Страх во тьме (СИ) - Шторм Максим - Страница 31

31

Я настежь распахнул окно, И ветер в комнату ворвался. Вцепился с воем мне в лицо, Но я лишь тихо рассмеялся. Ни дождь, ни тьма, ни ураган Мне не страшны теперь, поверьте. Ведь жизнь не сказка, а обман, Мираж в безумной круговерти. В глазах туман, в запястьях боль, И вены жжёт, конец уж близко. На чистый пол стекает кровь, А надо мною смерти призрак. Уйду я тихо, без помех, Оттуда мне не возвратиться. Бог не простит мне тяжкий грех, Ведь я изгой, самоубийца. Я не оставлю за собой Письма посмертного в крови. Осталось только фото той, Кого всем сердцем я любил. Взобрался я на подоконник - Внизу тринадцать этажей. Шатаюсь, я почти покойник От безнадёжной любви к ней... Прощайте все, прости меня, Ты, кому душу я отдал. Таков финал на злобу дня, Закрыл глаза я - и упал.

Как я и предполагал, у Колина были весьма абстрактные понятия касаемо тематики и трактовки стихотворных произведений. И это НЕ про любовь?! Опустив штору, я больше не раздумывал. Я зажёг керосиновую лампу на прикроватном столике и нашарил свои шмотки. Натянул штаны, майку и обулся. Прикрутив фитилёк, я вышел из комнаты, тихонько притворив за собой дверь, чтобы ненароком не разбудить горе-поэта. Пусть спит, сердешный. Умаялся, поди, за день. М-да, ещё немного и я заговорю, как его любимая бабуля!

Чем, ворча, жаловаться на бессонницу, лучше прогуляться по замку, рассуждал я. Естественно, я, шатающийся по тёмным коридорам, буду выглядеть несколько подозрительно, но кто об этом узнает? Вроде все должны преспокойно спать. Моя спальня располагалась на первом этаже, вместе с другими комнатами, некоторые из которых ещё не были, как следует, обустроены и находились в стадии ремонта. Спальни были разбросаны по четырём крылам замка, а коридоры сходились в гигантском холле. Кроме того, первый этаж вмещал немыслимых размеров приёмный зал, обеденный зал, оружейную комнату, библиотеку и вместительную кухню.

Хочу заметить, что кухня находилась на первом месте в моём списке приоритетов. Чегой-то мне восхотелось плотно перекусить. И я был намерен отыскать кухню, во что бы то ни стало. Было бы неплохо встретить по пути праздношатающегося Коннора, усмехнулся я. Жаль, что старик почти наверняка дрыхнет без задних ног. Коннор бы уж точно указал нужное направление. В конце концов, я очутился в холле и попробовал сориентироваться. Окинув хозяйским взором (пока никто не видит!) великолепное убранство холла, я решил снова положиться на своё звериное чутьё, не раз выручавшее меня из крутых передряг, и направился к импонирующему мне коридору.

Двигаясь в полутёмном каменном пространстве, я примечал по обеим сторонам закреплённые на стенах геральдические штандарты, боевые знамёна, навеки застывшие рыцарские доспехи... Металлические руки безмолвных воинов свободно покоились на гардах воткнутых в пол мечей. Безликие забрала провожали меня взглядом пустых, жутких глазниц. Я буквально ощущал, как на меня давит внушительный груз веков. И мне нравилось это ощущение. Нравилось чувствовать себя хоть небольшой, но частицей замка. Частицей древней истории...

Вскоре я убедился, что чутьё меня не подвело. Через несколько изгибов, упрямо двигаясь только вперёд, я остановился напротив неплотно прикрытой простой двери из шлифованных досок. Из щели пахнуло мощным жаром и сочным ароматом кухни. Корица, лавровый лист, запах жареного мяса, наваристых похлёбок и экзотических специй... Неужто наш чудо-повар и по ночам кашеварит? Когда он спит, бедолага? Молодца, ничего не скажешь. Я блаженно улыбнулся. Похоже, я прибыл по адресу. И, может быть, опрокинем с поваром рюмочку другую за знакомство? Поболтаем по душам, развеем скуку, так сказать. Но что это? К запаху яств и треску сгораемых в камине дров, примешивались чьи-то возбуждённые голоса.

