Убийство к ужину - Клюпфель Фолькер - Страница 5

— Что дальше? А… Я вызвал полицию, и все. Остальное вы знаете.

— Заметили что-нибудь в квартире? Необычное, я имею в виду.

— Да. Покойника на полу.

Майер хохотнул, но комиссар строгим взглядом призвал его к порядку.

— Я спрашиваю: не бросилось ли вам чего-то в глаза в квартире или в подъезде? — Клуфтингер резко сменил тон.

— Нет, ничего. Я сразу выскочил.

— Где вы находились до приезда полиции?

— Торчал у подъезда. Мне приказали не уходить и ни к чему не прикасаться. Я так и сделал.

Клуфтингер остался доволен ответами. Он откинулся на спинку офисного кресла и спросил уже более миролюбиво:

— Когда и как вы познакомились с Вахтером?

— Минуточку. Это было тринадцать… нет, четырнадцать лет назад. Я уже работал в фирме, когда Филипп, то есть господин Вахтер устроился к нам.

Клуфтингер насторожился:

— То есть Вахтер пришел на завод много позже и тем не менее стал вашим начальником?

— Начальником! Тоже мне! Мы были командой. Да, на бумаге — начальник, а на деле — не так. Говорю же вам, мы были одной командой!

От Клуфтингера не укрылось, как разволновался свидетель. Надо будет вернуться к этому вопросу. А пока он продолжил:

— Вы дружили?

— Ну, закадычными друзьями мы, конечно, не были. Но понимали друг друга с полуслова. Знаете, когда вместе работаешь в руководстве, волей-неволей сближаешься.

— А помимо службы встречались?

— Ну, если уж на то пошло, раз в неделю ездили играть в гольф. В Хелленгерст. Мы оба состоим в клубе.

— Какие отношения сложились у господина Вахтера с другими коллегами и подчиненными? Может быть, у него имелись враги?

Реакция Барча последовала мгновенно:

— Какие враги, что вы! Само собой, конфликты иногда случались. Кое-кто из коллег, особенно из новеньких, ясное дело, завидовал его положению, может, и поукоротить хотел бы. Да что они могли! Вахтер являлся ценнейшим работником. Светило в своей области.

Такого Клуфтингер не ожидал.

— Но если он был так хорош, то почему работал здесь? С такими талантами можно делать карьеру и где-то повыше, разве не так?

Барч призадумался.

— Нет. Филипп просто не хотел уезжать отсюда. Ему здесь нравилось. В Альгое. Он всегда говорил, что для него это — подарок судьбы, жить и работать здесь. Думаю, он не уехал бы ни за какие деньги.

— А вы не метили на его место? — сменил тему Клуфтингер.

— Ну хватит! — возмутился Барч. — Я не позволю ставить меня в подобное положение! Я буду…

— У господина Вахтера есть семья? — спокойно пресек выброс ярости Клуфтингер.

Барч, на удивление, сразу успокоился.

— Много-то он не рассказывал. Знаю, что есть две дочери. Одна живет за границей. То ли в Италии, то ли в Южном Тироле. Вот с ней он вроде бы еще общался. А с другой, как и с экс-супругой, вовсе нет. Думаю, той оказался поперек души папенькин образ жизни. Оно и понятно: одна подружка за другой. И вообще, если спросите меня, именно здесь вам и надо копать.

— Где — здесь?

— Ну, со всеми этими дамочками. Там разыгрывались такие драмы!

— Какие драмы?

— Точно я опять же не знаю, но обиженных имелось много. Он же их менял как перчатки.

Клуфтингер понимал: надо бы многое еще уточнить, — но ни один вопрос на ум не шел.

— Ладно, на первый раз достаточно. Однако разговор пока не окончен. Будьте готовы к дальнейшим показаниям. А если сами что-то вспомните, звоните, — сухо закончил комиссар, хотя был уверен, что Барч не позвонит.

Раскланявшись со всеми присутствующими, Барч покинул кабинет.

После его ухода Клуфтингер не спешил начинать общение с коллегами. Он заварил себе мятный чай в пакетике, в очередной раз наслаждаясь своей бережливостью. Как-то он подсчитал, что каждый пакетик обходится ему всего в два с половиной цента, а расходы на воду и электроэнергию берет на себя родное государство. Правда, с женой он результатами своих расчетов не поделился. Она бы его не поняла. А он всегда радовался как ребенок, когда удавалось на чем-то сэкономить. Нет, скаредой он не был, но швабское происхождение, а скорее всего бюргерское воспитание наполняло его гордостью от таких маленьких радостей.

