По своему обычаю
(Формы жизни русского народа) - Гончаренко Екатерина "Редактор" - Страница 42

Самоубийство — крайнее средство, и к нему староверы прибегали очень редко; у них был другой способ избегнуть рук «антихриста» и его «слуг» — бегство. И бегство развивается в обширных размерах. Из сенатского указа 17 сентября 1742 года видно, что с 1719 по 1736 год бежало около 442000 человека. Заявляя эти цифры, сенат прибавил: «уповательно и больше того оной убыли имеется». Если принять во внимание, что в тогдашней России считалось около 20000000 жителей, то процент бежавших будет громаден.

И вот на отдаленных окраинах государства, но в местностях пустынных и диких, непроницаемых для правительства, возникают общины, посады и слободы, сплошь населенные раскольниками, бежавшими сюда от богоборной империи. Сюда собрались целые сотни тысяч врагов государства, которые поставили своей целью воздвигнуть оплот против влияния государства, которые отреклись от государства и всех дел его, которые зажили своей особенной жизнью, развили свои общественные порядки, строго отвечающие требованиям национального чувства. Здесь созрела та цивилизация, которая характеризуется отрицанием государственных порядков нового времени и противодействием государственному духу.

Раскол никогда не представлял из себя чего-нибудь цельного, но вместе с развитием и распространением, он более и более раздроблялся на части, — секты, согласия, как называют их сами раскольники. Это дробление было вполне законным и неизбежным, оно возникло и развивалось после того, как раскол совершенно выпал из рук духовных, перешел в народ и начал делаться образовательным элементом для простолюдина. Причина, почему самое внешнее распадение раскола, раздробление его на множество толков не препятствовало, а еще способствовало распространению раскола, заключается, главным образом, во внутренней, органической связи, общности всего раскола.

По мнению Костомарова, раскол стоял хоть за какую-нибудь, хотя очень слабую и бледную, образованность; сфера церковная была для них умственной гимнастикой; они получили в ней подготовку к тому, чтобы иметь возможность удачно обратиться и к другим сферам; таким образом, раскол расшевелил спавший мозг русского человека. Раскольникам пришлось учиться, потому что им приходилось спорить и защищать старину словом. Они всегда были защитниками свободы вероисповедания: «пускай всякая вера», говорится, например, в раскольничьем сочинении «Зеркало для духовного внутреннего человека», — сама собой окажет плод евангельской добродетели; нет надобности приводить мучением в веру по подобию языческому.

Общинность была всегда краеугольным камнем самобытных зданий русской общественности. Естественно поэтому, что так называемые староверы, как представители и защитники самобытного мышления и чувствования русского народа, являются вместе с тем и представителями усиленной общинности.

Особенно ярко выступает особенность русской жизни при столкновении ее с западноевропейскими порядками. Мы имеем описание одной староверческой общины, поселившейся в Пруссии, сделанное бывшим раскольничьим писателем, называющим ее на своем жаргоне «монастырем», хотя она совершенно житейская община русских семейных крестьян. Вот что, между прочим, говорит он о ней: «Удивлялись туземные пруссаки крепкой сплоченности выходцев, которую они перенесли с собою из России. У них скотопастбища были общие. У них всякая полевая работа производилась живо, толокою, несмотря на все мнимые неудобства русских хлебопахатных орудий. У них все завершалось взаимно-союзными силами и дружбой. Эта живая сплоченность русского обычая любви сильно интересовала пруссаков разъединенных».

Посмотрим, каковы были общинные союзы у раскольников в прежнее время. Еще в конце XVII века в Олонецкой губернии на реке Выге образовалась, так называемая, «Выгореция», т. е. целая группа общин, бывших в тесной связи как между собою, так и с остальными раскольничьими общинами, рассеянными по всей Руси. Один из главных учителей-основателей Выгореции, инок Корнилий, предсказывал, что «место сие (т. е. Выгореция) распространится и прославится во всех концех, и многи спасутся творяще волю Божию и ходящие в путех Его, по умножении, поселятся с матушками и детками, с коровушками и люлечками». Это ясно указывает, что «Выгореция» была союзом чисто житейским, хотя общины, входившие в ее состав, и назывались «скитами». Среди этих скитов особенно прославилась община-монастырь, которая и называлась Богоявленским монастырем, но и она была монастырем больше по названию, чем на деле; эта община была общежительством, и ее порядки по преимуществу выражают тенденции тогдашних расколоучителей.

В ее жизни аскетизм все-таки занимал известное место, а потому скитяне никак не хотели подчиниться монастырю и зависели от него лишь в «богомолении», именно по тому, что жили вполне «житейским житием», каким отчасти жили все выговцы без исключения до основания монастыря, т. е. правильными семейными группами.

Основатели Богоявленской общины Андрей и Семен Денисовы, несмотря на все старания, не могли придать ей характер монастыря. Так, например, Андрей Денисов в 1719 году «доказывал» братии, что их община есть монастырь. Хотя в общине сохранились правила монастырского устава, но раскольники крепко держались жизни практической, «жили житейским житием», устраивались по образцу древних новгородских погостов. Религиозные уставы поддерживали начала их братства, общинного быта, соборных решений дел и т. п.; поэтому они не видели строгого разделения между жизнью церковной и гражданской. Так как поступление в монастырь проистекало не из свободного сознания потребности уединения для богомыслия, не из действительной склонности к монашеской жизни, а происходило или вследствие желания укрыться от преследований, или из слепого энтузиазма; так как это были все люди, привыкшие к семейному образу жизни, к занятиям сельско-хозяйственным и по степени своего духовного развития мало способные к созерцательности, к тому, что составляло сущность монашеской жизни, то, очевидно, совершенно естественно было ожидать, что они не будут иметь понятия о существе монашеской жизни и не будут в состоянии выполнять иноческие уставы. Так, например, однажды, отец (т. е. настоятель) келейно разглагольствовал с братией, пришедшей с трудов из дальних мест. Он спросил их, исполняли ли они «в отдаленных своих службах и в хождении по дорогам церковное и келейное правило». Те сознались, что «ово от трудов, ово за немощь телесную, ово же от лености презирается ими таковое душеспасительное неоцененное дело».

Вообще, можно сказать, что обитателям монастыря совершенно не нравилась вводимая Андреем Денисовым монастырская дисциплина. От вводимых им порядков «многие бежали совершенно, иные, поживши в монастыре, переходили в скиты, где жизнь была гораздо свободнее; иногда против Андрея и его дисциплины были восстания».

Богоявленский монастырь представлял братство, организованное на основании свободных общинных стремлений, в котором все члены были равны; каждой личности предоставлены были одинаковые юридические права. Так, например, настоятель Андрей Денисов «аще и весьма бысть премудр, но всегда мнения своя в общебратских делах прочим предъявляше». Тот же Андрей, когда для общины привезли хлеб и его приходилось носить в монастырь на себе, был первый между «носаками», что и было с удовольствием замечено братией.

В общине известны были силы и способности каждого члена; взвешивали их опытные надзиратели и сами общежители и, сообразно с ними, давали занятие известному члену. Таким образом, все выговское общежительство делилось на разные рабочие и промышленные артели; для каждой артели назначалось особое помещение, и все дела вели старосты и нарядники, которые определялись по выборам ежегодно. Особый староста был даже у детей, смотрел за ходом их обучения и учителями; учителями и старостами в этом случае были уставщики и отцы духовные, которые отличались мягким характером и были искусны «для всякого детского усмотрения». Выборные духовники были большей частью уже не молодых лет, отличавшиеся начитанностью и бескорыстием, заботой о благе общины, немощных и сирот.