Четыре пера (ЛП) - Мейсон Альфред - Страница 40

40

Он протянул руку за спичкам на столе рядом с ним. Дюрранс услышал, как чиркнула и загорелась спичка. Уиллоби закурил трубку. Это была потрепанная трубка из шиповника и нуждалась в чистке; табак запузырился, когда Уиллоби поднес спичку и втянул воздух через мундштук.

— Да, лучший друг, — сказал Дюрранс. — Мы с вами ужинали с ним в его квартире высоко над Сент-Джеймсским парком незадолго до отъезда из Англии.

И на этой случайной фразе курительная трубка Уиллоби внезапно перестала пузыриться. Последовала минутная тишина, затем Уиллоби жестоко выругался, а через секунду топнул ногой по ковру. В воображении Дюрранса вспыхнула эта простая последовательность событий, и он сразу мысленно нарисовал картину. В одном кресле сидит он сам и курит сигару, по левую руку на круглом столе стоит подставка для спичек, а по другую сторону стола сидит в другом кресле капитан Уиллоби. Но капитан Уиллоби поджег трубку и неожиданно замолк на середине предложения без всякой причины. С присущей ему замедленной реакцией он с подозрением уставился на слепое лицо, пока горела спичка, про которую он забыл. Он обжег пальцы, выругался, бросил ее и стряхнул на пол. До этого момента Дюрранс никогда не вспоминал об этом ужине. Возможно, об этом стоит поразмышлять.

— Там были мы с вами и присутствовал Фивершем, — продолжил он. — Фивершем попросил нас рассказать о его помолвке с мисс Юстас. Он только что вернулся из Дублина. Тогда мы видели его в последний раз. — Он затянулся сигарой и добавил: — Кстати, там был третий человек.

— Да? — переспросил Уиллоби. — Это было так давно.

— Да, Тренч.

— Точно, Тренч присутствовал. Да, нескоро мы будем снова ужинать с бедным стариной Тренчем.

В его голосе звучала притворная небрежность; он наклонился вперед, чиркнул другой спичкой и разжег трубку. Когда он это сделал, Дюрранс положил сигару на край стола.

— И мы больше никогда не поужинаем с Каслтоном, — медленно произнес он.

— Каслтона там не было, — живо откликнулся Уиллоби, показывая, что несмотря на долгий промежуток времени с того маленького ужина в кваритре Фивершема, его воспоминания все еще были свежи.

— Нет, но его ждали, — сказал Дюрранс.

— Нет, вовсе не ждали, — поправил Уиллоби. — Он ужинал в другом месте. И прислал телеграмму, помните.

— Ах да, пришла телеграмма, — сказал Дюрранс.

Тот званый ужин заслуживает рассмотрения. Уиллоуби, Тренч, Каслтон — эти три человека стали причиной позора и исчезновения Гарри Фивершема. Дюрранс попытался вспомнить все подробности вечера; но тогда его мысли были заняты другим. Он вспомнил, как прислонился к окну над Сент-Джеймсским парком; как услышал барабанную дробь с плаца у казарм Веллингтона, и как пришла телеграмма.

Дюрранс нарисовал в голове другую картину. Гарри Фивершем за столом перечитывал телеграмму, Тренч и Уиллоби молча ждали, а сам он, не обращая внимания, смотрел из освещенной комнаты в тихий и прохладный парк.

— В тот вечер Каслтон обедал с большой шишкой из Военного министерства, — сказал Дюрранс, и едва уловимое движение рядом подсказало ему, что он подобрался совсем близко. Некоторое время он говорил о перспективах Судана, а затем поднялся с кресла.

— Итак, я могу положиться на вас, Уиллоби, вы поможете Фивершему, если когда-нибудь его найдете. Рассчитывайте на мои деньги.

— Я сделаю все возможное, — сказал Уиллоуби. — Вы идете? Я мог бы выиграть у вас пари.

— Как?

— Вы сказали, что не дадите вашей сигаре погаснуть. Она холодна как камень.

— Я забыл о ней, я думал о Фивершеме. Прощайте.

Он взял кэб и отъехал от дверей клуба. Уиллоби радовался, что Дюрранс уехал, но был вполне доволен собственной дипломатичностью. Было бы странно, в конце концов, если бы он не сумел обмануть бедного старину Дюрранса. Он вернулся в курительную комнату и освежился виски с содовой.

