Голос Лема - Дукай Яцек - Страница 112

Она медленно протянула руку и ухватилась за скобу у постели Барбары.

— Но прибыл слишком поздно. Барбара двумя днями раньше выписалась по собственному желанию, хотела решить какие-то дела. Вроде бы дело было в парне, вроде бы он хотел ее бросить, вроде бы поссорились, и он ее побил. Она была беременной, на третьем месяце. Когда ее привезли в госпиталь, то смогли сделать только одно: как можно скорее вскрыть ее и вынуть мертвого ребенка.

— Что случилось потом? — спросил Шэн тихо.

Она все еще не смотрела на него.

— Рак вернулся. Сильнее, чем раньше. Ямада… Профессор Ямада, — сказала Памела с усилием. — Он тогда неделю сидел в больнице, думал. Анализировал. Наверное, был у него какой-то проблеск, откровение или дух вселился, тут уж как кому нравится. В одних только Штатах от рака ежегодно страдает восемьсот тысяч человек, сто тысяч — умирают. Это эпидемия, о которой никто не пишет. Во всем мире счет идет на миллионы. Что такое жизнь одной женщины?

— Не понимаю.

— Она победила рак в последней стадии развития. И продолжает это делать. Раз за разом. И когда она почти исцелена, лечение прерывают, и опухоли позволяют развиться снова. Потому что Ямада все еще не понимает, как ей удается рак побеждать.

Это было словно удар по зубам. Если бы Памела Якобсон, все еще вися вверх ногами, вынула парализатор и выстрелила ему в пах, эффект был бы куда меньшим. Шэн чувствовал, словно на его груди сомкнулся железный обруч, а в голове взорвался небольшой заряд. Только и сумел, что открыть рот.

— Спокойно, доктор, — ассистентка Ямады впервые взглянула ему в глаза, и было это так, словно уставились на него два ледяных шарика с температурой абсолютного нуля. — Если бы я переслала вам сообщение Сетью или условилась о тайной встрече, Ямада узнал бы об этом в пять минут. Большие тайны проще всего прятать под светом прожекторов.

Она улыбнулась лучисто, словно рассказала ему какой-то анекдот, махнула рукой в сторону приближающихся техников и передала ему планшет. На экране появились две строчки текста.

— Если позже кто-то станет меня расспрашивать, скажу, что вы меня обманули, сообщив, что получили специальные полномочия от профессора. — Улыбка ее сделалась еще шире, а лед в глазах выстыл еще сильнее. — Сейчас все камеры тут выключены, мы перезапускаем систему. Будет мое слово против вашего.

Он кивнул и бросил взгляд на первую строчку. Гонадотропин, эстрогены, прогестерон, пролактин, лептин… Матерь Божья!

— Что он с ней делает?

— Пытается… пытался лечить. Я… у меня трое детей, доктор. На Земле. То, что он с ней делает… Я бы сошла с ума, делай он такое со мной. Предпочла бы умереть.

— И все с этим согласны?

— Здесь немного людей по-настоящему понимает, в чем состоит лечение профессора Ямады. Жесткое разделение ролей, каждый видит только одну часть, один кусочек паззла, лишь несколько человек может охватить целое. Я сама поняла только после четвертого цикла, когда в очередной раз прекратили любое лечение. А те, кто знают… Барбара подписала согласие на лечение, что она понимает риски и все такое. Юристы ее семьи никогда не выиграют у юристов Ямады.

— И сколько было тех… циклов?

— Я знаю о пяти. Вроде бы было шесть, но я не работаю тут с самого начала… — она коснулась Барбары. — У нее сердечный стимулятор и биостимулятор диафрагмы. Мы заставляем ее жить. Зачем вы сюда пришли?

— Хотел задать Ямаде несколько вопросов, — солгал он. — Увидел суматоху. Вы вынули ее из Сети?

— Не планировали этого. Ее сердце вдруг перестало биться. Не думаю, что Ямада будет доволен таким поворотом дел, он полетел на Землю, чтобы связаться с программистами фирмы. Что-то они готовят. У него пунктик насчет вероятностного похищения.

— А вы?

— Я? Я думаю, что она сбежала. Но завтра мы подключим ее к изолированному виртуалу — и она снова будет наша.

Памела взглянула на него, но потом отвела взгляд.

