Верни мои сны - Ирбе Саша - Страница 2

2

5. Умершей девочке-поэтессе

Дробью бульваров спешу к тебе,опытом, знанием наизусть,в новосибирский, тугой разбег,в старомосковский, ядреный пульс.В первую правду из всех и вся(окна квартиры на старый дом).Нежным, как ты, на земле нельзя.Я и сама здесь живу с трудом.Все здесь искомое – аж судьба.Все здесь знакомое – аж рябит.Выше – сиреневых звезд резьба,ниже – Марина в цветах стоит.Руки возложены на груди!..Девочка-ангел, не уходи!..Девочка-ангел глядит воследвсем, кому в жизни и жизни нет.Адовы кольца – гремит Москва.Девочка плачет – она живатоненькой ниточкой детских строк:«Люди – любите друг друга впрок!Люди – храните друг друга впрок!Люди – дышите друг другом впрок!»

6. Московское утро

Час утра над Москвой подобен сновиденью.Почти нездешней дышит тишиной.Как будто мир во время сотворенья.И снова пахнет в воздухе весной.А там, в саду, под белой колокольней,под пестротой Кремлевского дворца,земля рождает новый день субботний,земля не прячет бледного лица.Дома, проспекты – все покрыто тайной.И в облаках такой прозрачный свет.Я в это утро встретилась случайнос Москвой из прежних, из державных лет.И вы скорей в окно свое взглянитена ту Москву, что исстари жива!..И у Христа Спасителя в гранитепо-прежнему сияет голова.И веришь вновь, что красота бессменнаи что еще нас кто-нибудь хранитсреди тревог, невзгод обыкновенных,чужих признаний, сплетен и обид.Святая дева или Бог степенный?!.А, может быть, величием красна,Москва,как лучший город во Вселенной,в который вновь вторгается весна.

Готический роман

1. В детстве меня схоронила от этого мама

Не отзовешься на мое: «Замринад вечностью!»Безвременный покой.Он не у этой – у другой земли.И город там, наверное, другой,куда идут безмолвные суда.Пространство моря – все вода, вода…А жизнь как будто временный ночлег.Вчера был сад. Сегодня – холод, снег.И я по снегу этому бреду.И я все меньше чувствую беду.И улыбаюсь просто оттого,что жив лишь куст от сада моего.

Я явственно помню тот последний день моей яркой, стремительной, но… Но ничем не омрачаемой жизни.

Вверху, надо мною, плыли черные, безликие ветки деревьев, а вместе с ними плыло все: кресты, стволы и, точно яичной скорлупой, обсыпанные снегом могилы…

Я никогда не была на кладбище. В детстве меня схоронила от этого мама, а потом?.. Потом как-то и не случалось, чтобы кто-нибудь умирал.

А если и умирал, то обстоятельства всегда складывались так, что именно в этот день на меня сваливалось неимоверное количество дел и, при всем моем великом желании, я не успевала приехать.

Наверное, вы удивляетесь, почему «великом». Здесь я грешна. Меня, как писательскую душу, всегда интересовал вопрос встречи жизни со смертью. Будучи наполовину язычницей, я относилась к последней как к неизбежной участи бытия; к тому, без чего гармония в мире была бы непредставима.

Вы только представьте, какое желание власти и страсти явилось бы в каждом из нас, если бы мы только знали, что мы бессмертны?!.

И лишь одно праздное любопытство, вечное желание еще неиспытанных впечатлений, а вовсе не стремление с кем-то проститься, влекло меня на таинственные погосты.

Нет, вы только не подумайте, что я вовсе не видела кладбищ!

Раньше мне очень нравилось бродить среди всяких надгробий: разглядывать кресты и надписи на пустынном Донском; а на Ваганьковском читать стихи под торжественным бюстом Есенина или готовиться к экзаменам по истории русского языка на заброшенной могиле Даля.

У меня даже были друзья, которые тоже обожали бродить в окружении бессмертных могил.

Помню: мы как-то целый день провели на Новодевичьем. Общались с местными кошками, смотрителями, начальником тюрьмы, ставшим при выходе на пенсию начальником кладбищенской охраны. Он же с неистребимым удовольствием рассказывал нам о том, к кому ходят, а к кому не ходят из недавно почивших знаменитостей их земные родственники, коллеги, друзья… какие могилы пользуются любовью у посетителей, а какие забыты.

И оказалось, что каждые ходят к своим: спортсмены – к спортсменам, писатели – к писателям, архитекторы – к архитекторам, и только люди, далекие от всяческих каст, – к политикам и артистам.

А был случай: я испугалась, когда, придя ранним утром на могилу Зинаиды Райх (теперь и сказать не могу, что меня туда привело в столь странное время), увидела курточку… Просто курточку… Просто лежащую на камне. И вдруг меня обуял такой страх, что я стремглав понеслась к выходу.

А по дороге мне встретился гробовщик: худой, высокий, будто бы весь выпачкавшийся в земле и с измазанной землею лопатой. Такой, каким и полагается быть гробовщику. Страх увеличился, и меня вмиг стало трясти так, что я и сейчас отчетливо помню, как дрожали на бегу мои руки и ноги.

Только потом от всего этого мне было смешно. С великой гордостью рассказывала я своим знакомым, что многих в жизни вещей не боюсь, а вот курточки и гробовщика испугалась.

Но я не об этом, а о том, что никогда в жизни до этого даже не предполагала, что значит НАСТОЯЩЕЕ КЛАДБИЩЕ.

Сколько любвив этих спящих навекив могилах!Разве кого-то она до конца утолила?Разве оставила в ком-тохоть что-то живое?Разве здесь есть, как в мечтах,голова с головою,руки с руками;колени к коленям прижались?Все одиноки, как были когда-то,остались.Вечер февральский. Москва.Год две тыщи девятый.Жутко болит голова,и алеют закаты.