Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей - Страница 65

— Сказано вам в писании: «Будьте как птицы небесные…». А вы налетели, как воронье: «Это мое и это мое!»

…Аскольд вещал всю дорогу до монастыря, довольно складно сочиняя обличительные вирши антиклерикальной направленности, чем приводил старца в тихий восторг.

— Воистину, блаженный человек! — говорил он, с умилением глядя на Рубинова, и на глазах монаха проступала непрошенная слеза.

На виновника переполоха вышел посмотреть сам отец игумен. Перед настоятелем Репкин вновь обрел силы, стряхнул с себя иноков и понес густую ахинею, перемежая ее богословскими словечками и цитатами из Библии. Братия глядела на «пророка» с немым изумлением. Нарышкин только диву давался. Сумасшествие Аскольда действовало на монахов безотказно.

— Какого же он ремесла будет? — поинтересовался настоятель, рассматривая кружащегося, как турман, по монастырскому двору Рубинова.

— Не стал ни сеять, ни пахать, а вышел к церкви на село.

Влез на паперть, скинул шапку — вот тебе и рукомесло! — нашелся с ответом Аскольд.

— Вот дает! — послышалось в толпе монахов.

— А во славном, было, граде Константина… — продолжал завиваться блаженный. — А и жил себе славен Клавдей царь. Не было у Клавдея отроду ни жилья, ни казны, ни огороду…

— Это становится утомительным! — тихо сказал Нарышкин Терентию.

Однако настоятель монастыря отец Нектарий умильно щурился и потирал пухлые белые руки. Он быстро смекнул, какую выгоду сулит обители собственный пророчествующий блаженный. Настоятель принялся строить планы, как к монастырю потянутся заинтересованные богатые богомольцы, вдовые помещицы с подношениями и прочие жертвователи всех мастей, желающие послушать пророка… «Только бы уговорить его совершить постриг!..». Последнее, впрочем, не представлялось отцу Нектарию затруднительным. Игумен дал указание отвести блаженного в особую келью, присматривать за ним и все, что изречет, надлежащим образом записывать.

— Ушицы ему дайте! — крикнул вслед монахам, уводящим Аскольда, настоятель. Он распорядился, чтобы спутников Нарышкина накормили в странноприимном доме.

Сергея же он принял тет-а-тет в своей просторной, чистой келье, в которой из обстановки были только сундук, два дубовых кресла и огромный, канцелярского вида стол, на котором расположились письменные приборы, стопка амбарных книг и старинное, богато украшенное евангелие изумительной работы. Дело «пророка» обговорили быстро, порешив его к обоюдному согласию на том, что блаженному человеку лучше всего побыть некоторое время в стенах монастыря. Чтобы обеспечить Аскольду должный пригляд и слегка сгладить последствия пожара, Нарышкину пришлось расстаться с одной из двух последних жемчужин. Немного поколебавшись, он передал перламутровую бусину настоятелю, чем весьма расположил его к себе. Отец Нектарий проводил Сергея в смежную с кельей, вполне мирского вида комнату.

Батюшка оказался большим любителем рыбной ловли.

— Рыбалка у нас тут весьма хороша! — отец Нектарий благосклонно сощурил маслянистые, выпуклые глаза и кивнул на синеющую за окном Волгу. — Вот ведь и Сам-осподь, на что уж был свят, а и он не чурался! На Генисарецком-то озере рыбку, поди, лавливал! Это он человеков потом уж стал… — настоятель благожелательно тряхнул главой, когда вошедший служка поставил на стол тяжелый серебряный поднос, на котором были ковчежец с икрой, балык, белый хлеб и изрядная бутыль черного монастырского вина, при виде которых у Нарышкина рот наполнился слюной.

Потом поднесли еще жареных карасей, запеченного в сметане сома и хрустящих соленых груздей, золотые слитки копченой стерляди.

— Лещ у нас тут знатный! — продолжал настоятель. — Во всей Волге лучше не сыщешь… Ну, с Богом! За здравие!..

— Я, сын мой, этих сетей на дух не признаю. Сим занятием у нас братия промышляют. Только на уду и ловлю! Лещ с подлещиком влекутся за милую душу! Однако надобно прикормить хорошенько! А в прикорм — первое дело пареные отрубя! На перловку хорошо берет, мякишем моченым не гребует. Но, — отец Нектарий поднял перст и покачал им, — есть у меня один секрет. Лампадное масло добавляю в прикорм, и они, голубчики мои, аки птахи, слетаются к удилищу!..

