Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей - Страница 75

Зачем явились сюда, под стены Великого города, эти воинственные паломники? Неужели, для того, чтобы сражаться с неверными?

Однако здесь не Палестина и не Сирия. Да и кто же тут «неверный», если и греки, и крестоносцы верят в одного и того же Бога, поклоняются одним и тем же святым реликвиям?

Против кого будут направлены прячущиеся в чревах кораблей тараны, баллисты и катапульты?

До слуха Прокопия доносились самые разные звуки. Над заливом слышалось пение псалмов, хлопанье парусов, отрывистые команды капитанов и военачальников, ржание коней, топот босых матросских ног по палубам, но перекрывал все это стук тысяч молотков: это на бортах судов сколачивались длинные лестницы и высокие осадные мостки, защищенные от стрел прочными кусками парусины и грубого холста. На боевых платформах устанавливались мангонели — колесные орудия, способные метать тяжелые камни на дальние расстояния. Крестоносное воинство явно готовилось к решительному штурму…

Всей этой орде паломников, науськанных римским папой, любезно предоставила свои суда жадная до византийского добра Венеция. Ни у одной страны мира, кроме нее, нет таких громадных тяжелых галер, которыми управляют десятки гребцов. Вот она, алая галера венецианского дожа Дандоло, украшенная роскошным парчовым балдахином и четырьмя серебряными трубами. Она выделяется среди прочих судов крестоносной армады. Над ее бортами плывут песнопения: это священники и клирики, подбадривая воинов, тянут и тянут «Veni creator spiritus»…

Говорят, дож снарядил за свой счет пятьдесят галер! Ну что же, у венецианских купцов давние счеты с греками, именно поэтому хитрый, полуслепой правитель Венеции избрал крестоносцев орудием, с помощью которого рассчитывал ударить по Византии. Можно только подивиться иудейской хватке венецианца, сумевшего превратить крестовый поход в очень доходную сделку. За предоставленные крестоносцам корабли и провизию дож обязал их уплатить восемьдесят пять тысяч марок! Кроме того, он сумел выговорить в пользу Венеции половину всей будущей добычи…

Какой добычи? Да вот же она! Весь этот огромный, богатейший, обессиливший от смут и смены правителей город обречен стать легким трофеем для крестовых рыцарей. Положение, в которое попал осажденный Константинополь, оставляет слишком мало надежд на будущее…

Будущее… Откровенно сказать, Прокопий уже давно страшился его. Гадание на лопатке ягненка, которого зарезали вчера вечером, только подтвердило худшие опасения, накопившиеся за последние дни, не посулив ничего хорошего впереди. Предсказания же по направлению полета птиц и числу птичьих криков уже давно в Константинополе никто не брался делать. Потревоженные легкокрылые чайки, обычно многочисленные у городских базаров, теперь метались над заливом, уступив место воронью, которое словно предвкушая обильную, кровавую пирушку, черными стаями зловеще кружило над Городом. От хриплых криков этих предвестников смерти кровь застывала в жилах.

Высыпавшие на стены горожане, дивясь на крестоносный флот, громко обсуждали последние события. Среди прочего говорили и о том, что Император вчера выглядел подавленным, что на торжественную литургию в храм Святой Софии он явился в одном девитисии, не надев даже полагающегося для такого выхода цицакия!

Прокопий горько усмехнулся. Обыватель всегда остается обывателем! Что же необычного в перемене настроения нынешнего базилевса? Порфироносного понять не сложно. Должно быть, накануне он опять до икоты опился молодым вином…

Существует ли причина, которая заставила бы этого узурпатора, погрязшего в разврате и пьяных пиршествах, одуматься и заставить себя действовать на благо разваливающейся на глазах империи? Вряд ли! Государственные дела мало его интересуют. Император, не глядя, подписывает любую бумагу, даже если это бессмысленный набор слов. По Городу ходят шутки, что базилевс ставит свою подпись, даже если проситель требует распахать Босфор или желает, чтобы корабли стали плавать по суше. Подстать императору и его чиновники. Эти за взятку продадут все что угодно с потрохами. У них нет ни истинной веры, ни совести, ни чести! Можно ли положиться на этих продажных глупцов? Доверить им Город в то время, когда столица империи гудит, как потревоженный улей, а обозленный нищетой и налогами народ, того и гляди, заварит очередную смуту?!

