись к небесам.

— Ничего не поняла. Дай подумаю. Ее душа — в твое… Твоя — в её. Она что, два раза умерла?

— Выходит, так.

— Чертовщина какая-то.

Джулия все же недоверчиво смотрела на подругу.

— Ну что ж, спасибо тебе, Сара. Я бы не хотела ощутить это на себе. Стоп! — Джулия хлопнула себя по бедру. — Вот оно что! А я думаю, что это Сара боится глазки поднять? А ну отвечай, почему ты не рассказала о своем «душевном» приключении по нашему возвращению? Детей мы тогда ещё не спасли, а ты уже доложила об этом. Ну, Сара?

— Я хотела, чтобы вы были уверены в успешном исходе на сто процентов. А так — могли занервничать.

— А по-другому — могли молодецки прогуляться до подземелья и провалить к чертям собачим операцию!

— Ты несправедлива по отношению к нам. Когда это мы относились к работе как к прогулке?

Джулия резко сбросила обороты.

— Я не так выразилась и не то имела в виду.

— Конечно, не так. Это особый случай — прецедентов нет и не будет. Зря ты так, Джу.

— Наверное, — вздохнула Джулия. — Извини меня.

— Да ладно… Сейчас я сяду писать послание Харлану, потом ты напишешь несколько слов Бесси.

— Можешь не торопиться. Мы будем ждать вестей от Паргауна, чтобы быть уверенными, что дон Иларио и его войско погрузились на корабли и убрались отсюда. А пока есть возможность расслабиться: командор в спешке оставил свой походный ларчик, и в нем — семь, нет, восемь бутылок вина.

3

Ярость шквалом накатила на дона Иларио, когда Уджумен приказал своим воинам выкатить из форта бочки с золотом.

«Это ваше, — сказал вождь иругенов, обращаясь к командору. — Мы добывали золото для вас добровольно».

Солдаты одобрительно загалдели. А для дона Иларио это было оскорблением. Он с яростью смотрел на Уджумена, а видел не только его. Права была богиня альмаеков, когда говорила командору, что мечи его солдат увязнут в десятитысячном войске. А ему виделось не десять тысяч, а, наверное, не менее сотни тысяч индейцев. Их раскрашенные в боевые цвета тела расплавленной бронзой затопили побережье.

Дон Иларио отвел взгляд и увидел их ещё и на воде: сотни юрких каноэ ощерились копьями и непомерно длинными стрелами.

Несколько суденышек сновали от берега к кораблям, перевозя на них бесценный груз парусов. А на самих галионах матросы уже вздергивали их на мачты. Проводы были спешными.

Диего де Аран отдал приказ солдатам — доставить золото на «Марию Глориосу».

Командор одарил его тем же взглядом, что и касика: он, видите ли, возомнил себя военачальником! Вы, дескать, дон Иларио, оказались в дерьме по уши, и мы — что тоже не отрицаем — по это же место и в той же емкости. Первым делом — на Эспаньолу, решил де Аран, а там — на усмотрение губернатора Николаса Овандо. Прикажет тот ему доставить Хуана де Иларио в кандалах в Испанию — Диего доставит, прикажет самому надеть на себя кандалы — наденет. Но будет носить их недолго.

«Крыса! — командор брезгливо глядел в ядовитую физию предателя. Спасай свою шкуру! Но я уже вижу твою преобразившуюся личину, когда ты вместе со мной предстанешь перед королевским судом. Ты примешь облик хорька и будешь вонять в мою сторону поганым ртом, а свой зад выставишь на обозрение судьям. Единственный преданный человек был в отряде — Кортес. Он порывался найти жриц, вот, по-видимому, и нашел».

Командор подошел к шлюпке и велел доставить себя на «Санта Марию». Каюта пока ещё находится в его распоряжении. До позднего вечера он с отвращением слушал гнусавый голос шкипера Диего Санчеса, отдававшего распоряжения матросам, скрип рангоута и блоков и дружное «взяли», когда ставились паруса.

Дон Иларио лично убедился, что Дила говорила чистую правду: все три галиона были умело заминированы. Но все по-разному. Пушки «Тринидада», к примеру, действительно смотрели в борта изнутри трюмов; на «Санта Марии» пушки стояли на месте, а вот весь запас пороха был сосредоточен в носовой части трюмов. Матросы осторожно разобрали мину и перенесли порох на батарейную палубу.

Тот же голос и противный визг кабестана[48] подняли его на заре. По-видимому, Диего де Аран дал приказ — сниматься с якорей. Дон Иларио лег спать, не раздеваясь, поэтому через минуту был уже на юте[49].

«Санта Мария» правым бортом смотрела на форт, который скрывали из виду толпы ликующих индейцев. С первым поворотом кабестана и лязгом якорной цепи они подняли над головами копья, и окрестности огласились невыносимо долгим, многотысячным хором радостных голосов.

«Проклятье!» — дон Иларио зажал уши и зажмурился. Ему невмоготу было слушать этот победный марш, который повис над его головой единственной, нескончаемой нотой; не мог он смотреть на коричневые тела язычников, которые извивались в праздничном танце.

«Всех!» — командор разлепил глаза и бросился на батарейную палубу. Пусть не все, но десяток-другой сейчас перестанут кривляться!

— Открыть порты[50]!! — рявкнул он в уши канониру. — Живей!

Тот безропотно повиновался.

Сейчас восемь пушечных выстрелов оборвут веселье!

— Я сам! — Дон Иларио оттолкнул моряка и зажег запальный шнур у первой пушки. — Я сам! Своими руками! — Он, изрыгая проклятья, подбежал к следующей.

И вдруг приступ ненависти, отдавая внезапным жаром, сдавил грудь. Дон Иларио резко выпрямился и секунду-другую стоял белый с перекошенным лицом. Чего-то не хватало; что-то привычное, всегда незримое, но очень важное отсутствовало. Через мгновение он знал что: сердце не билось.

Командор умер до того, как разорвало первую пушку, ствол которой был прочно заклинен камнем, а вслед за ней — вторую. Кто-то свыше пощадил его, избавив от боли раскаленных осколков орудия; и его тело не страдало, разнесенное в клочья взрывом порохового запаса.

Диего де Аран, мрачной тенью стоящий на мостике «Марии Глориосы», заметил, как спешно скрылся в отверстие люка дон Иларио. Затем хлопнули створки портов, и он увидел, как вздыбилась горбом палуба «Санта Марии»; а мгновение спустя раздался оглушительный взрыв. Флагманский корабль, складываясь пополам, сцепился снастями мачт. Но де Аран быстро пришел в себя и приказал спустить шлюпки на воду, чтобы подобрать оставшихся в живых с «Санта Марии».

Прочь отсюда! На всех парусах прочь из этих мест, где правосудие языческих богов совершается в мгновение ока…

Но карающая десница простиралась куда дальше, чем мог бы предположить Диего де Аран. При сильном юго-восточном ветре два корабля, идя левым галфвиндом, довольно спокойно прошли Пресное море, но заблудились в необъятных просторах Атлантики. А 4 января 1504 года — в год смерти королевы Изабеллы — их разлучил сильнейший шторм. Гвинейская котловина очень велика, поэтому можно сказать, что они нашли покой в одном месте.