Ты вкушай, сын мой, не стесняйся! Иные, в миру, любят прикармливать опарышем, а я — и боже мой! Этак, еще чего доброго, на червя навозного ловить? Ведь червь он кто? — батюшка пытливо посмотрел на уписывавшего балык Нарышкина. — Червь он все равно, что змий на утробе своей влачащийся. Стало быть — гад ползучий! А посему, сын мой, леща бери только на отрубя — вот тебе мое слово! И как только лещ восколебался — тут же подсекай! Да бери его милостивца сачком!.. Твое здравие!

Сергей согласно кивал, отдавая должное восхитительному балыку и чудесному терпкому вину. Монастырская жизнь нравилась ему все больше и больше.

— А белуга какова? — разводил руками настоятель. — Похлеще твоего кита будет! Такой Иону проглотить, что тебе оскоромиться! До десяти пудов рыбину брали! В несколько сажен! Сама серая, что твой пепел… (Нарышкин скромно опустил глаза, вспомнив недавнее пожарище.) …брюхо побелее будет, а нос вохрянной! — отец Нектарий дотронулся перстом до собственного носа. — А с осьмипудовой рыбы аж два с половиной пуда икры брали, вот как!

Сергей слушал настоятеля рассеянно, продолжая думать о своем.

— Пушки вот у Вас, батюшка, во дворе… Говорят, самому митрополиту фейрверк устраивали?

— Да разве это ферверк? — взметнулся настоятель. — Так, только неосязаемый звук один! Владыко даже не заметил. Воробей, к слову сказать, громче чихнет! А пушки — это еще с прошлых времен. Разинцы у нас тут баловали. Бога позабыли, вот и стали нечестивые дела творить.

Отец Нектарий сделал изрядный глоток.

— Много тут по лесам шатается народу всякого… Потому — береженого и Бог бережет… Вот был у меня Никитка-хромой, всем пушкарям пушкарь! Бывало, пальнет так, что аж твердь земная сотрясается — вот какой человек! Под Рождество ежли даст залп — до самой масленой недели в ушах гул непроходящий стоит! А эти только так, попукали малым зарядом и обрадовались — «ферверк»! Хоть бы усовестились сие говорить! Им бы только языки свои злоротые почесать…

— А где же сейчас ваш пушкарь? — поинтересовался Сергей, чувствуя, что разговор для него принимает интересный оборот.

— А-а-а… — протянул настоятель и раздраженно махнул рукой. — В скиту он живет, на острове, версты с две ниже обители. Такой неудобный человек оказался, все равно, что твой алтынный гвоздь в заднице, прости Господи! Взяли мы его к себе из милости. Он-то ведь был кто? Нищеброд, голь перекатная. Валялся по папертям да кабакам, пропил все, что имел, один только крест нательный на нем и оставался. Пожалел я его, думал вразумится, а он прижился, отъелся и давай свой норов выказывать. С братией у него ладу не стало — воры, говорит, мошенники! Одному в рыло, другому… Дошло до того, что он, еретик, на меня голос подымать принялся! — с раздражением буркнул отец Нектарий и хлопнул ладонью по столу.

— И что же дальше было? — заинтересованно спросил Нарышкин, чувствуя, что пушкарь ему уже нравится.

— Велел я его выдрать как следует, дабы гонор свой умерил. Поучили его мои молодцы на славу… Так он, как только на поправку пошел, дал деру из обители. Лодку увел, забрал с собой порох, пушку умыкнул, кладовую почистил, а перед тем, как сбежать, хотел даже бонбу в трапезную метнуть. Вот каков ушкуйник! Уплыл на Волгу, поселился на острове, поставил скит и живет там как … — настоятель, к удивлению Нарышкина, вставил непечатное слово из числа тех, которыми так богат разговорный русский язык. Спохватившись, он искоса поглядел на Сергея, перекрестил рот и продолжал.

— Мы его усовестить пытались. Я людей отряжал, дабы вразумить его. А он, как только лодку с острова завидел, принялся из пушки палить, да так, что едва не перетопил всех! Ужели с таким сладишь? Я об нем и Владыке сообщал и губернским властям жалобы слал, да все без толку! Такой окаянный человек выказался, что Боже упаси!