О нём (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 68

Или любил…

А жить здесь — значит ощущать перемены в жизни куда более значимые, нежели просто смена города на более крупный. Вне зависимости от происходящего в остальной части страны, Лос-Анжелес дружелюбный по отношению к геям город. Тут никто не скрывается. Тут все гордятся собой. По улицам, держась за руки, гуляют парочки в самых разных комбинациях, и никто даже бровью не ведет. Не могу себе представить ничего подобного на улице большинства мелких городов — и уж точно не в Прово. Мормоны слишком хорошо воспитаны, чтобы высказать тебе что-либо в лицо, но осуждение и отвращение будут витать в воздухе.

Так и не зная, куда в итоге Себастьян отправился на миссию, я за него беспокоюсь. Хорошо ли он проводит время? Или же страдает? Приходится ли ему прятать часть своей души ради счастья важных ему людей? Зная, что связатся с ним все равно невозможно, я больше не пишу ни сообщения, ни письма. Но иногда, чтобы хоть как-то снизить напряжение в груди, я пишу что-нибудь и отправляю сам себе — просто чтобы крутящиеся в голове слова перестали мешать мне нормально дышать.

Отем сообщила, что миссис Бразер собралась показать в Фейсбуке момент вскрытия письма, но вынести это я оказался не в состоянии. Я предположил, что Одди посмотрела, но она клянется, будто не знает, куда направили Себастьяна. Впрочем, даже если она врет, я взял с нее обещание мне не говорить. Что, если он поедет в Финикс или в Сан-Диего? Я ведь не смогу удержаться и, приехав туда на машине, начну искать по окрестностям самого сексуального парня на свете, с длинной челкой, в белой рубашке и на велосипеде.

Иногда по ночам, когда не спится и невозможно перестать вспоминать обо всем, чем мы с ним занимались, я представляю, как сдаюсь и спрашиваю у Отем, где его найти. Представляю, как вижу его в типичной одежде миссионера и как он удивится моему появлению. И фантазирую, как предложу ему сделку: стану мормоном, если он останется со мной навсегда, пусть и в тайне.

***

В первый уикенд октября я, как обычно, в одиннадцать часов утра в воскресенье звоню Отем. И сначала, как и всегда, чувствую боль при звуке ее такого знакомого голоса. Может показаться странным, но как бы тяжело мне ни было прощаться с родителями и сестрой у дверей общежития, расставание с Одди оказалось еще более трудным. Иногда я ругаю себя за то, что не рассказал ей о себе раньше. А теперь у каждого из нас появятся другие близкие друзья. Что бы мы ни говорили при этом друг другу, перемен не избежать.

— Таннер, боже мой, подожди, дай я прочитаю тебе письмо!

Именно так она меня и поприветствовала. Я ничего не успел ей сказать, как она уже положила трубку, чтобы достать, как я полагаю, последний манифест Братали [производное от сочетания слов brat (капризная, избалованная) и имени Натали — прим. перев].

Ее соседка по комнате — на самом деле, Натали — склонна к экзальтации и истерикам и часто оставляет на столе Отем пассивно-агрессивные заявления насчет шума, чистоты, заканчивающейся зубной пасты в ванной, которой они вдвоем пользуются, и того, сколько кому ящиков позволено занимать. Любопытный факт: мы с Одди уверены, что она мастурбирует, когда думает, будто Одди спит. Факт этот ни к чему отношения не имеет, просто я счел эту историю захватывающей и потребовал как можно больше деталей, прежде чем согласиться с самой теорией.

Телефон падает у Отем из рук, прежде чем она умудряется схватить его покрепче.

— Обожебожебоже!

— На этот раз что-то стоящее?

— Думаю, это письмо лучшее за все время, — сделав глубокий вдох, Отем усмехается. — Помнишь, я говорила тебе, что на прошлой неделе она заболела?

Я с трудом могу вспомнить ту смс. Мои входящие забиты под завязку.

— Ага.

— В общем, записка про тот день. Итак. «Дорогая Отем, — начинает она читать. — Спасибо тебе еще раз, что принесла мне завтрак. Мне было так плохо! И я чувствую себя такой неблагодарной, когда пишу об этом…»

Я с удивлением смеюсь и жду, к чему она ведет.

— Господи…

— «…но я не могу перестать об этом думать, так что решила все же сказать. Вилка с тарелкой были грязными, в каких-то крошках. И я тогда подумала: сделала ли это Отем специально? Надеюсь, что нет. Знаю, что иногда могу быть привередливой, но я хочу, чтобы отношения между нами всегда были столь же доверительные, как и сейчас…»

— Черт, да она не в себе!

