Танкисты
(Повесть) - Баскаков Владимир Евтихианович - Страница 36

Боев давно заметил, что заместители командиров по строевой, как правило, очень храбрые офицеры. Они постоянно рискуют и нередко рассчитываются за это кровью, а то и жизнью. Еще в Белоруссии в танковой атаке погиб заместитель командира их корпуса, воевавший добровольцем в Испании. Почему его танк оказался в боевых порядках танкового батальона, так никто и не узнал, — наверное, нужно было по обстановке. А может, вспомнил полковник с Золотою Звездой Героя, имевшей всего двузначный номер, Уэску или Гвадалахару.

Но Боев встречал и таких замов, которые при всей их отчаянной храбрости и твердой воле все же не были на высоте задач современной войны. Командиры бригад, дивизий, корпусов в этот последний военный год были на вершине военного искусства, чувствовали себя хозяевами на поле боя. А вот иным заместителям их этого не хватало.

Боев не знал послужного списка Лебеденко, но без труда угадывал в нем кадрового служаку. За плечами, наверно, и гражданская война, и киевские или белорусские маневры, и страшное начало этой войны.

И он не ошибся. Полковник Иван Лукич Лебеденко действительно пришел в Красную Армию весной восемнадцатого года, споров с гимнастерки погоны с унтер-офицерскими лычками. Твердо знал солдатскую службу — строй, ружейные приемы, рубку лозы и другие премудрости, без которых нельзя было и шагу ступить в гвардейском драгунском полку. В дивизии червонных казаков Виталия Примакова ему доверили сперва эскадрон, а потом и полк. Впрочем, приказа о назначении командиром полка не было; по приказу значился он помощником, он заменял командира, выбывшего по ранению, в самых главных боях под Киевом и Житомиром.

После гражданской войны Ивану Лукичу пришлось трудновато: не хватало грамотешки. Ведь до солдатчины-то он успел окончить только неполных два класса церковноприходской школы. Но, став краскомом, с упорством изучал политграмоту, ночами конспектировал «Капитал» Маркса, труды Клаузевица и Франца Меринга, статьи из военных журналов, приходивших в гарнизонную библиотеку. Потом учился в кавшколе для старшего начсостава, затем, уже в тридцатые годы, — на бесконечных курсах переподготовки. Тут снова приходилось штудировать и первоисточники, и учебники.

В командирском снаряжении, при портупее, в аккуратной суконной гимнастерке, с одним чемоданом, кочевал он вместе с женой и маленьким сынишкой из гарнизона в гарнизон: из Детского Села в Борисов, из Борисова в Бердичев, из Бердичева в Читу. Не шибко поднимался Иван Лебеденко по некрутой лестнице армейской службы: на Хасане опять был в должности заместителя командира кавалерийского полка, а в финскую кампанию — заместителем командира стрелковой дивизии.

В самый канун Отечественной войны, когда армия срочно перевооружалась, когда возникали все новые и новые номера танковых дивизий и механизированных корпусов, пока главным образом номера, а не сами дивизии и корпуса — техники не хватало, — его назначили заместителем командира в одну из таких дивизий. Летом сорок первого года водил в бой танковые батальоны под Ровно и Луцком, стремясь любой ценой остановить немцев, был тяжело ранен, и танкисты, потерявшие машины, несли Ивана Лукича из окружения на самодельных носилках почти сто пятьдесят километров. А вслед за тем — госпиталь и запасный полк, где полковник Лебеденко впервые стал командиром «по всей форме». Но томился и скучал он здесь, потому что полк-то запасный, личный состав менялся там чуть ли не каждый месяц. Какое уж это командирство!

В сорок третьем попал наконец в механизированный корпус генерала Шубникова: заместителем командира танковой бригады. Опять не командир, а заместитель! Но Лебеденко не обиделся. Наоборот, обрадовался: бригада сколоченная, корпус прославленный. Такими не затыкают дыры, а направляют туда, где происходит самое главное, — Курская дуга, Днепр, Белоруссия, Польша, — и вот теперь этот бросок от Вислы к Одеру.

