Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь - Страница 99

Самое сильное впечатление о японоведах Гарварда оставили у меня встречи с профессором Эдвином Рейшауэром, который в начале 60-х годов на протяжении нескольких лет находился в Японии в качестве посла США. Это был редкий случай, когда громадный аппарат американского посольства в Токио возглавлял не кадровый дипломат, не государственный деятель или политик, а ученый-японовед, женатый на японке и прекрасно владевший японским языком (Рейшауэр свои школьные годы провел в Японии вместе с родителями). Миссия Рейшауэра состояла в годы его пребывания на посту посла в том, чтобы наладить тесные дружественные контакты с японской интеллигенцией и студенчеством, т.е. с теми группами японского населения, которые в бурном 1960 году находились в авангарде исторических выступлений японского народа против японо-американского "договора безопасности", и таким путем ослабить неприязнь японцев к Соединенным Штатам. И надо сказать, что отчасти это ему удалось, ибо в отличие от других американских послов Рейшауэр проявил умение не только тонко улавливать настроения японской общественности, но и умело воздействовать на эти настроения. Был, несомненно, и его личный вклад в том, что к середине 60-х годов борьба японских патриотов против военного союза Японии с США и пребывания на японской территории американских военных баз пошла на убыль.

Моя беседа с Рейшауэром, состоявшаяся в его университетском рабочем кабинете, обошлась без споров по поводу американо-японского военного сотрудничества, ибо для него, как и для меня, была очевидна бессмысленность подобных споров. Сам факт моей работы в Токио в качестве корреспондента "Правды" достаточно ясно говорил ему о моем негативном отношении к американо-японскому "договору безопасности". Тем не менее в итоге беседы он, судя по всему, не увидел во мне ни бесхребетного газетчика-щелкопера, готового писать сегодня одно, а завтра другое, прямо противоположенное, ни агента КГБ, прибывшего в США выведывать какие-либо государственные секреты или вербовать агентуру.

Весь ход нашей беседы дал ему основание отнестись с доверием ко мне как к научному работнику, изучавшему политику Японии, включая японо-американские отношения.

Подтверждением тому стало его предложение выступить перед японоведами Гарвардского университета с сообщением об изучении Японии в СССР, что я и сделал, подготовив спустя несколько дней такое сообщение на английском языке. Предложил мне тогда же Рейшауэр побывать на одной из его лекций в студенческой аудитории. И более того, узнав о моем намерении встретиться с американскими специалистами по проблемам современной Японии, Рейшауэр, написал для меня несколько рекомендательных писем, адресованных его бывшим ученикам и аспирантам, работавшим в других университетах США, а также в госдепартаменте и в некоторых научно-исследовательских центрах Вашингтона. И эти письма, как я потом убедился, оказали волшебное воздействие на их получателей. Прочтя их, они без проволочек и оговорок соглашались встретиться со мной и вели беседы, по крайней мере внешне, так раскованно, будто между США и Советским Союзом и не было тогда "холодной войны".

Сколь уважительно относилась американская научная, политическая и чиновничья элита к Рейшауэру, я получил наглядное представление, будучи спустя полтора месяца в Вашингтоне. Там один из научных сотрудников Брукинского института вручил мне пригласительный билет на лекцию Рейшауэра, посвященную взаимоотношениям США с Японией, КНР и двумя корейскими государствами. Зал названного института, где проводилась лекция, был заполнен до отказа чиновниками правительственных учреждений, конгрессменами, работниками столичных научных центров и журналистами-специалистами по проблемам внешней политики. Собравшиеся тепло приветствовали Рейшауэра, прибывшего из Гарварда, слушали его с большим вниманием, задавали много вопросов.

