Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 37

Иногда нам с Петровым приходила в голову озорная мысль: как бы уйти от этих настырных полицейских шпиков? Но в провинциальных районах Японии это было практически невозможно в тех случаях, если мы находились в пределах одного города, одной префектуры или одного полицейского округа. Но вскоре мы обнаружили одну слабость в японской системе слежки за иностранцами следившие не были уполномочены действовать за пределами своей префектуры или своего полицейского округа, а потому, по нашим наблюдениям, они оказывались в затруднительном положении, если вдруг мы неожиданно, сойдя с поезда, садились в такси и предлагали таксисту ехать местными грунтовыми дорогами в другой город. Не располагая полномочиями, а может быть, и финансами для следованиями за нами на столь большие расстояния, шпики обычно останавливались на границах своей территории и, видимо по телефону, давали о нас информацию в соседние полицейские участки. Но перехватить нас шпикам с других участков было в те времена технически значительно труднее, чем в наши дни. Ведь по какой дороге поедет наша машина и куда она свернет, было им неведомо, и в таких случаях на время мы ускользали из-под полицейского надзора. Хотя никаких тайн от полиции и японских властей у нас не было, тем не менее нас радовала потеря шпиками нашего следа (хотя, может быть, скрытая слежка продолжалась и тогда). Нам было все-таки приятно озадачивать полицию, тем более что подобная слежка была при строго формальном подходе делом незаконным, противоречащим японской конституции. Но такие фортели мы могли выбрасывать лишь в первые годы пребывания в Японии, когда наши денежные возможности были достаточно велики, чтобы оплачивать поездки на такси из одного города в другой без особого ущерба своим карманам. А вообще говоря, игра в прятки с полицией была с нашей стороны не чем иным, как мальчишеством, и охота к такой игре в последующие годы у меня отпала как-то сама собой.

Возможность ездить на такси по провинциальным дорогам позволила нам с Петровым посмотреть глубинные районы Японии, в которые тогда редко заглядывали иностранцы. Летом 1959 года мы пересекли на нанятой нами машине остров Хоккайдо, проехав с юга на север через самый большой национальный парк страны - Акан Кокурицу Коэн. В этом парке на одном из озер мы на моторной лодке добрались до того заветного места, где водилось диковинное водное растение моримо - зеленые мохнатые шарики, широко рекламируемое администрацией и туристическими фирмами острова как одна из самых редкостных местных достопримечательностей.

Другой раз во время поездки по южным префектурам острова Хонсю мы посетили мало знакомый нашим соотечественникам район префектур Ямагути, Тоттори и Симанэ. Там нам встречались люди, которые впервые в жизни видели советских граждан. В городе Ямагути, расположенном в горах на значительном расстоянии как от Внутреннего так и от Японского морей, мы посетили храм, заложенный католическим миссионером Франциском Ксавье. Нас встретил там настоятель храма - испанец, а точнее, баск по национальности, который свыше двадцати лет вел среди прихожан-японцев миссионерскую деятельность. Мы разговорились с ним и почувствовали, что он очень рад редкому случаю пообщаться с европейцами, хотя и коммунистами. В нас он видел прежде всего белых людей, более близких ему по своему миропониманию и мышлению, чем его прихожане-японцы. Его явно тянуло поговорить с нами по душам - поговорить с людьми, которые в отличие от японцев могли понять его моральные переживания.

- Нет,- жаловался он,- менталитет японцев невозможно изменить никакими проповедями. На днях я в течение полутора часов читал в храме проповедь о праведной жизни и благих деяниях Иисуса Христа. Мою проповедь слушали несколько десятков местных прихожан-стариков и старушек. По окончании я спросил своих слушателей о том, что больше всего впечатлило их в жизни Иисуса Христа и есть ли у них какие-либо вопросы ко мне. В ответ - полное молчание, а потом лишь один пожилой японец встал и вежливо поклонившись, спросил: "Скажите, святой отец, а на какие деньги существует католическая церковь в Японии: получает ли она дотации от Ватикана или нет?" Вот и все, а я целых полтора часа говорил о бескорыстии и альтруизме Иисуса Христа и его апостолов! Ну что можно сделать с этим народом, с его приземленным образом мышления!

