Мама для наследника - Журавлева Юлия - Страница 42

— Казалось бы, серьезный тысячелетний призрак, хранитель целой крепости! — в шутку пожурила я духа, на что он скорчил мне очередную рожу. Еще бы язык показал!

— В моем посмертии не так много радостей, чтобы отказывать себе в подобных мелочах, — посерьезнел призрак. — Я не должен был так надолго тебя забирать, да еще переводить твою душу в другой мир. Но, как я сказал, у меня не так много радостей и развлечений. А уж с собеседниками и подавно беда.

— Ладно, что теперь говорить, — отмахнулась я. — Хотела поинтересоваться, что еще за дух обитает в крепости?

— О ком ты? — подняло полупрозрачные брови привидение.

— Мне кто-то помог в подвале, подсказал, что надо делать.

— А, вот о ком, — усмехнулся наш гость. — Не беспокойся, он абсолютно безобиден.

— Мы планируем бежать через неделю. Так что заходите почаще, а то когда еще увидимся. Если у нас все получится, конечно.

— У вас все получится, — уверенно ответил тот, — ты же сильная. Когда ты с чем-то не справлялась? К тому же будешь не одна, с Владимиром.

— Да уж, это весомый аргумент, — улыбнулась я. — С таким помощником не пропадешь.

— Поверь, без него бы не справилась. Ребенок — источник твоей силы.

Источник моей силы завозился в корзинке, явно готовясь начать хныкать и требовать еду. Я взяла малыша, думая, стоит ли стесняться призрака. Все-таки мужчина, пускай и давно мертвый. Но привидение нам попалось тактичное, оно любезно отвернулось и подошло к окну.

— Когда-то я думал, что смогу любоваться закатом вечно, — задумчиво произнес дух. — Он казался мне прекраснейшим зрелищем в этом мире. И во всех своих комнатах, где мое присутствие не требует затраты сил, я создал единственный, очаровавший меня вид из окна. Я воспроизвел самый удачный момент, который сохранила память. Облака, подсвеченные красно-фиолетовым сиянием. Светило, погружающееся в воду, еще минута — и оно скроется окончательно, уступив место Кашуру, разгоняющему ночной мрак. И ста лет не прошло, как эта картина мне приелась, лишь вгоняя в тоску от однообразия. А через тысячу, когда Кирдарий захлестнула война, алый цвет навсегда стал ассоциироваться с кровью, пролитой чародеями. В том числе чародеями из моей крепости. Они убивали и гибли сами, разрушая мир, построенный с таким старанием и любовью. Наш новый мир, обжитый взамен прежнего, бездарно потерянного. Прошлый мир, столь совершенный, утраченный по вине таких же властолюбцев, казалось бы, являлся замечательным уроком в назидание потомкам. Но потомки имеют короткую память. И через два с половиной тысячелетия мы видим лишь жалкие остатки былой роскоши. Очередной прекрасный мир пришел в упадок. А я сижу в своей крепости, превратившейся в пристанище убийц, наемников, смутьянов, и по-прежнему наблюдаю ненавистный багряный закат…

— Вы ведь так много можете, обладаете огромным запасом сил, если я хоть немного понимаю в чародействе. Почему же не попытались что-то исправить?

— Я ничего не могу, — покачал головой призрак, могу воздействовать только на то, что связано с крепостью, — стены, потолки, полы, горную породу. Поскольку духи существуют вне времени и пространства, могу играть с этими двумя материями в весьма ограниченных рамках. Но существовать без крепости и вне ее — нет. Она без меня продолжит стоять дальше, пусть и без тепла из стен и воды с холодом в подвалах. Но люди сумеют это преодолеть. Как и многие другие неудобства в отсутствие хранителя.

Я не знала, что сказать. Дух тяготился своим существованием, это очевидно. Но желать ему скорейшей реализации его мечты я не могла. Наверное, эгоистично хотеть, чтобы тот, кому опостылела жизнь, продолжал жить.

— Каково это — прожить два с половиной тысячелетия?

— Для духов время течет иначе, у нас нет начала и конца, дневное бодрствование не завершается сном, нет понятия суток, как нет усталости, голода и всех прочих ощущений, присущих телу. Есть мысли, есть чувства, но и они притуплены, смазаны, размыты, иначе бы духи сразу лишались рассудка. Все-таки подобное существование отнюдь не предел мечтаний. Когда понимаешь, что ты умер и получил такое посмертие, поверь, особой радости не испытываешь. Но так же, как дерево не в силах выбирать место, где расти, и я не могу выбирать, где и как жить.

