Семь горных воронов - Алхимова Ванда - Страница 24

— Может, Младшему тоже стоит остаться здесь? — спросил Старший.

— Нет, — покачала головой миледи. — Где еще становиться мужчиной, как не на войне?

— Хорошо, — поклонился сын.

Миледи кивнула на прощанье и ушла к себе.

Ройле остался ждать под дверью, но госпоже пока было не до него. Запершись в спальне, миледи Воронов скинула со стола все бумаги и прочую ерунду и поставила на стол три свечи. Положила острый серебряный нож и ложку, поставила кубок. В спальне было темно, только три слабых огонька свечи трепетали, отражаясь в серебряных боках кубка. Блики скользили по лезвию, словно оплетали его прозрачной лентой.

Миледи подошла к клетке, где жили несколько домашних фазанов. Птицы спали. Она открыла клетку, проворно ухватила одного из петухов под грудку и вытащила на волю.

Фазан забил крыльями, но миледи принесла его к столу, взяла нож и одним движением перерезала ему горло. Кровь потекла в кубок. Потом миледи бросила мертвую птицу на пол, распустила волосы и наклонилась над кубком.

Крохотные отражения огоньков плавали в темной густой жидкости. Миледи сделала долгий выдох внутрь кубка. Затем провела ложкой над огнем и погрузила ее в кровь. В полной тишине было слышно, как потрескивает пламя свечей. Миледи подняла ложку, и тяжелые капли сорвались с нее вниз, разбивая отражение огней.

Миледи пристально вгляделась в кровь и увидела, как на секунду в успокоившейся поверхности мелькнуло миниатюрное отражение Весенних городских ворот. Ворожея отпрянула от кубка. Ложка звякнула о скатерть, все три свечи ярко вспыхнули и разом погасли. В темноте миледи немного посидела, перебирая свои пышные волосы, а потом поднялась и вышла.

— Пойдем, мне надо видеть моего четвертого сына, — сказала она Ройле, и тот с готовностью снял со стены фонарь, готовый следовать за своей госпожой куда угодно.

Глава 13

Первым делом Гордый Ворон велел своим людям оцепить район, а потом прочесать все окрестные улицы и переулки, проверить трактиры и постоялые дворы. Всех подозрительных мужчин допрашивали на месте, а некоторых отправляли в тюрьму. Попалось трое контрабандистов, два преступника, разыскиваемых за убийства, и еще несколько непонятных темных личностей. Но никто из них не тянул на наемного убийцу высшего уровня.

Гордый Ворон сам допрашивал задержанных и сам же вместе со своими людьми рыскал по улицам до света. Им овладела одержимость, изнутри грудь разъедало, как болезнью, желанием поймать убийцу, жгло и толкало вперед.

Гордый чувствовал себя охотничьей собакой, бегущей по свежему запутанному следу: ноздри чуют запах зверя, а глаза все никак его не увидят; след петляет, кружит, а где-то глубоко в сердце занозой сидит неуловимое чувство — как будто в спину тебе смотрят холодные глаза того, кого ты выслеживаешь. Смертельно опасная игра, где перевес на стороне того, кто сможет первым нанести точный удар.

Около восьми утра злой и отчаявшийся Гордый Ворон сел на холодное каменное крыльцо какого-то дома и уронил голову на руки. Перед глазами мелькала круговерть: факелы, темные проулки, испуганные проститутки, отвратительные рожи в кабаках, желтые гнилые зубы, разбитые в кровь лица, распахнутые в крике черные провалы ртов. Всплыл в памяти эпизод: через полчаса облавы они наткнулись в темном вонючем тупике на группу нищих, устроивших там берлогу.

Гордый пришел в ярость и велел прогнать всех куда-нибудь подальше от центра, да еще и всыпать им как следует. Нищие выли, ревели, скулили, трясли омерзительными ранами, показывали увечья и струпья, их гнусные завшивленные лохмотья смердели хуже отбросов из сточных канав.

Солдаты тычками и пинками погнали нищих прочь из тупика. Старухи падали в грязь, сумасшедшие кричали, старики плевали мутной слюной в обидчиков. В сутолоке с одной из нищенок соскользнул капюшон драного балахона, вывалились седые волосы, и взгляд Гордого мельком задержался на ее лице. Оно было безобразным: с плоским крупным носом, изрытое язвами и оспинами, а белесые ресницы слиплись от гноя. Гордого передернуло от отвращения. Но вдруг на уродину упал свет, и на ее отталкивающем лице ярко сверкнули глаза.