Лебеденко нисколько не огорчало то, что над ним поставлен двадцативосьмилетний подполковник Гольцев, который, конечно, не помнил ни первой мировой, ни гражданской войн, да и в мирное время служба его ограничивалась танковым училищем да недолгим пребыванием в должности командира танкового взвода в Борисове. Старший не только по летам, но и по званию Лебеденко со скрупулезной точностью выполнял все поручения командира бригады. Лишь иногда досадовал: почему молодой командир, безусловно смелый и грамотный парень, не советовался с ним даже тогда, когда посоветоваться совсем не мешало бы.

Сегодня утром на Одере, в наскоро отрытом окопчике, заслоненном массивной коробкой танка, Гольцев сказал Лебеденко:

— Вы, Иван Лукич, возьмите-ка грузовик и поезжайте сейчас же по нашему вчерашнему маршруту. Соберите там все, что можно собрать. Я приказал погрузить для вас шесть бочек бензина. Доброго вам пути.

Сказал и отвернулся к начальнику штаба — такому же, как сам, молодому вихрастому майору в кубанке. Тот принес ему разведсводку.

Лебеденко не стал ничего переспрашивать, уточнять. Разыскал заместителя по материально-техническому обеспечению, подобрал вместе с ним хорошего шофера с машиной, лично проследил, как грузят бочки с бензином, и поехал: впереди — сам на «виллисе», сзади — «студебеккер» с горючим. Солдат для охраны не взял: неловко брать с плацдарма, где и так в людях нехватка.

В Химмельпфорт он прибыл ночью. Трижды объехал всю деревню из конца в конец.

Вавилон какой-то. Ноев ковчег.

Банно-прачечный отряд. Две санитарные машины. Кухня и грузовик с консервами. Три исправных орудия без тяги. Даже «катюша», неподвижная, поврежден мотор грузовика. Аварийный танк. Шесть транспортных машин с пустыми баками. И вот наконец редакция.

Полковник учел все, что можно отсюда отправить, и даже Рубинову, с которым они сидели теперь за столом и распивали чай из саксонских чашек, обещал дать ползаправки, чтобы и редакция могла двигаться к Одеру.

Боеву тоже захотелось попить чайку. Он уже отбросил шинель, готовясь встать с дивана, когда широко распахнулась входная дверь и в комнату ворвался поток холода. Вошел высокий, плотный боец в полушубке.

— Здесь можно видеть товарища полковника?

Полковник встал.

— В чем дело?

— Докладывает старшина Горобец. В деревне немцы.

Боев, который все еще оставался на своем диване, посмотрел на плотного старшину и подумал: конечно, немцы, не французы же. Но сразу же понял, что речь идет совсем не о жителях деревни, а о немецких войсках.

Полковник надел шинель и сделался сразу очень сосредоточенным. Спросил:

— Кто их видел?

— В нашем банно-прачечном отряде ночью убили девушку.

— Кто убил?

— Разведка немецкая. Галя Васильева на крыльце сидела, увидела немцев, закричала, а они ее сразу — наповал. Я выскочил с автоматом, но запоздал, да и темно еще было. Ушли они.

— Куда ушли?

— В сторону леса, за озеро. Я с девчатами и туда сходил. Только уж какие из прачек разведчики. Однако следы обнаружили.

— И много следов?

— Порядочно. И урчание какое-то слышали. Вроде танки есть…

— Вы кто, старшина?

— Начальник банно-прачечного отряда.

— И всю войну в этом отряде?

— Да нет, товарищ полковник, — засмущался старшина. — Я кадровый. Это после ранения…

— Так вот… Поступаете теперь в мое распоряжение. Оружие есть?

— Автомат.

Полковник обернулся к Рубинову:

— А вас, товарищ майор, я очень прошу выделить офицера.

— Да, конечно, — поспешно согласился Рубинов. — Вот, кстати, с передовой прибыл капитан.

Боев слышал весь этот разговор, но никак не мог быстро закрутить портянки — от огня они стали твердые, как картон. Лебеденко и старшину он догнал уже на улице, когда полковник садился в машину, напутствуя Горобца:

— Вот вы с капитаном пройдетесь по деревне. Соберете всех, кто есть, и ко мне на церковную площадь.

Старшина оправил ремень на полушубке, козырнул и зашагал по пустынной улице размеренным своим шагом, как на плацу. Боев едва поспевал за ним. Ему показалось, что он где-то видел этого старшину, но спрашивать не стал. Мало ли было встреч — война большая.