Наблюдая это внимательное и уважительное отношение собравшихся к тому, что говорил Рейшауэр, я вспомнил тотчас же другую аудиторию - студенческую аудиторию, в которой тот же Рейшауэр читал плановую лекцию по истории Японии. (Я присутствовал на этой лекции по приглашению Рейшауэра.) Расположившись на одной из задних скамей аудитории, я наблюдал поведение юнцов - будущих американских востоковедов, и поведение это вызывало у меня чувство досады и возмущения. Пришли эти юнцы в аудиторию в неряшливом виде - в большинстве своем в каких-то несвежих джинсах и куртках. Сидели они там развалясь и при появлении на кафедре профессора Рейшауэра уважаемого человека, известного всей Америке,- не только не встали со своих мест, чтобы приветствовать его, но не изменили своих развязанных поз. Некоторое время профессору пришлось ожидать, когда прекратятся их разговоры друг с другом. Далее же в ходе лекции некоторые из них, сидя на своих скамьях, громко перебивали лектора вопросами, а двое позволили себе неожиданно встать и покинуть аудиторию.

По окончании лекции, когда мы с Рейшауэром направились в его университетский кабинет, я высказал ему свое удивление столь бестактным поведением слушателей его лекции. Он, улыбнувшись, ответил:

- У нас все это в порядке вещей - мы же страна демократии. Студенты платят университету за свою учебу, а потому считают себя хозяевами положения. К тому же в последние годы движение хиппи, зародившееся в Калифорнии, докатилось и до Бостона. Теперь появление в аудиториях неряшливо одетых студентов осуждению не подлежит.

Мое дальнейшее ознакомление с американскими университетами показало, что гарвардские студенты выглядели не так уж вызывающе замызгано, как студенты на западном побережье страны - в университете Беркли, находящемся неподалеку от Сан-Франциско. Там, на улице Телеграф-стрит, ставшей главным центром движения американских хиппи, я наблюдал скопища сотен немытых, нечесаных, небритых и вонючих молодых людей в самых диких одеяниях, которые, как мне разъяснили, в большинстве своем также числились студентами Беркли и других близлежащих университетов. Многие из них были детьми состоятельных родителей, хотя и разгуливали в живописных лохмотьях и с колтунами на головах. Университетские профессора объясняли мне, что только небольшая часть "хиповавших" в Беркли молодых людей - это безнадежные лодыри и бездари, демонстративно покинувшие университетские аудитории по причине своей неспособности к учебе. У большей же части, по их словам, пребывание в компаниях хиппи было не больше, чем временная причуда, и завершалась эта причуда благополучным возвратом в ряды преуспевающих студентов с последующим превращением в тех самых вышколенных, чинно одетых чиновников, которые деловито шествуют по центральным кварталам Вашингтона, Нью-Йорка и других крупных американских городов.

В университете Беркли я познакомился с большим числом американских специалистов по Японии, включая таких влиятельных политических советников госдепартамента США как профессор Роберт Скалапино и Чалмерс Джонсон. Беседы с ними показали, что у японоведов США, в отличие от наших специалистов, не было ни материальных, ни административных препятствий для регулярного посещения Японии. И более того, отдаленность Калифорнии от правительственных учреждений Вашингтона не мешала им в качестве политических консультантов сохранить тесные контакты с дипломатами и конгрессменами США. О своих контактах с правительственными кругами Вашингтона Скалапино говорил, например, с явным удовольствием, придавая этой стороне своей деятельности, пожалуй, большую значимость, чем своим научным изысканиям. Огромное преимущество американских японоведов перед советскими состояло и в том, что они имели широкий доступ к личным контактам с государственными деятелями Японии, включая членов правительства. К американским ученым-политологам японские министры и влиятельные правительственные чиновники и консервативные парламентарии относились обычно с доверием, в то время как на советских японоведов консервативные государственные деятели Японии, за немногим исключением, смотрели косо и с подозрением, избегая личных контактов. Естественно поэтому, что книги американских японоведов-политологов содержали гораздо больше свежей, индивидуально полученной информации, чем книги наших специалистов, хотя аналитическое осмысление экономических и политических процессов, наблюдавшихся в жизни современного японского общества, по моему убеждению, было в трудах наших соотечественников более глубоким и близким к действительности, чем у американских знатоков Японии.