Месс-менд. Роман - Шагинян Мариэтта Сергеевна - Страница 99

Тодте внимательно глядит на сыщика своими дырками и держит его кисть: он считает пульс. Боб Друк не видит в этом ничего особенного - дружеское внимание перед маленьким дельцем. Он чувствует теперь даже к нему прилив нежности и благодарности.

- Давно бы так, Тодте! - шепчет он лихорадочно, не вырывая у него руки. - Такой милый, безвредный человек, милый собеседник, добрейшая и милейшая личность! Вы его полюбили, ведь полюбили, Тодте, а? Будем работать вместе!

- Именно, дружочек, именно… В тюрьме ни с кем ни слова. У надзирателя наденьте пасторскую шляпу. Войдя в камеру старушки, выдайте себя за пастора. Налегайте на тысячу золотых марок!

- Знаю, знаю! - восторженно ответил Друк. - Странно, как прояснились мои мысли. Я был подавлен, положительно подавлен… Я не мог вынести вашего недоверия к Крамеру. Ну, едем, едем. А вечером мы все вместе отправимся к нему с отчетом!

Человек в протезах между тем покончил со своим собственным гримом. Он был сейчас ни дать ни взять щеголеватый секретарь Карла Крамера. Он взял Друка под руку и сошел с лестницы как раз в ту минуту, когда черная закрытая карета с инвалидом-извозчиком на коалах была подана к крыльцу Велленгауза.

46. ПРИЗНАНИЕ ДАМЫ ИЗ ПОМЕРАНИИ

Доехав до тюрьмы, секретарь осторожно выпрыгнул, быстро ввел Друка в приемную, вызвал начальника тюрьмы, и через несколько минут оба уже стояли перед камерой старухи.

- Беснуется! - шепнул им надзиратель. - С полчаса, как снесли ей ужин. Вашу кружку и прочую посуду получили и подали.

Боб и не подумал спросить - «какую посуду». Впрочем, он даже не мог говорить: спазмы давили ему горло, точно он схватил сильнейшую жабу.

Между тем секретарь отворил дверь и вошел в камеру. Друк последовал за ним.

Старая дама из Померании была в истерике. Она бегала взад и вперед по комнате с распущенными волосами и разорванным воротом. Останавливаясь по углам, она колотила себя в грудь, кряхтела, охала, хохотала, плакала, то в последовательном порядке, то одновременно, наподобие симфонического tutti.

Завидя Друка и секретаря, она остановилась и как подкошенная, упала на кровать:

- О, о, о! Это вы, господин пастор?

- Да, - ответил Друк низким, сиплым голосом, с трудом ворочая языком, - я пастор, добрая женщина, и пришел дать вам утешение… Ай! Что это такое?

Шагнув к кровати, он споткнулся и чуть было не покатился вниз. На полу лежала опрокинутая синяя эмалированная кружка. Вокруг нее валялось несколько дохлых мышей животами и лапками вверх.

Старуха взглянула вниз и судорожно захохотала.

- Они принесли мне жижу и кипяченую воду! Женщине моих лет и в моем отчаянии, господин пастор! Я пью воду только тогда, когда иду под дождем без зонтика. Две-три капли рому на кипяток, господин пастор, - вот все, что требуется для женщины моих лет. А эти негодяи, убийцы, казнокрады вообразили, что я пью кипяченую воду!

- Вы бросили кружку на пол? - спросил Друк, нагибаясь за синей кружкой.

- Я передернула плечами от негодования» Если она свалилась, вините надзирателя, ставящего все на самый кончик стола!

Боб Друк держал в руках странную круглую кружку, сделанную без единого острого угла и без ручки. Она была не тяжелее кусочка ваты. Эмаль покрывала какое-то легчайшее вещество, похожее скорей на картон, чем на металл. Кружка была пуста и суха.

Глаза Друка блеснули странным светом.

- Взгляните, - сказал он секретарю, протягивая ему кружку, - это моя кружка. Не странно ли? Самоубийца жива.

Секретарь пристально глядел на мнимого Карла Крамера. Сыщик был в необычайном волнении. Он остро поглядывал из-под очков, ноздри его трепетали, пальцы судорожно двигались. Подняв за хвост одну из дохлых мышей, он раскачал ее в воздухе и отшвырнул в самый дальний угол.

- А эта глотнула воды и подохла. Соберите посуду и мышей. Возьмите мою кружку с собой. Они будут вещественными доказательствами.

С этими словами он подсел на кровать к старухе и взял ее за обе руки. Голос его сделался ангельски нежным.

