По своему обычаю
(Формы жизни русского народа) - Гончаренко Екатерина "Редактор" - Страница 40

Широкое распространение сект, как и обхождение с ними властей, нашли известное отражение в русской литературе, правда, до революции 1905 года только в скрытой форме: тема эта была табу. Она, как правило, обсуждалась только в публикациях по богословию и психиатрии. У Тургенева в «Записках охотника» загадочный Касьян с Красивой Мечи порицает помещика за то, что тот занимается охотой: «Святое дело кровь! Кровь солнышка не видит, кровь от свету прячется». Правда, эти запреты касаются только диких зверей. Касьян допускает забой домашних животных: «А человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питье: хлеб — божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов». Н. Л. Бродский в свое время высказал мнение, что тургеневский Касьян принадлежит к секте «бегунов». Н. С. Лесков в некоторых своих повестях затрагивает тему вегетарианства среди приверженцев русских сект, главным образом из круга «штундистов». Понятно, что царское правительство испытывало опасения: около 1900 года одних штундистов разных группировок насчитывалось, согласно иностранным источникам, 2000000. И в начале XXI века сектантство играет в огромной России значительную роль.

Источник: Петер Бранг «Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней» ы; М.: Языки славянской культуры, 2006.

14. Староверие

Известный Гакстгаузен говорит по поводу раскола, что Россия должна бы взглянуть на это дело очень серьезно; она не воображает, какие опасности грозят ей с этой стороны. Разумеется, Гакстгаузен говорит о России, как об обществе, сложившемся в известную общественную форму, — этой-то форме и грозит, по его мнению, опасность. Но почему он вообразил, что у нас государство не серьезно смотрело на раскол? Для истребления раскола употребляли сжигание в срубах, заканчивание, вешание за бок на крюк и т. п. способы медленной и мучительной смерти; употребляли пытки; вообще все средства были испробованы. По пословице «бей мужика не дубьем, а рублем» государство налагало на них двойные налоги, ограничивало их гражданские права; каждый мелкий чиновника, имел неограниченное право на карман раскольника, а между тем раскол не ослабел, не уменьшился; но, напротив того, все глубже, все сильнее вкоренялся в жизнь народную.

Исследователи по преимуществу обращали внимание на обрядовую разницу раскола от православия и не замечали, или, скорее, не хотели замечать, что раскольническое миросозерцание построено на совершенно иных началах, нежели то, которое положено в основание нашего нынешнего общественного строя.

В настоящее время раскол представляет два основных корня, из которых развились и развиваются все новые умственные направления и оттенки разнообразной раскольничьей мыслительности. Беспоповщинское, поморское согласие представляет основной корень, из которого развиваются, главным образом, секты отрицания, секты, которые и теоретически, учением, и фактически, в жизни, отрицают общепринятый существующий порядок. Таковы, например, секты — нетовщина (часть Спасова согласия), бегуны, немоляки и т. п. Молокано-духоборческое учение, возникшее отчасти под влиянием западных мистико-социальных идей, характеризуется главным образом положительным, общинно-устроительным умственным направлением, и потому служит источником сект и учений общинно-устроительных. Так из этого учения развилось «Общее учение» и «Согласие общих».

По примеру самих сектантов, мы будем называть первую группу «староверием», а вторую «духовными христианами». «Староверы» разделились на две главные группы: «поповцев» и «беспоповцев». Эти же последние делятся на согласия: «поморское», «Спасово», «Федосеево», «Филиппово», «странническое (бегунское)» и, наконец, «немоляцкое». Здесь мы упоминает только крупные, типичные секты, так как перечислять все мелкие подразделения совершенно бесполезно.

В XVII веке, перед временем раскола, неоднократно случалось, что низшее духовенство иногда целой области или нескольких уездов не хотело подчиняться своему архиерею, усиливалось освободиться не только от уплаты законных пошлин, но и от суда митрополичьего или епископского. А иногда являлись еще, до раскола, такие священники, которые проникнуты были уже явно раскольничьим духом непокорности и самоуправства, питали «гордость — высокую мысль» и презирали архиерейское благословение. Не только одно духовенство стремилось к независимости от духовных властей; того же самого добивались и миряне.

В некоторых местах, особенно в Пскове и Новгороде, иногда возникали даже открытые возмущения против суда и правительства церковного, обнаруживались явные стремления освободиться от власти церковной. Так, например, новгородцы, добиваясь независимости своей церкви, послали к константинопольскому патриарху посла, который твердил: «не хотим судиться у митрополита, просим вашего благословения, а если не благословите, то сделаемся латинами».

Во времена, предшествующие расколу, отношения духовенства к народу были совершенно иные, чем теперь. «Мир» выберет священника и напишет ему запись, что вот он должен служить «миру», приходу, так-то и так-то, без позволения «мира» не оставлять прихода, не вмешиваться в церковное хозяйство, коли «мир» не захочет, исправлять службы так, как «миру» угодно, и проч. Они, эти «миры», прямо судили на своих сходках или вечах и священников, за нарушение даже церковного порядка, священников, трактовавшихся, как и всякое другое выборное общинное лицо. Вот при этих-то обстоятельствах сделался патриархом Никон Мордвинов — человек жестокий, деспотический. Он своими поступками восстановил против себя все низшее духовенство, с которым иногда в самом деле был уже слишком строг, тяжел для духовенства. Для Никона ничего не стоило священника, за небрежность в исполнении своих обязанностей, посадить на цепь, лупить в тюрьме и сослать куда-нибудь на нищенскую жизнь.

По всем городам он обложил данью дворы священно- и церковнослужителей и просвирен. Реформы Никона были направлены на усиление власти высших духовных иерархов. Но стремясь подчинить все духовенство деспотической власти патриарха, он вместе с тем направил свои усилия на то, чтобы освободить духовенство от подчинения «мирам». Реформы Никона возбудили в себе ненависть во всех слоях русского народа. Они казались ему несоответствующими его обычаям и правам. Принцип власти, который вносил Никон в отношения духовенства к народу, был не привычен для обеих сторон и считался принадлежностью «латинства» и «папства». «Ничтоже тако раскол творить в церквах», пишет раскольник протопоп Аввакум в челобитной к царю Алексею Михайловичу, «якоже любоначалие во властех».

Восстановив против себя низшее духовенство и народ, Никон задумал исправление церковных книг и некоторых обрядов и исполнил задуманное со свойственным ему деспотизмом. Ненависть к нему перешла и на его дела; но вначале, как реформа, так и сопротивление реформе были достоянием почти одного духовенства. Большинство русского народа отнеслось к этому делу с обычным предковским равнодушием и хладнокровием, как и следовало ожидать.

Для повсеместного прекращения службы по-старому, Никон приказал по всем приходам, и городским, и сельским, отобрать старые книги. Поступая таким образом, он, конечно, имел в виду пример патриарха Филарета, не только повсюду отобравшего, но даже и сжегшего Устав, напечатанный в Москве в 1610 году.

Духовенство, страдая под жестоким правлением Никона, ненавидя его за стремление изменить прежние, более или менее братские отношения между простыми священниками и архиереями, на новые, в которых господствовала субординация, стало сопротивляться нововведениям Никона, касавшимся исправления книг и обрядов. Он же своими бестактными поступками еще более усилил это сопротивление. По его настоянию, в 1656 году собор русских архиереев проклял крестящихся двумя перстами. Это проклятие поставило дело Никона в прескверное положение. Сопротивлявшиеся нововведениям указывали, что этим проклятием прокляты все предки, которые крестились двуперстно, и в свою очередь отвечали анафемой.