Вероятно ли, чтобы состоящая из наемников, наспех набранная армия смогла удержать Константинополь? Армия, которая «отличилась» в последних неудачных войнах с сельджуками и болгарами? Разве можно положиться на тех, кто сражается только за плату?

— Нет! — ответил себе Прокопий и, с тоской оглянувшись, отчетливо понял, что Город действительно обречен…

Деньги кончились внезапно. Посланный на греческий рынок за продуктами Терентий принес оттуда только «полное лукошко проклятий» в адрес одесских карманников.

— Спасу нет, какое ворье! — сокрушался он, предъявляя на всеобщее обозрение прорезанную подкладку. — Народу столько, что не продыхнуть! Притулились ко мне поближе да кошелек-то и умыкнули! Я и пикнуть не успел. Эти — почище наших подлетов будут.

— А жратва где? — Степан засопел и ринулся к корзине.

— Яблоков вот натрес… — Терентий хмуро разглядывал носки своих сапог.

— У меня от яблоков твоих уже третий день буркотня в животе, — яростно зашипел Степан. — Мы ж тебя, остолопа, за мясом посылали!

— Сам ты остолоп! — рявкнул дядька с обидой. — Пасть закрой! С каких шишей тебе мяса? Я же говорю, кошель у меня увели!

— Раззява! — визгливо крикнул Степан. Не прошло и секунды, как оба уже катались в пыли, тузя друг друга руками и ногами.

— Эй, а ну разойдись! — Нарышкин ухватил бывшего сверху Терентия за шиворот и оттащил его в сторону.

— Что, подчистую все выгребли? — спросил он с участием.

— Все, сударь… Не гневайтесь. Оплошал я.

Сергей тяжело вздохнул и опустился на камень.

В Одессе компания обреталась уже неделю. За это время выяснилось, что отправиться в Стамбул, просто взяв билет на пароход, не получится. Имеющихся наличных явно не хватало для покупки билетов. Бумаги Степана были не в порядке.

В них не оказалось какой-то важной подписи. У Заубера документы отсутствовали вовсе. Однако это были еще цветочки. Верхом всего стали расклеенные в порту объявления о розыске важных государственных преступников. В них давались довольно точные приметы всей честной компании и даже гравированный портрет главаря банды. Нарышкин узнал себя с трудом, но в целом некоторое портретное сходство наличествовало.

— А господа сыщики не дремлют! — нахмурился «Гроза морей». — Несмотря на то, что этот губастый малый с их афиши больше похож на Дюка де Ришелье, чем на меня. Как ни крути, а ход в порт мне теперь заказан.

Ежедневные солнечные ванны, принимаемые на диком пляже в Аркадии, вначале действовали благотворно на всю компанию. Однако Степан, не поладивший с местными медузами, умудрился еще и обгореть. Он хмуро сидел на берегу в тени и, слегка подвывая, мазал воспаленную кожу лампадным маслом. Удовольствие от купания получали только Нарышкин с Катериной. Терентий занимался разведкой в порту и окрестностях, а Иоганн Карлович пропадал на Биржевой площади в здании «Музеума» Одесского общества истории и древностей. Манускрипт все время был при нем, и немец не переставал внимательно его исследовать.

— Вы на нем глазами уже дыру протерли, — шутил Сергей.

Из любопытства однажды он составил компанию Зауберу и отправился вместе с ним поглядеть на одесские древности. Ничего полезного для себя из этой прогулки он не вынес. В «Музеуме» было скучно, безлюдно и пахло пылью. Тут и там висели какие-то планы, литографии и линялые гравюры с видами старого города. Некоторый интерес вызвал отдел нумизматики с монетами времен Ольвии и «златниками» киевских князей. Наибольшее оживление Нарышкин испытал при виде выставленной в экспозиции железной трости, принадлежавшей Пушкину. Смотрителю музея пришлось дать небольшую взятку, чтобы тот разрешил подержать трость в руке.