Не прощаюсь - Акунин Борис - Страница 20

«Браунинг» выплюнул огненное жало. Голова Фандорина, будто сама собой, качнулась в сторону. Пуля с хрустом впилась в дерево.

Руки тоже действовали без команды, слаженно и быстро.

Левая перевернула саблю эфесом к себе, подкинула. Правая перехватила, метнула коротким, точным броском.

Прозвучал еще один выстрел. Вторая пуля прошла в миллиметре от фандоринского уха.

И пистолет ударился об пол.

Невский косил глаза книзу, будто хотел там что-то рассмотреть и не мог. А рассматривать было что. Сабля насквозь пронзила актеру горло и вошла в дверцу шкафа до половины.

– Ну и кто из нас б-бабочка? – спросил Эраст Петрович.

Руки умирающего схватились за рукоятку – и упали. Глаза закрылись. Тело обмякло, но осталось висеть.

Фандорин уже не смотрел на мертвеца. Он посжимал-поразжимал пальцы. Присел и подпрыгнул – сначала не очень высоко, потом еще раз, метра на полтора. Ударил кулаком по краю стола. Подломились ножки, столешница покосилась, с нее звонко покатились кубки, подсвечники, прочая сверкающая чепуха.

– То-то же, – сказал Эраст Петрович энергии Ки. – И больше д-дурака не валяй.

Опять заикаюсь, вдруг понял он. Совсем без инвалидства нельзя? Ладно, лучше заикаться с энергией Ки, чем разливаться соловьем из кресла-каталки.

Он выглянул за дверь. Прислушался.

Кто-то вдали командовал:

– Обыскать все помещения! Где у них тут награбленное? Поставить караул! Нашли Волю?

Легко и неслышно ступая, Фандорин прошел по коридору, выглянул из-за угла.

Командовал пышноусый коротышка в кожаной фуражке с красной звездой. Повсюду были люди – подбирали брошенное оружие, волокли мертвых, осматривали комнаты. Через минуту-другую должны были добраться и до флигеля.

Эраст Петрович дожидаться не стал.

Он вошел в первую же дверь, распахнул окно и, перемахнув через подоконник, без колебаний спрыгнул в темноту.

Как хорошо!

Красная правда

Вечека и Чеквалап

У ограды большой барской усадьбы на Поварской остановился извозтрудящийся, как теперь называли «ванек». Обернулся к седоку, перекрестился.

– Вот он, бывший графа Сологуба. Госсподи, не чаял живым добраться.

– Да, весело живете, москвичи, – сказал седок, молодой военный, спрыгивая на тротуар.

Время было рассветное, сумеречное, но город в минувшую ночь не спал. Сразу в нескольких местах густо стреляли, неслись куда-то грузовики с вооруженными людьми, а когда проезжали Самотеку, по мостовой с дроботом промолотила пулеметная очередь.

– На. Как договаривались.

Военный не глядя сунул вознице кредитку. Тот внимательно осмотрел пассажира, задержавшись взглядом на следах споротых погон.

– Сто рублей прибавить надо. Что страху-то натерпелся.

– Ага. И штаны с сапогами. Уговор есть уговор.

Молодой человек – он был высокий, светловолосый, подтянутый – взял с сиденья саквояж.

– Гляди, ваше благородие. – У извозчика сузились глаза. – Тут теперь знаешь чего? Чека. – Он кивнул на часового у распахнутых ворот. – Сейчас вот скажу, что ты вел вражеские разговоры. Я пролетарий, мне от власти доверие.

– Дерьма ты кусок, а не пролетарий. Вообще ничего не получишь.

Блондин спрятал бумажку обратно в карман.

«Ванька» разинул рот – заорать, но поглядел еще внимательней и передумал. В лице у молодого человека было какое-то не очень понятное, но тревожное противоречие. Яркие васильковые глаза смотрели вроде бы весело, но у рта пролегла твердая, угрюмая складка, на виске белел косой шрам, а еще один, неровный, самым кончиком выглядывал из-за воротника. Очень возможно, что военный был не так уж и молод.

Шепотом выматерившись, извозтрудящийся хлестнул клячу, а пассажир надел фуражку, которую доселе держал в руке, и оказалось, что он никакое не благородие, а красный командир – на околыше алела матерчатая звезда. Подошел к часовому и хрипловатым, привыкшим командовать голосом спросил:

– Где тут найти товарища Орлова?