— А зачем вы вообще сделали себе такой сомнительный подарок при жизни?

— Потому что живой никогда не поймет мертвого. А еще живой, даже проживший три столетия, не поймет, что такое жизнь длиной в тысячелетия. Вечная жизнь всего лишь глупая мечта смертных, на счастье самих смертных, абсолютно неосуществимая. Пройдет еще тысячелетие, и моя сила иссякнет, а вместе ней исчезну и я. Нет ничего вечного. Поэтому надо любить и ценить свою жизнь. Уметь быть счастливым и жить прежде всего ради своего счастья, не в ущерб другим, конечно. Второго шанса прожить жизнь нет ни у кого. Попытка лишь одна, и если она не удастся, ничего исправить нельзя. Помни это, любя сына, мужчину, родных и близких, всех людей. Помни, когда станешь делать свой выбор. Ты у себя одна, второй тебя не будет нигде и никогда.

— Я запомню это.

Я взяла ребенка на руки и подошла к призраку, как и в башне, остановившись у другого края окна. Высоко над горизонтом сияло яркое утреннее солнце на чистом безоблачном небе. Небесная лазурь. Абсолютный голубой цвет. Яркий, насыщенный, дарящий умиротворение и какое-то счастье цвет, на мой взгляд, ничуть не хуже даже самого красивого заката. Я думаю, сейчас призрак со мной согласен. Потому что закат — это всегда гибель. Маленькое завершение дня, чтобы впустить ночь и родиться заново с зарей. Маленькая смерть человека, который, отключая сознание, попадает в мир грез и сновидений, чтобы проснуться утром. Маленький исход мира, погружающегося во тьму, чтобы снова найти свет.

Любите рассвет — это всегда начало. Любите день, он несет продолжение. Можно любить закат, но надо понимать, что это конец. И что ждет за ним, известно лишь богам, если они действительно существуют.

— Мне пора, — сказал призрак, — я не могу долго находиться в этой реальности. Желаю вам удачи с побегом, но, надеюсь, она не понадобится.

— Спасибо. — Чем дальше, тем сильнее я привязывалась к этому полупрозрачному существу, живущему в вечном закате. — Мы увидимся еще?

— Кто знает, — отозвался дух, — но мне кажется, эта встреча не последняя.

Он улыбнулся добро и по-отечески, и эта улыбка отразилась не только на моих губах, даже Вовка у меня на руках снова рассмеялся. И я хотела, чтобы вместо багряного заката, так запомнившегося когда-то чародею, искренний смех ребенка на фоне чистого голубого неба стал новым воспоминанием для духа, способным смыть кровь и боль, что изо дня в день он видит в своем окне.

Глава 10

ДЕНЬ «X»

Оставшиеся дни прошли напряженно, но размеренно. Чем ближе становился день побега, тем нервознее была я. Чтобы не видеться с Дэйсом, я попросила помогающих нам женщин (за исключением и так занятой Панен) приносить мне в комнату еду под предлогом страшного переутомления из-за спасения сына и общего недомогания. Конечно, это симуляция чистой воды, чувствовала я себя более чем нормально, если не считать натянутых нервов. Сам Дэйс, видимо ощущая свою ответственность, у нас не появлялся, иначе это я объяснить не могу. Но надеюсь, что какое-то подобие совести у него еще осталось и он испытывает мучения. Впрочем, что-то мне подсказывало, что мучиться там уже нечем.

Утром за день до побега ко мне пришла Панен с полным комплектом дорожных вещей: плотными брюками по фигуре, курткой с отстегивающейся подкладкой. А еще принесла ботинки, не особо изящные, зато удобные, чем-то напоминающие армейские — высокие, выше щиколотки, на шнуровке, отлично фиксирующие голеностоп, сами мягкие, но на толстой подошве, отлично гнущейся при этом.

Примерив все это, я почувствовала себя туристкой, только вязаной шапочки или банданы не хватало. Не знаю, как это смотрелось со стороны — зеркала в полный рост у меня не имелось. Данная одежда мало того что удобна, так и привычна лично для меня. Все-таки на Земле в наш прогрессивный век я предпочитала брюки. И чувствовала в них себя после длинных, до пола, юбок и платьев значительно комфортнее.