— «…поэтому и подумала, что лучше все-таки спросить. Или же просто хотела, чтобы ты знала, что если это было специально, то это очень плохо с твоей стороны. Само собой, если так вышло случайно, то не обращай внимания. Ты очень милая! Целую. Нат».

Я провожу рукой по лицу.

— Если честно, Одди, тебе пора найти себе новую соседку. По сравнению с этой даже Райкер милашка.

— Не могу! На моих глазах народ уже менялся соседями. Столько нервов!

— А с этой нервов типа нет?

— Есть немного, — соглашается Отем, — но еще она такая странная. От чего становится ужасно интересно.

— Хотя я очень даже понимаю ее претензии насчет крошек. Я талдычил тебе о них уже много лет. Но принести еду больному в грязной посуде…

Отем хохочет.

— Можно подумать, она в нашей столовой ни разу не ела. Посуда там выглядит довольно подозрительно.

— Действительно, как они посмели! Они вообще в курсе, что такое Йельский университет?

— Да ну тебя. Как в Лос-Анджелесе?

Я выглядываю в окно.

— Солнечно.

Отем стонет от зависти.

— А как выходные? Что интересного?

— Вчера университетская сборная играла с Вашингтон Стейт Кугарс, так что мы толпой отправились на игру.

— Кто бы мог подумать: Таннер футбольный фанат…

— Я бы не стал называть себя именно фанатом. Скорее осведомленным насчет некоторых правил, — откинувшись на спинку стула, я почесываю подбородок. — А вечером к нам на вечеринку приходили ребята из Хедрик-Холл. Я ходил туда с Брекином, — Брекин, мой первый здешний близкий друг, сбежал из маленького техасского городка, и по странному совпадению он 1) гей и 2) мормон. Нарочно не придумаешь. Еще он очень умный и читает почти с таким же ненасытным книжным голодом, как и Отем. Пожалуй, я мог бы в него влюбиться, если бы мое сердце уже не было занято. — Вроде интересный день получился. А ты чем занималась?

— У Дикона было соревнование, так что мы были там.

Дикон. Ее бойфренд и звезда команды по гребле в одном лице.

Не стану отрицать, я ревную — хотя совсем чуть-чуть. Но в целом, кажется, он классный парень. Ирландец. По уши влюблен в Отем. Так что он мне уже нравится. На прошлой неделе Дикон написал мне с просьбой помочь выбрать ей подарок на день рождения. Подключить лучшего друга — умный ход.

— Я скучаю по тебе, — говорю я.

— Я тоже.

Рассказав друг другу, чем займемся на День Благодарения, мы договариваемся созвониться на следующей неделе и, переполненные любовью друг к другу, заканчиваем разговор.

Не проходит и пятнадцати минут, как я снова чувствую тоску.

Но потом в дверях вижу Брекина с фрисби в руке.

— Из-за кого из них на этот раз?

Однажды вечером после нескольких эпизодов «Во все тяжкие» подряд и моря водки с тоником я обо всем ему рассказал.

— Из-за обоих.

Брекин показывает на фрисби.

— Пойдем на улицу. Там хорошая погода.

***

В моей жизни было несколько моментов, когда я ощущал действия высших сил. Первый произошел, когда мне было шесть лет, а Хейли три года. Это мое самое раннее отчетливое воспоминание; все предыдущие — невнятные и обрывочные. Например, как я бросаюсь пастой или как смотрю в потолок, когда кто-то из родителей читает мне перед сном. А то очень хорошо отпечаталось у меня в голове. Мама, Хейли и я поехали в T.J. Maxx. Стойки с одеждой стояли так близко друг к другу, что пройти мимо и не задеть какую-нибудь вещь было практически невозможно.

Глупенькая Хейли, играя, несколько раз пряталась от мамы среди вещей. Но потом совсем исчезла. Минут десять мы бегали по магазину и в панике громко ее звали, проверив каждую полку. Но найти Хейли никак и не могли. По нашей просьбе продавщицы вызвали охрану. Мама была в истерике. Я тоже был в истерике. Раньше никогда не делал ничего подобного, но закрыв глаза, я начал умолять — не человека, не силу, а, наверное, некое возможное будущее, — чтобы с Хейли все было в порядке. Всего за несколько недель до этого происшествия я узнал слово «похищение», и оно так сильно перестроило мое мышление, что возможность похищения я видел на каждом шагу.