Поддельный шотландец 3 (СИ) - Мин Макс - Страница 5

--  Это правда, -- отвечала она, -- но с сорок шестого года здесь проживает так много честных шотландцев, что я отлично устроюсь, благодарю вас.

В словах её было столько милой деревенской простоты, что некоторые рассмеялись; другие казались ещё более огорчёнными, а мистер Джебби ужасно рассердился. Я думаю, он чувствовал (так как жена его согласилась взять девушку под своё покровительство), что его обязанностью было поехать с ней на берег и убедиться, что она в безопасности, но ничто не могло заставить его сделать это, так как он пропустил бы свой дилижанс; мне кажется, что своим громким криком он хотел заглушить упреки совести. Наконец он напал на капитана Сэнга, заявив, что для нас будет позором высадить так Катриону: в такую погоду покинуть корабль, говорил он, означало верную смерть, и мы ни в коем случае не можем бросить невинную девушку на произвол судьбы, оставив её одну в лодке вместе со скверными голландскими рыбаками. Я тоже так думал. Подозвав к себе штурмана, я сговорился с ним, чтобы он отослал мои сундуки в Лейден по адресу, который я дал ему и забрал из каюты свою дорожную сумку. Затем я подал сигнал рыбакам.

--  Я поеду на берег вместе с молодой леди, капитан Сэнг, -- сказал я. -- Мне всё равно, каким путем отправиться в Лейден. -- И с этими словами я ловко спрыгнул в лодку, приземлившись прямо между двух рыбаков, сидевших на вёслах.

Из лодки такой прыжок казался ещё опаснее, чем с корабля, который то вздымался над нами, то стремительно падал вниз, натягивая якорные цепи, и каждое мгновение угрожал нас опрокинуть. Я начинал думать, что сделал глупость, потому что Катриона не сможет спуститься ко мне в лодку и мне придётся одному высадиться на берег в Гельвоэте без надежды на иную награду, чем объятия Джеймса Мора, если бы я пожелал их. Но, подумав так, я не принимал во внимание храбрость девушки. Она видела, что я прыгнул без видимого колебания, и не могла уступить. Понятно, что она не позволила превзойти себя в смелости своему отчаянному другу! Она поднялась на борт, придерживаясь за трос. Ветер поддувал её юбки, отчего предприятие становилось ещё более опасным, и показал нам её чулки намного выше, чем то сочли бы приличным в любом европейском городе. Она не теряла ни минуты, и если бы кто и пожелал помешать ей, то просто не поспел бы. Я же стоял в лодке, раскрыв объятия. Корабль опустился к нам, кормчий приблизил свою лодку ближе, чем, может быть, было безопасно, и Катриона прыгнула в воздух. Я был счастлив, что подхватил её и при помощи рыбаков избегнул падения. Она с минуту крепко держалась за меня, дыша быстро и глубоко; потом -- она всё ещё держалась за меня обеими руками -- кормчий провел нас на места, и при рукоплесканиях и прощальных криках капитана Сэнга, экипажа и пассажиров наша лодка направилась к берегу.

Как только Катриона пришла в себя, она, не говоря ни слова, только покраснев, отняла свои руки. Я тоже молчал. Свист ветра и громкий шум волн вокруг не благоприятствовали разговорам. Хотя наши гребцы работали очень усердно, мы подвигались медленно, так что "Роза" успела сняться с якоря и уйти, прежде чем мы наконец вошли в гавань.

-- Где тебя будет ждать отец? -- спросил я у девушки.

--  О нём надо справиться в доме некоего Спротта, честного шотландского купца,  -- сказала она и затем единым духом продолжала: -- Я хочу от души поблагодарить тебя: ты был мне очень хорошим другом.

--  На это будет достаточно времени, когда мы встретимся с твоим отцом, -- сказал я, не подозревая, что говорю так точно. -- Я могу рассказать ему хорошую историю о преданной дочери, идущей на риск, чтобы точно следовать его указаниям.