– Проходи, там скажут.

– И документ не спросишь? – удивился военный.

– На кой? – Часовой зевнул. – К нам посторонние не ходят.

Покачав головой, краском пошел через широкий двор, с двух сторон стиснутый флигелями. Из одного, правого, вдруг повалили люди с винтовками. Первый, должно быть, начальник, оборачиваясь, кричал:

– Машин больше нет, товарищи! Придется бегом! Шевели ногами, мать вашу!

Протопали мимо. Лица у всех хмурые, усталые.

– Что-то Наташи не видать, – пробормотал блондин, провожая их взглядом. Учитель словесности в гимназии рассказывал про особняк на Поварской, что это и есть дом графов Ростовых из романа «Война и мир». Теперь к двери был криво приколочен фанерный щит, на нем белой краской, тоже криво: «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем».

Войдя в вестибюль, посетитель поморщился. Порядка не было и здесь. У стола с табличкой «Дежурный» сгрудилась толпа, все наперебой что-то говорили, измученный человек в расстегнутом кителе отмахивался от них, кричал сорванным голосом в телефон:

– Подкрепление? Полчаса как отправили… Почем я знаю где?

Было ясно, что тут ничего не добьешься.

Терпение не входило в число достоинств блондина. Он нахмурил золотистые брови еще сердитей, повертел головой, высматривая кого-нибудь пригодного, – и быстрым, точным движением уцепил за локоть бегущего рысцой порученца с бумагами.

– Товарищ, где тут у вас Орлов?

Порученец, не оборачиваясь, дернул руку, но не высвободился и лишь тогда оглянулся.

– Зачем тебе товарищ Орлов? Ты кто? – И тоже, как давеча извозчик, задержался взглядом на плечах военного.

– Я тот, кому нужен Орлов. А зачем – я расскажу ему. Проводи-ка меня к нему, товарищ, будь ласков.

Пальцы у неизвестного были железные, а голос хоть и тихий, но какой-то очень убедительный. Сотрудник ЧК сразу стал вежлив.

– Идемте, это на втором.

Пошли вверх по лестнице.

– Что это у вас пальба по всему городу? – спросил краском. – Где-то даже трехдюймовка шарашила.

– Черную гвардию кончаем. Надоели, бузотеры… Эй, Крюков! Тут товарищ к Орлову! – крикнул сотрудник на пороге секретарской, но внутри никого не было. – Вышел куда-то… – Порученец прислушался к голосу, доносившемуся из-за двери. – Вы дождитесь, когда товарищ Орлов кончит по телефону говорить, и заходите.

И вдруг спохватился, что привел к начальнику непонятно кого.

– Ваша как фамилия? Вы откуда?

– Я Романов. Вызван с Псковского фронта телеграммой, – ответил военный. – «Явиться в ВЧК к Орлову». Что за «ве-че-ка» такая, знать не знал, но приказ есть приказ. Явился.

За дверью в это время как раз шла разъяснительная работа по поводу того, что такое ВЧК.

Хозяин кабинета, мужчина лет сорока с короткой бородкой, в солдатской гимнастерке под кожаной курткой, потирая веки, втолковывал комиссару Центральной телефонной станции:

– Крошкин, долго еще твои телефонистки будут путать ВеЧеКа и Чеквалап? У нас тут аврал, судьба революции решается, а мне через раз звонят: «Это Чеквалап? Чрезвычайная комиссия по снабжению валенками и лаптями?» Собери своих дур и вколоти им, что такое ВЧК… Сам знаю, что из Питера переехало много новых учреждений, к названиям никто не привык. Но наше учреждение с другими пусть не путают. Гляди, Крошкин. Еще один звонок про валенки, и я твою башку в валенок засуну, понял?

Бухнул трубкой. Засмеялся. Потер бородку.

Снова зазвонил аппарат. На сей раз ошибки не было, телефонировал командир отряда, посланного ликвидировать анархистскую артель «Свобода», второй по важности оплот черногвардейцев.

– Ушшшел, ушшел! Иззззмена! – яростно зашипела и зазудела трубка. – У тебя, Орлов, в ЧК предатель!

– Спокойно, Шилейкис, без драматических эффектов. Что не так? Кто ушел? Ты артель разоружил или нет?