В ногу! - Андерсон Шервуд - Страница 24

Последний работал теперь кассиром в ресторане[35] — от шести вечера до двенадцати ночи. От двух до семи он спал в комнате, окна которой выходили на Мичиган-бульвар. По четвергам он был свободен. В этот день его заменял у кассы владелец ресторана, маленький раздражительный ирландец, по имени Том О’Тул.

Мак-Грегор получил возможность поступить в университет благодаря банковской книжке Эдит Карсон. Вот как это вышло.

Однажды вечером, по возвращении из Угольной Бухты, он сидел вместе с ней в полутемной мастерской за решетчатой дверью. Мак-Грегор был молчалив и хмур. Накануне он пытался объяснить свою мысль о марширующих рабочих некоторым из работавших на складе, но они не поняли его. Он упрекал себя в отсутствии красноречия и теперь, сидя в глубоких сумерках, обхватив голову руками, молча смотрел на улицу и думал невеселые думы.

Великая мысль, осенившая его во время похорон матери опьянила его скрытыми в ней возможностями. У него не проходило желание встать, распрямить плечи, выбежать на улицу и попробовать могучими руками собрать людей и направить их в долгий осмысленный марш, который был бы началом возрождения мира. Но когда его кровь несколько остывала от бушевавшего в ней огня, он всеми силами пытался взять себя в руки и заставлял себя ждать. Люди, с которыми он сталкивался на улице, в ужасе отшатывались при виде жуткого выражения его лица.

Девушка, сидевшая рядом с ним, раскачиваясь в кресле-качалке, начала говорить; она пыталась высказать хотя бы часть того, что угнетало ее. Сердце ее сильно билось; она говорила медленно, часто останавливаясь, чтобы скрыть дрожь в голосе.

— Если бы вы бросили вашу работу на складе… чтобы целиком отдаться своим занятиям… Это помогло бы вам в выполнении вашего плана, не правда ли? — спросила она.

Мак-Грегор посмотрел на нее и рассеянно кивнул головой. Он подумал о ночных занятиях в своей комнате, когда после тяжелого рабочего дня на складе голова его казалась налитой свинцом.

— Кроме собственной мастерской у меня есть еще около двух тысяч долларов в банке, — сказала Эдит, отвернув лицо, чтобы скрыть свой испуг. — Я хотела бы вложить их в какое-нибудь дело. Я не хочу, чтобы они зря лежали в банке. Мне хочется, чтобы вы взяли эти деньги и стали юристом.

Эдит застыла на месте и ждала его ответа. Она чувствовала, что поставила перед ним тяжелую проблему. В душе у нее снова зародилась надежда.

«Если он возьмет эти деньги, тогда мне нечего бояться, что когда-нибудь он выйдет отсюда и уже не вернется», — подумала она.

Мак-Грегор усиленно думал. Он еще не пробовал изложить ей свою великую идею и не знал, как начать.

«В конце концов, почему бы не осуществить моего первоначального плана и не стать юристом? — спросил он себя. — Ведь это может мне открыть двери». Вслух он произнес:

— Я согласен. Я сделаю так, как вы говорите, Эдит. Мать то же самое советовала мне. Что ж, попробую. Хорошо, я возьму эти деньги. — Он снова взглянул на нее, сидящую перед ним, зардевшуюся и решительную, и ее преданность тронула его, как некогда тронула преданность дочери гробовщика в Угольной Бухте. — Я бы ни от кого другого не принял помощи, но меня нисколько не смущает, что я буду обязан вам.

Несколько позже он шел по улице и строил новые планы для достижения намеченной цели. Его раздражало то, что казалось ему собственной несообразительностью. Подняв вверх кулаки, он пригрозил небу:

— Я должен приготовиться к тому, чтобы трезво использовать свой разум. В той борьбе, которую я собираюсь начать, в помощь крепким кулакам нужны тренированные мозги.

Вот тогда-то мимо шахтерского сына прошел фабрикант из Огайо и страшно испугался при виде его. Мак-Грегор почувствовал в воздухе запах ароматного табака. Он повернулся и стал пристально смотреть на человека, нарушившего ход его мыслей.