- Добрая, дорогая дама, соберитесь с мыслями. Вы хотели видеть пастора. Я пастор. Что у вас на совести? Как вы дошли до тюрьмы?

- Не дошла, а доехала, - злобно ответила старуха, глядя на сыщика недоверчивыми желтыми глазами. - Коли вы пастор, ушлите того человека, уставившего на меня свои дурацкие глаза, точно я преступница.

- Он должен остаться, дорогая дама. Не бойтесь говорить при нем.

Старуха опустила голову с седыми космами.

- Я должна вас спросить, господин пастор. Того… покойничка, которого я видела в морге, обвиняют в убийстве этого дурака Вейнтропфена. Между нами будь сказано, хоть он и убит, а дурак, и я всегда говорила, что дурак и дурррак!

- Не только обвиняют. Он найден на несчастном Вейнтропфене с пальцами, сжимающими его шею. Смерть Вейнтропфена наступила от удушения.

- Ага!

Старуха самодовольно закивала головой.

- Я всегда знала, что дурак-то получит по заслугам. Доказал-таки, чего стоит. Но, господин пастор, значит, покойничек считается убийцей?

- Он и есть убийца.

- Какое же ему будет за это наказание?

- Первым долгом, дорогая моя сударыня, он будет лишен всех прав состояния, во-вторых, заклеймен перед потомством. В-третьих, его имущество будет взыскано в пользу семьи убитого, если таковая предъявит иск.

- Ох, ох! - взвыла старуха, - Да Вейнтропфен был холостяк. Где же ему, подлецу, жениться при такой глупости, когда он мог вместе с булкой откусить свой собственный язык?

- Вы хорошо знали убитого, - не знаете ли вы убийцу? - этот вопрос мнимый пастор задал самым легким и нежным тоном, вполголоса. Но дама из Померании вскочила, как посаженная на горячую сковородку.

- Откуда мне его знать?! - завопила она диким голосом. - Если ближайшие родственники разоряют несчастных женщин, которым на старости лет остается кипяченая вода, так вы думаете, что я разожму глотку и сболтну лишнее?! Зря думаете, зря, зря! Никого не знаю! Знать не хочу!

- Но ведь тысяча марок… Все-таки, сударыня, это сумма. Нельзя же вам забывать, что вы можете получить тысячу марок.

Старуха выпрямилась и схватила пастора за плечо:

- А вы думаете, они мне выдадут тысячу марок?

- Конечно, выдадут. Выпустят из тюрьмы. Оплатят судебные издержки. Обратный путь до дому!

- И они мне выдадут, что бы я ни сказала?

- Разумеется, если только сказанное вами будет правдой.

- Хотела бы я посмотреть, как они ухитрятся найти это неправдой, если он был таков в моем собственном чреве!

- Итак, убийца, по-видимому, ваш сын?

- Не по-видимому, господин пастор, а по всей совокупности видимого и невидимого, не будь я вдова старшего лесничего из Кноблоха.

- Кто же он такой?

- Кто-о? - Старуха пронзительно взглянула на сыщика, вытянула синие губы к самому его уху, всхлипнула и прошелестела : - …Карл Крамер!

Боб Друк вздрогнул, вскочил, из груди его вырвался невольный крик ужаса, похожий одновременно и на его собственный голос, и на голос того существа, которое он называл до сих пор - Карлом Крамером…

Секретарь быстро подхватил его под руку и, прежде чем старуха пришла в себя, вытащил мнимого пастора в коридор.

47. СТРАШНАЯ ЗАГАДКА

Тюремный надзиратель мирно ловил муху у себя на носу, когда к нему вбежали мнимый Карл Крамер и его секретарь. Карл Крамер сорвал с себя пасторскую шляпу и швырнул ее на пол. Но, когда он начал срывать пластыри, болячки, нос, губы, волосы, платок, очки и кимоно, тюремный надзиратель вскочил с места.

- Не бойтесь! - хрипло произнес сыщик. - Это был маскарад. Мы дознались у старухи, кто такой убийца Вейнтропфена!

Надзиратель уставился на Друка с любопытством.

- Убийца Вейнтропфена - Карл Крамер, - странным голосом продолжал Друк.

- Что-о?!

- Не тот, кого мы знаем под этим именем, а настоящий следователь - Карл Крамер. Я знал, что он окажется безобидным. Мик не наврет… И, если б не его любовь к рекламе и таинственности, к переодеванию и вот этим тряпкам, его узнал бы весь город. Он сам вырыл себе западню. Он был дурак!