Земля 2.0 (сборник) - Злотников Роман - Страница 22

Такими были наши первые дни на Марсе. Помимо молитвы и богослужений, мы работали в поте лица. Как только был разбит лагерь, професс определил место под строительство базилики, и мы принялись копать в неподатливом грунте траншею под фундамент. Одновременно мы закладывали объекты нашей будущей инфраструктуры. На вершине Сына мы разместили узконаправленную антенну для связи с Ватиканом, на западном склоне Отца и на восточном Святого Духа каскадами выстроились панели солнечных батарей. Почти сразу начали сборку оранжереи, работа в которой для меня впоследствии стала и ремеслом, и искусством, и призванием.

Так получилось, что мы использовали и простейшие инструменты, вроде молотков и зубил, и самое передовое оборудование, которое когда-либо создавалось по заказу Церкви. Вместе с нами трудились два промышленных 3-D принтера: «Давид» синтезировал лекарства, биодобавки, сложную органику – глюкозу и жиры, которые мы могли употреблять в пищу, а «Голиаф» – строительные смеси, детали и инструменты из различных типов полимеров, пластиковые трубы, элементы строений. В качестве сырья оба принтера могли использовать все, что было под рукой: почву, пыль, грязную воду и все типы органических отходов. Это было очень удобно и даже – богоугодно, поскольку никто не хотел, чтобы прибытие человека на Марс ознаменовалось появлением возле лагеря вонючей помойки.

Здесь мы были сильнее, чем на Земле: каждый мог поднять значительный вес, не прибегая к помощи механизмов. Мой горб больше меня не тяготил, я наконец мог держать голову ровно и даже стал немного выше ростом.

Рук, само собой, не хватало, но никто не сомневался, что с Божьей помощью мы справимся со стоящим перед нами кругом задач. Каждый марсианский сол мы занимались полевыми исследованиями: наблюдением, снятием показаний с различных приборов, сбором биологических образцов, проб воды и почв. Мы работали в лабораториях и мастерских лагеря. Мы занимались заготовкой глины, которой было вдоволь в предгорьях, или камня: как мягкого, вроде туфа или пемзы, так и твердых гранитов и порфиров. Мы трудились над закладкой фундамента храма. Впрочем, оранжерея на постоянной основе была закреплена за мной, как «Святой Тибальд» – за братом Михаилом, а биолаборатория и лазарет – за братом Яковом.

Мы изготавливали кирпичи для храма по примитивной технологии, известной еще в Древнем Риме, одновременно, для заготовки блоков из гранита, мы использовали электропилы с алмазными дисками, о которых строители прошлого не могли даже мечтать.

Чего нам действительно недоставало, так это вдоволь электрического кабеля и изделий из металлов. Мы мечтали о литейном цехе или хотя бы о самой простой кузнице, но пока мы не могли самостоятельно добывать руду и заниматься ее переработкой. Единственным источником металла был «Святой Тибальд», но в его конструкции в основном использовались сплавы, не поддающиеся обработке на доступном нам уровне. Словно опарыши, выедающие внутренности мертвой черепахе, мы потихоньку разбирали корабль изнутри, оставляя нетронутым лишь корпус и двигатели. И я не раз видел на лице брата Михаила грусть, ведь для него то, что нам приходилось делать с космическим скитальцем, было сродни каннибализму.

Професс Габриель вышел на связь с главной курией Общества Иисуса и доложил генералу Джованни Пикколомини об успехах экспедиции. Генерал передал, что Верховный понтифик требует отчет с подтверждением или опровержением сверхъестественной сути преображения Марса. «Нам предстоит еще очень много работы, – ответил професс. – Даже находясь на месте события, мы и на одну миллионную не приблизились к пониманию происходящих здесь процессов. Но одно не подлежит сомнению: Марс сегодня наполнен светом созидания, и мы с братьями как никогда сильно ощущаем близость Всевышнего». Чуть позднее нам были переданы слова Папы. «Sic auxilium vobis Deus!» – лаконично сказал Святейший.