С чашкой в руке он вышел к секретарше.

Фрейлейн Хенске звали Сандрой, но все обращались к ней «Санди», отчего она отнюдь не приходила в восторг. Все, кроме Клуфтингера. Он предпочитал обходиться фамилией. Не то чтобы он не допускал послаблений в отношениях с подчиненными, просто до сих пор у него и повода не возникало перейти с ней на ты.

— Фрейлейн Хенске, как у нас обстоят дела с дочерьми? — спросил он.

И, уже произнося фразу, представил, что последует дальше. Во-первых, она не поймет, о чьих дочерях речь. И не мудрено. Объективно говоря, он еще и не заикался о детях жертвы. А если, паче чаяния, она в курсе, что у Вахтера таковые имеются, то не сообразит, о чем он спрашивает: известила ли она их и когда они прибудут в Альгой? Втайне комиссар все же надеялся на смекалку Хенске. Его жена обладала этим качеством.

Но Санди даже не расслышала вопроса. Или сделала вид. В принципе имела на то право. Он мог бы потрудиться произносить отчетливее, раз уж выражался на диалекте, едва разжимая губы. Санди не раз пеняла ему на это. Другие секретарши, из Альгоя, с младых ногтей привычны к такой артикуляции, а она выросла на севере, где-то под Дрезденом, и, очевидно, там мужчины разговаривают иначе.

В конце концов Клуфтингер четко и внятно объяснил, чего он хочет от секретарши. И с удивлением узнал, что та уже провернула массу дел и все выяснила. Старшая из двух дочерей уже сегодня приезжает из Мюнхена. Первым делом она займется организацией похорон, а потом явится в полицию. Младшая действительно живет в Италии, и связаться с ней пока не удается.

— Она художница, — сообщила Санди, — и сейчас уехала на этюды.

Клуфтингер не стал ее разочаровывать сообщением о том, что род занятий молодой дамы ему уже известен, отдавая должное усердию секретарши. А она с достоинством выложила собственноручно добытую информацию, расписывая, как нелегко оказалось общаться по телефону с пожилым господином, который говорит только на итальянском — спасибо ее вечерним курсам! — и даже смогла втолковать ему, что синьорине Вахтер по возвращении следует перезвонить в полицию Кемптена.

— А жена у господина Вахтера есть? — полюбопытствовала Санди. — Ей надо сообщить?

Клуфтингер, про себя порадовавшись такому воодушевлению фрейлейн Хенске, информировал ее о бывшей супруге жертвы и вкрадчиво спросил, не может ли она как-нибудь выяснить адрес. По этой части Санди являлась профи. Какими-то неведомыми путями она умудрялась вытаскивать из Интернета и не такие сведения. Но на этот раз надежды было мало, охладила та комиссара. «Где-то в Центральной или Южной Америке» — слишком неопределенные параметры. К тому же неизвестна нынешняя фамилия особы. С такими данными, мол, и само ЦРУ не найдет человечка.

— А как насчет КГБ? — не удержался Клуфтингер.

Санди сдержанно улыбнулась, давая понять, что шутку она оценила, но пришло время приступить к ее непосредственным обязанностям.

Клуфтингер уже открыл дверь в свой кабинет, но вдруг передумал и вернулся обратно. Этот Барч очень недвусмысленно намекал, будто им стоит поискать убийцу среди подружек Вахтера. Странно. Зачем он это делал? Хотел помочь полиции? Или напротив — пустить по ложному следу? Этот внезапный приступ откровенности не вязался ни с его ответами, ни с поведением.

— На полдесятого назначьте совещание в конференц-зале. Оповестите всех, — рассеянно проронил Клуфтингер.

Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, мозги никак не желали включаться. Пройдя наконец к себе, он решил не ломать голову до конференции. Впрочем, «конференция» — слово слишком сильное для заурядной летучки.

Без двадцати десять в зал подошел последний коллега, а на «флипчарте» — тоже словечко, он-то предпочитал по старинке: доска с бумагами! — уже было собрано все, что на данный момент у них имелось по убитому. Филиппу Вахтеру, дизайнеру пищевых продуктов, задушенному шнуром от занавесок.