Да, "приземленный", предельно конкретный, прагматический образ мышления японцев не раз вызывал и у нас с Петровым в дни наших совместных поездок по провинциальным районам Японии то улыбки, то удивление неожиданностью, нестандартностью и простотой решения тех или иных конкретных бытовых вопросов. Часто вспоминалась мне потом новая гостиница в городе Кусиро, в которой мы с Петровым остановились на два дня во время поездки по острову Хоккайдо. Вечером, побывав перед сном в чистеньком туалете гостиницы, мы оба обратили внимание на висевшую там на гвоздике, сантиметрах в тридцати от пола, записную книжицу с прикрепленными к ней карандашом. Утром, когда в наш двухместный номер вошла горничная, кто-то из нас спросил ее: "А зачем у вас в туалете висит записная книжечка?" Ответ горничной нас умилил: "Ведь наша гостиница новая и в туалете должна быть всегда чистота. А некоторые постояльцы иногда зачем-то пишут на стенах всякую-всячину. Хозяйка гостиницы повесила поэтому там книжку для тех, у кого есть желание что-то написать в туалетах. Пусть не пачкают стены, а пишут в книжке все, что им нравится. И это разумно: там теперь никаких надписей ни на стенах, ни на двери не появляется". Мы, естественно, также одобрили мудрость хозяйки гостиницы.

А на следующий день утром мы сели в Кусиро на местный поезд с маленьким паровозиком и маленькими вагончиками и направились на север - в город Нэмуро, до которого тогда, несмотря на небольшое расстояние, надо было добираться этим поездом-тихоходом часа два-три. Нас сопровождала молодая женщина-японка из числа активистов местного общества японо-советской дружбы. Ехать было скучно, разговор не клеился, и вот тогда Петров деловито открыл свой саквояж и вынул оттуда... ту самую книжицу, что висела в гостиничном туалете. Оказалось, что он получил согласие горничной снять ее с гвоздя и взять с собой в виде "сувенира". Протягивая книжицу нашей гидессе, Дмитрий Васильевич обратил ее внимание на неразборчивость содержащихся в книге иероглифических строк, написанных скорописью, которую, как известно, иностранцы понимают с трудом. Наша японка сначала застеснялась, но затем стала не без напряжения читать одну за другой содержавшиеся в книжке записи: "Гостиница хорошая, новая, а тапочки выдают гостям плохие, потертые. Это не годится"; "Как много времени своей жизни люди проводят в туалете!"; "Хотел встретиться со своей любимой женщиной, но она на свидание не пришла. Что делать дальше?" и т.д. и т.п. Ни одной нецензурной фразы, ни одного неприличного рисунка!

Читая такие строки, мы смеялись: "Ну и японцы! Ну и пай-мальчики! Ну и святоши! Им бы показать настенные надписи в наших общественных туалетах!"

Были мы в тот день с Петровым в Нэмуро - в том самом городке северной Японии, который расположен ближе всех прочих городов к нашим Курильским островам. Ездили мы тогда на мыс Носапу, отстоящий от нашего островка Сигнальный на расстоянии каких-то трех километров. Но только тогда нам не повезло: был густой туман и, кроме маяка, стоявшего на самом краю японского берега, мы ничего не увидели...

Поднимались мы с Петровым вдвоем и на самую высокую гору Японии Фудзисан. Это было где-то в июле-августе 1959 года. Как можно было называть себя японоведом, не побывав на вершине этой священной горы! Эта мысль и заставила нас двоих собраться в путь. Обладая в те времена большими финансовыми возможностями, мы воспользовались тогда всеми видами японского сервиса, связанного с подъемом состоятельных туристов на вершину горы. Сначала нанятый нами гид разыскал для нас двух лошадей. Не будучи опытными наездниками, мы взгромоздились на них. Наш гид и еще один японец-коновод взяли лошадей под уздцы, и в полутьме мы медленно двинулись верхом по узкой, крутой каменной тропе вверх, траверсируя склон горы, так что с одной стороны от нас уходила вверх за облака каменная круча горы, а с другой, внизу, в предрассветной дымке простирались необозримые дали гор, холмов, лесов, полей и поселков. Спустя некоторое время открылась нам и панорама морского побережья и безбрежной глади Тихого океана.