Земля 2.0 (сборник) - Злотников Роман - Страница 24

У меня появились симптомы позднее, чем у остальных братьев. Это была одышка, упадок сил, субфебрильная температура, а затем – кашель-кашель-кашель… сводящий с ума, вызывающий головную боль, провоцирующий бессонницу и доводящий едва ли не до рвоты. Я не мог прочесть даже «Pater noster», чтобы не заперхать, брызгая во все стороны красной слизью.

Можно было встать посреди лагеря в разгар дня и по кашлю определить, кто и где находится.

«Голиаф» напечатал для нас грубую ткань, и теперь каждый монах таскал с собой по отрезу, чтобы не пачкать плевками палубу корабля и полы в постройках лагеря. Тряпки с застиранными багровыми пятнами сушились на бельевых веревках внутри оранжереи, добавляя своим видом одухотворенному зеленому царству мирской прозаичности.

В Ватикане возникшую проблему разбирали на специальном консилиуме. Наш незаменимый «Давид» получил новое программное обеспечение с огромной базой формул различных препаратов и улучшенных алгоритмов их «печати». После обновления софта устройство намертво «зависло». При перезапуске вместо гула, напоминающего жужжание трудолюбивого улья, под кожухом затрещало, и отсек наполнился вонючим дымом. Брат Томаш, на попечении которого находились оба 3-D принтера, за несколько минут выдернул на голове остатки волос. «Давид» на время выбыл из производственного цикла. К счастью, нам удалось устранить поломку собственными силами: часть необходимых деталей «напечатал» «Голиаф», часть – выпилили из электронной внутренности «Святого Тибальда». «Давид» ожил, но все равно отказывался синтезировать половину препаратов из новой базы, упрямо выдавая сообщение о богомерзкой системной ошибке.

Професс и брат Яков решили оптимизировать рабочее пространство в оранжерее, чтобы обустроить на высвободившейся площади маленький «санаторий». Они собрались разместить бок о бок с моими помидорушками койку, чтобы заходящиеся кашлем и непрерывно харкающие братья могли отдыхать и наслаждаться влажным, насыщенным запахами земных растений воздухом. У меня были припасены возражения на этот счет, но мне велели заткнуться.

К сотому солу стены базилики были практически завершены. Жан Батист занялся монтажом арматурного каркаса конхи – полукупола над будущим алтарем. Пустые проемы стрельчатых окон апсиды ждали витражей, а нам всем в свою очередь не терпелось увидеть, как спелые лучи солнца проникнут сквозь цветные стекла в храм, чтобы осиять алтарное возвышение, а вместе с ним – просторный неф.

Професс Габриель отправил в Рим подробный отчет о проделанной за сто солов работе. Ответ, пришедший из главной курии ордена, привел его в замешательство и изумление. Професс призвал братьев отложить все дела и собраться в трапезной на «Святом Тибальде». Тесные коридоры корабля наполнились кашлем, сопением и шарканьем сапог.

– Генерал Пикколомини прислал сообщение! – объявил професс, когда все девятеро расселись за столом. – Оно касается каждого из нас!

Он дал знак брату Михаилу, и тот включил запись. Под низким подволоком зазвучал голос главы ордена.

– Важные новости, братья! Церковь и Его Святейшество с пристальным вниманием следят за вашими деяниями в Terra Innocentiae. Все, что вы совершаете по воле Божьей, способствует укреплению христианской веры и мира на Земле. Ваша страда и ваша самоотверженность не будут забыты. Братья! На прошедшей кардинальской консистории большинством голосом было решено начать процесс по причислению вас к лику святых. Конгрегация по канонизации пока не сделала официальное заявление. Но когда придет время, оно прозвучит. Братья, весь католический мир молится за вас! Deus autem omnipotens benedicat tibi!

Я почувствовал, что у меня онемело лицо. Остальным тоже было не по себе. Мы превратились в соляные столбы, подобно глупой жене Лота во время его бегства из Содома. Лишь брат Жан Батист исступленно кашлял, прикрыв рот заскорузлой тканью.

– Да как такое может быть?.. – выдавил брат Станислав, промокая широкий лоб пропыленным рукавом рясы.