— Вот с этим я и буду бороться, — проворчал он, — с уютным, преуспевающим приятием этого хаотичного мира, с этими тепло пристроившимися людишками, которые ничего дурного не хотят видеть в нашем гнусном мире. Я бы хотел нагнать на них такого страху, чтобы они, побросав свои сигары, бросились бежать, как растревоженные муравьи!

Глава II

Мак-Грегор стал посещать университет и, бродя между массивными университетскими зданиями, построенными на средства одного из американских богачей[36], размышлял о том, почему великий рассадник науки занимает столь крохотный уголок в таком большом городе. Университет, казалось, был совершенно обособлен и не имел ничего общего с окружавшей его обстановкой. Это напоминало художественную вышивку на грязном рукаве уличного мальчишки.

Мак-Грегор недолго оставался в университете.

Однажды у него вышло недоразумение с одним из профессоров. Он сидел в аудитории и думал о будущем, о том, как он положит начало движению Марширующего Труда. Рядом с ним сидела полная, рослая девушка с голубыми глазами и волосами цвета спелой соломы. Она, так же как и Мак-Грегор, не обращала внимания на то, что происходит в аудитории, и из-под полуопущенных ресниц наблюдала за соседом. В уголках ее глаз светилось любопытство. Она зарисовывала в блокноте его крупный рот и нос.

Налево от Мак-Грегора, высунув ноги в проход между стульями, сидел молодой человек и думал о девушке с волосами цвета спелой соломы. Он мысленно строил план атаки на нее. Это был типичный американский юноша из богатой буржуазной семьи; он только оттого учился в университете, что не торопился заняться торговлей. У его отца на западной стороне Чикаго была фабрика, где выделывались Лубянки для ягод, а молодому человеку хотелось бы учиться в другом городе: тогда ему не пришлось бы жить дома. В течение целого дня он думал о том, что вечером вернется нервный, усталый отец и будет ссориться с матерью. Он сидел и ломал голову над вопросом, как бы достать у матери денег, чтобы с шиком пообедать в хорошем ресторане. Он, облизываясь, рисовал себе уютный столик, на котором лежит пачка душистых папирос, а напротив него сидит вот эта самая девушка, залитая мягким розовым светом.

Впереди Мак-Грегора сидел другой студент — бледный, нервный молодой человек, все время барабанивший пальцами по корешку книги. Он очень серьезно относился к занятиям и каждый раз, когда профессор кончал фразу, вставал и задавал вопросы. Когда профессор улыбался, молодой человек считал своим долгом громко рассмеяться. Он походил на музыкальный инструмент, который звучал под пальцами профессора.

А последний — маленького роста человек с густой черной бородой, широкоплечий, в больших толстых очках, говорил резким, возбужденным голосом:

— Весь мир полон недовольства. Люди мечутся, как звери в клетке. В мозгу каждого человека зарождаются волнующие, тяжелые мысли. Обратите внимание на то, что творится в университетах Германии.

Профессор остановился и обвел аудиторию сверкающим взором. Мак-Грегор был так раздражен его пустословием, что не мог сдержаться. Он переживал чувство, аналогичное тому, что обуяло его, когда он слушал социалиста-оратора на улицах Угольной Бухты. Он с проклятием встал со стула и оттолкнул его назад. Блокнот упал с колен девушки, и отдельные листки рассыпались по полу. Голубые глаза Мак-Грегора метали искры. Он стоял перед удивленной аудиторией, высоко подняв свою большую рыжую голову, и в нем чувствовалось нечто исключительно благородное, невольно вызывавшее представление о красивом диком звере. Девушка, разинув рот, смотрела на Мак-Грегора, с уст которого срывались слова, похожие на рычание.

— Мы переходим из комнаты в комнату и всюду слышим только слова и слова, — начал Мак-Грегор. — На перекрестках больших городов и на улицах сел и деревень люди говорят и говорят без конца. Они пишут книгу за книгой и беспрестанно болтают языком. Они пустословят, не говоря ничего дельного.

Возбуждение Мак-Грегора росло.