--  О, я не думаю, чтобы меня можно было назвать преданной дочерью! -- воскликнула она со скорбью в голосе. -- Я не думаю, чтобы в душе я была такой уж преданной.

--  Однако мне кажется, что очень немногие решились бы на этот опасный прыжок, для того только, чтобы исполнить приказание отца,  -- заметил я.

--  На самом деле всё не так! -- снова воскликнула она. -- Но разве я могла остаться на корабле после того, как ты спрыгнул в лодку ради меня? Во всяком случае, на то были и другие причины. -- И она, с пылающим от стыда лицом, призналась мне в отсутствии денег.

--  Боже мой, -- воскликнул я, -- что это за безумная мысли бросить тебя посреди Европы с пустым кошельком! Я считаю это едва ли приличным.

--  Ты забываешь, что отец мой, Джеймс Мор, бедный человек, -- сказала она. -- Он преследуемый изгнанник.

--  Но я думаю, что не все твои друзья преследуемые изгнанники! -- возразил я. -- Хорошо ли ты поступила по отношению к тем, кто заботился о тебе? Хорошо ли это было по отношению ко мне или мисс Грант, которая посоветовала тебе ехать на этом корабле и сошла бы с ума, если бы узнала об этом? Даже по отношению к этим Грегорам, с которыми ты жила и которые с любовью относились к тебе? Или к тётушке Огилви? Ещё счастье, что ты попала в мои руки! Представь себе, что твоего отца здесь случайно не окажется, что бы ты делала одна-одинешенька без гроша за душой? Даже одна только мысль об этом напрягает меня, -- говорил я.

--  Я всем им солгала, -- отвечала она. -- Я сказала всем, что у меня много денег. Я так и сказала даже кузине. Не могла же я унизить Джеймса Мора в их глазах!

Как выяснилось впоследствии, она бы не просто унизила его, поскольку эту ложь распустила не она, а её отец, и ей поневоле пришлось лгать, чтобы не запятнать его честь окончательно. Но тогда я этого не знал и мысль о возможных опасностях, которым она могла подвергнуться, пугала меня.

--  Ну и ну, -- сказал я,  -- тебе надо быть благоразумнее. По крайней мере надо было сказать о своих затруднениях мне.

Багаж её я временно оставил в гостинице на берегу, где на недавно выученном французском языке спросил адрес Спротта. Его дом находился недалеко, и мы направились к нему, по дороге с интересом рассматривая окружающую местность. Действительно, для настоящих шотландцев здесь многое было достойно удивления: одетые в гранит каналы, деревья, дома из красивого розового кирпича со ступеньками и скамьями из голубого мрамора у каждой двери. Я-то сам видел нечто отдалённо похожее только в будущем Санкт- Петербурге. Город был так чист, что вы могли бы пообедать на шоссе. Спротт был дома и сидел над счётной книгой в низенькой, очень уютной и чистой гостиной, украшенной китайским фарфором, картинами и глобусом в медной оправе. Это был крупный, здоровый, краснощёкий человек с суровым взглядом. Он встретил нас далеко не ласково и даже не предложил присесть.

--  Джеймс Мор МакГрегор теперь в Гельвоэте, сэр?  -- спросил я.

--  Не знаю никого с таким именем, -- отвечал он нетерпеливо.

--  Если вы желаете, чтобы я был точнее, -- сказал я, -- то я спрошу вас, где мы в Гельвоэте можем найти Джеймса Драммонда, или МакГрегора, или Джеймса Мора, бывшего арендатора Инверонахиля?

--  Сэр,  -- сказал он раздражённо, -- он может быть теперь хоть в аду, и по правде я очень бы желал этого.

--  Эта молодая леди его дочь, сэр, -- заметил я терпеливо. -- Согласитесь сами, что в её присутствии не особенно прилично будет обсуждать его характер.

--  Я не хочу иметь никакого дела ни с ней, ни с ним, ни с вами самим! -- вскричал он громко злым голосом.