– Для причисления к лику святых необходимо совершение чуда. – Рациональный ум брата Якова апеллировал к существующему порядку и к фактам. – Двух чудес! Причем – каждому из нас! Быть может, я что-то упустил…

– Кто из нас может быть достоин такой чести? – Брат Томаш глядел на братьев, словно в первый раз их увидел. – Кто? – Вопрос повис в воздухе. – Кто, я вас спрашиваю?

– O, mon Dieu! – Жан Баттист наконец смог прокашляться.

– Я всего лишь костоправ, который немного разбирается и в других направлениях биологии, – сказал Яков. – Ни на что большее, Господи помилуй, я не претендую! Быть может, ты свят, брат Станислав? – обратился он к сидящему напротив схоласту.

Станислав округлил глаза:

– Я? Я дал обет бедности и безбрачия, чтоб избавиться от тяжести грехов прошлого и пройти путь искупления! Когда-то я был молодым и ушлым доктором философии… я пользовался своим положением в университете, я был взяточником и развратником… О какой святости может идти речь?

– А я был солдатом, – сказал брат Томаш. – Я воевал против террористов в составе вооруженных сил Коалиции. Война сделала из меня параноика, и в моем прошлом тоже хватает всякого, о чем я предпочел бы забыть. Может, брат Аллоизий достоин? Ведь он всю жизнь боролся со злом.

– Чтобы бороться со злом, нужно глубоко понимать его суть, – медленно проговорил экзорцист и прикоснулся к обвисшей губе. – Такие знания очень близко подводят к краю бездны.

На несколько секунд воцарилась тишина.

– Похоже, это какая-то ошибка, – сказал Томаш и перекрестился.

– Да ну! Скажешь тоже! – возразил Маттео. – В совете кардиналов, прости господи, не бездари сидят. Они знали, за что голосовали.

Яков неожиданно указал на меня.

– Вот Франциск – достойнейший из нас! – сказал он, и у меня тотчас же запылали уши, будто у неоперившегося новиция. – То, что он делает в оранжерее на скупом марсианском грунте, – настоящее чудо!

Братья повернулись ко мне. А у меня же появилось ощущение, будто я – крайний.

– Я ожидал, что его драгоценные помидоры сожрет местный грибок, – продолжил, распаляясь, Яков. – Или что они не переживут нашествия песчаной мошкары или попросту мутируют… Но все эти напасти обошли оранжерею стороной! Франциск – воистину блаженное дитя Божие!

– Да, – улыбнулся Жан Батист, показав испачканные красным зубы. – Наш Куст – еще тот Овощ!

Маттео и Яков рассмеялись. Професс Габриель прочистил горло и негромко произнес:

– При беатификации и канонизации мучеников никаких чудес не требуется.

Понадобилось еще несколько секунд, чтоб смысл этой фразы дошел до каждого.

– Да и вряд ли нас причислят к лику святых при жизни, – добавил экзорцист. – То ли дело – после. Генерал сказал ясно: конгрегация заявление не сделала, не пришло время. Так что ждите, когда пробьет час.

Жан Батист снова раскашлялся, а Яков глубокомысленно протянул: «М-да…»

Професс хлопнул ладонями по бедрам и, словно желая разрядить обстановку, изрек:

– Поскольку мы все уже здесь, не отобедать ли нам? Это не запах ли свежего шпинатового супа доносится из камбуза?

Тень смерти расправила крылья над Terra Innocentiae, и день стал мрачнее ночи.

Шел сто одиннадцатый сол. Я собирал первый урожай томатов, это был торжественный и очень ответственный момент моей жизни. Я предпочел бы остаться с моими помидорушками тет-а-тет, но на койке в затененном углу лежал Жан Батист и читал, шевеля воспаленными губами, Евангелие. Открытые потолочные форточки мелко вибрировали, отзываясь на прикосновения ветра. Вкрадчиво шептала листва. Я изо всех сил старался не увлечься мысленной беседой с моими зелеными друзьями и не заговорить с ними вслух.

Что-то заставило меня поднять взгляд и посмотреть сквозь стекло в сторону примыкающих к лагерю пустырей и темной громады Отца над ними.

Со скалы, увенчанной крестом, падал человек. Он летел, раскинув руки, словно сам был символом нашей веры, и ветер трепал его рясу. Падение длилось несколько мгновений, я не услышал ни вопля, ни вообще каких-либо звуков громче поскрипывания форточных петель. Я почувствовал, как человек упал. Земля вроде как вздрогнула. Но характер этой дрожи был не физическим, а скорее эмоциональным.