— Не возвращайте ее. Дайте ей умереть, доктор.

Вздохнула легонько и отплыла прочь, прежде чем он успел открыть рот.

На острове царило спокойствие. На этот раз он попал на пляж у подножья утеса. Небо было серым, а море — цвета мокрого пепла, лениво волновалось, словно покрывал его слой масла. Линия горизонта была почти незаметной.

— Ты что-то узнал?

Ани появилась из ниоткуда. Материализовалась из воздуха в двух метрах перед ним, почти на границе лижущих песок волн.

— Имплантат у Барбары был установлен еще на Земле. И там же у нее был выкидыш…

— Да. Мужчина, с которым она жила, побил ее, когда она была на третьем месяце. Рука у него всегда была тяжелой, но она думала, что сумеет его изменить. Маленькая трагедия, которую не отображают в официальных медицинских рапортах.

— Она должна там быть. Мы оба об этом знаем.

— Разумеется, доктор. В ее карточке должно быть много всякого.

Гнев, который он чувствовал, пока говорил с Памелой Якобсон, вернулся — на этот раз волна мурашек поползла по коже, заставляя волосы по всему телу встать дыбом.

— Кто ты? Ты знаешь, что с ней делают?

— Я и сама хотела бы знать, кто я, доктор, — она приблизилась двумя быстрыми шагами. — Но что с ней делают — я знаю. И можно сказать, что я — результат того, что с ней делают, эдакий… побочный эффект; и я рассчитывала, что вы мне скажете, кто я такая.

— Не понимаю, — рявкнул он.

— Я тоже, доктор. Я многого не понимаю. Многое могу оценить только на основании чужого опыта и чужой веры. У меня есть собственная теория насчет себя, — она улыбнулась одними губами. — Это скверно прозвучало, верно? Я пытаюсь спасти мать, но не умею говорить без ошибок и неловкостей.

— Барбара Ландор — не твоя мать.

— Ну нет, моя, однажды ночью она меня родила, невзирая ни на что. Я помню это: хаос, боль, страх — глубокий, первобытный страх, тот, какой должны были чувствовать первые живые существа, когда до них доходило, что они проигрывают схватку с энтропией. И надежда, несмотря на ужас, надежда, что все будет хорошо. Я помню спокойствие, когда я услышала биение сердца моей матери, ее тихий смех и вкус ее слез. Она плакала от счастья. Это… это словно вспышка, доктор, словно молния в пустоте. Нет промежуточных состояний, никакого познания мира на уровне микроба, никакого звериного ползанья. Ты просто есть. Жизнь не желает ждать сколько-то там миллионов лет.

— Чего именно?

— Заселения очередной ниши. Она ведь всюду, жизнь: в глубине земной коры, на дне океанских впадин, в ионосфере. Атмосфера газовых гигантов кишит ей. Везде, где только есть немного свободной энергии, появляется жизнь и пытается эту энергию освоить. Жизнь — это программа, представляющая собой непрестанную добычу и переваривание энергии.

— Упрощаешь.

— Е равно эмцэ квадрат. Десятки лет исследований, чтобы прийти к узору, состоящему из трех букв и цифры. Вселенная проста, доктор. Это люди ее усложняют. Жизнь не создает энергию, мы не знаем ни одного организма, который создавал бы ее больше, чем это ему необходимо. Но жизнь жадна до энергии, она вечно голодна. Вселенная живет и не желает допустить, чтобы место, сквозь которое каждую секунду льются триллионы ватт энергии, оставалось пустым.

— Что за место?

— Вот это, — она махнула рукой.

Море сбросило серый плащ. Обрело глубину, причем такую, что взглядом он мог дотянуться до самого дна. Вот только… его не было. Бездна на километры, словно остров вставал над сапфировым пространством, простреленным разноцветными световыми нитями. Вокруг острова их были тысячи, они шли во всех направлениях, соединялись, расходились, без причины вихляя со стороны в сторону. В местах, где нити соединялись, возникали утолщения, узлы, из которых чаще всего выходили другие нити. А дальше… тысячи становились десятками тысяч, а потом и миллионами. Потом видна была лишь монолитная светящаяся плоскость.

— Это визуализация, доктор. Помогает мне… нам ориентироваться в пространстве.

— Это Сеть?