Я находил истинную отраду в работе с растениями. Моими подопечными были шпинат, соя, лук-порей, вьющаяся клубника, немного болгарского перца. Но настоящими любимцами почему-то стали помидоры, хотя на Земле я не замечал к ним особой привязанности – ни гастрономической, ни душевной. Я дал имя каждому кусту, и всякий раз, находясь в оранжерее, я разговаривал с ними, словно с верными друзьями. Господь свидетель, как я радовался, когда пересаженная в подготовленный грунт рассада прижилась и когда на кустах появились первые цветочные кисти. Как подрастающие дети, помидоры поглощали все больше и больше моего внимания: Франческе требовалось удалить лишние побеги-пасынки, Анджею – лишние завязи, Луи нужно было переформировать стебель, а толстуху Эстер подвязать к каркасу оранжереи, поскольку ни один «напечатанный» «Голиафом» пластиковый кол не выдерживал ее веса… Я называл помидорушек по именам, я нежно пожимал им руки-ветви, я с наслаждением вдыхал терпкий томатный запах. Однажды за этим занятием меня застал брат Томаш: он заглянул в оранжерею, чтобы согласовать мой запрос на использование «Голиафа» для синтеза очередной партии химических удобрений. С тех пор меня стали величать «брат Овощ». Даже сам професс время от времени обращался ко мне «Франциск Помидорушек». Я принимал эти колкости со смирением и полуулыбкой на устах, мне грешно было жаловаться на судьбу, ведь Господь наш Иисус Христос и его ученики в свое время подвергались гораздо большим гонениям и насмешкам.

Время от времени кто-нибудь из братьев заходил в оранжерею, чтобы просто посидеть на пластиковом табурете в окружении зелени и подышать запахом удобренной почвы и листвы, навевающим воспоминания о Земле. Чаще всего гости появлялись в вечерний час, когда густой, словно янтарная смола, закатный свет до краев наполнял прозрачную полусферу оранжереи. Я не удивлялся, если братья вдруг начинали откровенный монолог, обращенный равно как ко мне, так и к моим зеленым друзьям.

Брат Аллоизий был старше любого из нас, кроме того, он являлся самым опытным действующим экзорцистом ордена. Специализация Аллоизия наложила печать на его облик. Этот монах обладал не самой приятной привычкой глядеть долгим немигающим взглядом в одну точку, и очень часто эта точка располагалась между глаз у кого-нибудь из нас. Серая борода Аллоизия достигала середины груди, и, наверное, из-за ее тяжести нижняя губа экзорциста всегда была оттопыренной, приоткрывая тем самым неровные коричневые зубы.

– Бедный брат Овощ… – однажды произнес он, глядя, как я старательно поливаю помидорушки. – Путешествие далось тебе воистину непросто. Твое состояние вызывает беспокойство у професса и у меня…

Я продолжал заниматься своим делом. Если Аллоизию есть что сказать – пусть произнесет свою речь. Кому, как не ему, известно, что всякое праздное слово – это тень, которую отбрасывает грех.

– Твоя голова – словно книга, в которой перемешались абзацы, – продолжил экзорцист. – Ты так трепетно обращаешься с кустами на грядках, ты так мило беседуешь с ними, будто ты – волхв или друид. Не произошла ли в твоей душе подмена понятий? Не сотворил ли ты себе идола? Не стал ли этот парник для тебя храмом? Вот что тревожит меня сейчас, брат Овощ… – Аллоизий потер обвисшую губу загрубевшей от работы на стройке ладонью. – Ну-ка, прочти Credo!

Стоя коленями на сырой земле среди бархатистых листьев томатов, я послушно зашептал: «Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae…»

Мне показалось, будто я слышу перезвон китайских колокольчиков. Это были голоса помидорушек: они молились вместе со мной! От осознания этого факта на моем лице сама собой появилась улыбка. Запах томатов в ту минуту был для меня слаще, чем аромат ладана и миро, а шелест листвы так же брал за душу, как и звуки органа в соборе Св. Петра в Ватикане.

Брат Аллоизий тоже опустился на колени и самозабвенно продолжил вместе со мной и помидорушками: «Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum…»

Возможно, моя голова действительно была не совсем здорова. Помню, как на двадцать первый сол я помогал брату Маттео – смуглому и курчавобородому мастеру на все руки – с трубопроводом, по которому в лагерь должна была пойти вода. Погода стояла необычайно теплая, над черными камнями поднимался пар, и густая дымка стелилась вдоль склона Сына.