Однако провести Дюрранса не удалось. В тот день он получил ответ на последний сложный вопрос. Он вспомнил теперь, что на ужине не упоминалось об отправителе телеграммы. Фивершем прочитал ее без единого слова и, так не промолвив ни слова, бросил в огонь. Но сегодня Уиллоби сказал ему, что телеграмма пришла от Каслтона, а Каслтон обедал с высокопоставленным чиновником из Военного министерства. Здесь легко усматривалось конкретное проявление трусости, вследствие которого в Рамелтон прислали три белых пера. Почти на следующий день Фивершем сказал Дюрррансу в Роу, что он подал в отставку, Дюрранс же знал, что он не ушел в отставку, когда пришла телеграмма.

Эта телеграмма могла принести только одну новость, что полк Фивершема получил приказ отправиться на войну. Чем больше размышлял Дюрранс, тем увереннее чувствовал, что наконец наткнулся на правду. Вполне естественно, что Каслтон доверительно телеграфировал о хороших новостях друзьям. Теперь Дюрранс знал всю историю, вернее, всю последовательность фактов. Почему Фивершема охватила паника, почему он оказался трусом после помолвки с Этни Юстас, то есть когда его мужество должно было проявиться во всю силу — это всегда оставалось для Дюрранса необъяснимой загадкой.

Но он отбросил этот вопрос, отнеся к мелким и несущественным соображениям. Простая и по-настоящему важная истина открылась ему ясно и определенно: Гарри Фивершем искупил проявленную трусость в самой полной мере.

«Я удивлю старину Сатча», — подумал он с усмешкой. В тот же вечер он отправился с ночным дилижансом в Девоншир и добрался домой раньше полудня.

Глава двадцать третья

Миссис Адер приносит извинения

В гостиной «Заводи» Дюрранс попрощался с Этни. Он так устроил, что на прощание почти не осталось времени, и у ступеней Гессенса уже стоял экипаж, багаж был привязан к крыше, а слуга ожидал у двери.

Этни вышла с ним на террасу, где наверху лестницы стояла миссис Адер. Дюрранс протянул ей руку, но она повернулась к Этни и произнесла:

— Я хочу поговорить с полковником Дюррансом до его отъезда.

— Очень хорошо, — сказала Этни. — Тогда попрощаемся здесь, — добавила она. — Вы напишете из Висбадена? Поскорее, пожалуйста.

— Сразу как приеду, — ответил Дюрранс.

Он спустился по лестнице с миссис Адер, а Этни осталась на террасе. Последняя сцена притворства отыграна, месяцы напряженности и наблюдений подошли к концу, и оба были благодарны за свое освобождение. Дюрранс показал свою радость хотя бы быстрым шагом, когда пересек лужайку вместе с миссис Адер. Однако она шла медленно и даже говорила подавленно.

— Значит, вы уезжаете, — сказала она. — Через два дня вы будете в Висбадене, а Этни в Гленалле. Все мы разъедемся. Здесь все опустеет.

Она добилась своего. Во всяком случае, она разлучила Этни и Дюрранса, ей не придется больше видеть их и мучиться от звуков их голосов. Но почему-то это вмешательство принесло ей не слишком большое удовлетворение.

— Дом совсем опустеет после вашего отъезда, — сказала она, повернулась к Дюррансу и спустилась с ним в сад.

— Мы вернемся обратно, не сомневайтесь, — сказал Дюрранс обнадеживающе.

Миссис Адер оглядела свой сад. Цветы и солнечный свет исчезли; по небу над головой растянулись облака, зеленая трава под ногами поблекла, в промежутке между деревьями струилась серая река, а по лужайке ветер гнал красные и желтые листья.

— Как долго вы пробудете в Висбадене? — спросила она.

— Даже не могу сказать. Сколько понадобится.

— Это ни о чем мне не говорит. Полагаю, вы просто не хотите ничего мне рассказывать.

Дюрранс не ответил ей, и она возмутилась его молчанием. Она ничего не знала о его планах; не знала, собирается ли он разорвать помолвку с Этни или нет, и ее разобрало любопытство. Возможно, пройдет много времени, прежде чем они снова встретятся, и все это долгое время ей придется мучиться сомнениями.

— Вы не доверяете мне? — сказала она вызывающе, с ноткой гнева в голосе.