Неужели и Коннор там, помогает жарить плюшки? Я прислушался. И понял, что к процессу приготовления пищи голоса не имеют никакого отношения. Я совершенно точно различил два голоса. Первый - низкий, испитой, хрипловатый - принадлежал, несомненно, мужчине лет сорока с хвостиком. Кому принадлежал второй голос, я затруднялся ответить. То ли женщине, то ли ребёнку... Однако в интонации этого, непонятного мне, голоса отчётливо проскальзывали пугливые, граничащие с истерикой, нотки. Стараясь лишний раз не шуметь, я застыл, навострив уши.

- ... ну что же ты убегаешь от меня, малютка? Ты же знаешь, я всегда желал тебе одного добра!

- Это смотря что вы считаете добром!

- Ого! Да ты, я смотрю, грамотная стала не по годам. Кто тебя научил грубить своему папочке?

Обладатель хриплого голоса чему- то развеселился.

- Вы мне не отец! - в голосе маленькой девочки (теперь я был уверен в своём определении) прорезался гнев. - Мой папа давно умер. И если бы он был жив, вы бы так себя не вели!

- Жив? Ты права, твой старик отбросил копыта, а твоя мамаша кинулась на шею первому встречному. То есть мне. Мне! Кто, мать твою, растил тебя все эти годы, заботился, кормил, одевал? Дух святой? Нет? Правильно. Я и только я. И неужели я не заслужил хоть малейшей благодарности, горбатясь ради тебя до седьмого пота?..

Сейчас хриплый голос звучал зло и ощутимо сочился ядовитым сарказмом.

- Только я один думал о тебе и больше никто! Думал, как запихнуть кусок хлеба в твою неблагодарную глотку. А до чего же ты прожорлива!

- Вы меня всегда ненавидели! И всегда думали, как от меня избавиться!

- Не смей со мной так разговаривать, маленькая дрянь! Когда твоя мать смылась (плевать она на тебя хотела), ты осталась сидеть на моей трудовой шее. Да, да, трудовой шее! Думаешь, было легко сделать из тебя человека?

Надо же, какой добряк, поразился я, не ослабляя внимания.

- Я вас не просила ЗАБОТИТЬСЯ обо мне.

- Заткнись. Мне пришлось это делать. Ибо по натуре я человек мягкий и сострадательный. А в ответ ничего, кроме неблагодарности я не получаю. Сколько я мучился с тобой, недоедал, с хлеба на воду перебивался, лишь бы ты с голода не сдохла!

- Кроме выпивки вас ничто не интересовало, в том числе и я. Только папа меня любил!

- Да пусть он горит в аду! Он был ублюдком при жизни, остался им и после смерти. А твоя шлюха-мать...

- Не смейте ТАК говорить, вы!..

Голосок неизвестной девочки дрожал от обиды и едва сдерживаемых слёз.

- А то что, укусишь меня? Ладно, лапушка, этот разговор бесконечен. Хватит об одном и том же... Давай лучше поиграем! Твоему любимому папочке необходимо расслабиться после долгого тяжёлого дня. Ну, иди же ко мне!..

- Нет!

- Ты что, боишься меня? Я же не хочу тебе ничего плохого, прелесть моя. Просто поиграем, как в прошлый раз.

- Не надо, пожалуйста...

- Ну что же ты... Постой, не вздумай убегать от меня, тебе же хуже будет. Ты что, забыла, как нам было хорошо ТОГДА?

- Ну, пожалуйста, сэр, не трогайте меня, пожалуйста, - девочка шептала с отчаянной мольбой, всхлипывая и запинаясь. В её дрожащем голосе сквозил такой ужас, что я покрылся мурашками. Что этот подонок собирается с ней делать?

- Лучше ударьте меня, избейте, только не касайтесь меня ТАМ...

- Хорошо. Хорошо, я сказал. Не буду. Это ты будешь касаться меня. Как я тебя учил. Ты способная девочка, должна была запомнить.