В одну секунду Ворон понял, что нищенка молода, просто изуродована болезнью, нищетой и пьянством. Наверняка какая-нибудь проститутка, которой не повезло сразу же подхватить заразу. Гордый брезгливо отвернулся и забыл о нищенке. Вспомнилась она почему-то сейчас, выступив из всех ужасов этой черной ночи яркой картинкой.

В итоге даже Гордый был вынужден признать, что взять по горячим следам убийцу не удалось, и теперь поиски следует вести планомерно и по всему городу. Он доплелся до своей комнаты в казармах, бросил в мешок для грязного белья всю одежду, замотался в простыню и отправился в казарменную баню, где терся так долго и тщательно, что едва не содрал с себя всю кожу. А когда снова добрался до своей комнаты, мечтая только о том, как бы упасть на постель и провалиться в сон, то за дверью обнаружилась его мать.

Она стояла у окна, и на нее лился дневной свет. В этом рассеянном свете миледи Воронов казалась невозможно молодой и трогательно миловидной: нежная белая кожа, чуть заметный румянец, четко очерченные тонкие губы, глубокий взгляд прозрачных глаз. Гордый замер на пороге, уставившись на мать.

— Я ненадолго, — кивнула ему миледи. — Ты искал ночью убийцу?

— Искал, — ответил Гордый.

Он прошел мимо матери к столу, налил себе вина, упал на постель и залпом осушил бокал. Прикрыл веки, всем видом показывая, что ему наплевать на ее присутствие в комнате.

— Ты опоздал, — снова прозвучал голос миледи. — Убийца ночью покинул город через Весенние ворота.

В одну секунду Гордый оказался на ногах, вплотную к матери. Он смотрел на нее сверху вниз, стиснув зубы.

— Что ты мелешь?

В ответ миледи спокойно, не торопясь, отвесила ему звонкую оплеуху. Удар белой маленькой руки внезапно оказался настолько сильным, что у Гордого мотнулась голова, а во рту появился привкус крови.

— Если ты еще раз посмеешь мне дерзить, я тебя накажу, — холодно сказала миледи своему застывшему сыну, схватившемуся за лицо. — Повторяю: убийца покинул город через Весенние ворота. Я увидела это в птичьей крови сегодня ночью.

Гордый побледнел, словно снег. До него дошел весь смысл сказанного: мать признавалась в чародействе, открывая свою тайну. А кроме того…

— Если он ушел через Весенние ворота, значит, без сомнения, был шпионом Лугайда, — сказал Гордый, во все глаза глядя на миледи.

— Да, — кивнула та. — Мне это не нравится, но Эннобар не желает меня слушать, и война уже развязана. Могу сказать одно: ищи других. Тех, кто подсматривает, подслушивает и доносит своим хозяевам.

Миледи стояла на открытой галерее и наблюдала, как внизу Ройле бьется на мечах с учителем — нанятым за плату старым фением Этаном Бронзовым, который когда-то был оруженосцем самого Вепря. У фения отсутствовал левый глаз, в груди все хрипело и булькало, руки слегка тряслись, но удары он наносил точные, быстрые и сильные.

Ройле отбивался с самым мрачным видом. Ему не нравилось отражать удары по правилам искусства, то закрываясь щитом, то самому пытаясь найти слабое место в защите фения. Этан ловко отразил удар щитом, принял на себя тяжесть противника, чуть отступил, и Ройле «клюнул» вперед.

Меч плашмя ударил Ройле по защищенной кольчужным воротником шее.

— Убит.

— А-а!

Ройле от злости отшвырнул свой меч в сторону, а щит с маху бросил в каменную колонну.

— Если бы у меня была моя палица, я бы убил тебя с двух ударов! — рявкнул он.

Глаза Ройле горели, щеки полыхали румянцем, кулаки сжимались. Он был в бешенстве. Этан пожал плечами и опустил меч, пожевывая синеватыми губами.

— Ты сильнее и моложе, но воинское искусство — это не только сила, но еще ум, опыт и приемы. Мы занимаемся уже почти неделю, а ты все веришь в свою булаву. Хорошо, неси ее сюда и покажи, что умеешь.