Порочное влечение (СИ) - Бушар Сандра - Страница 70

— Если вас интересует именно это, хорошо… Права переходят к немецкой фирме «Privat». На самом деле это очень сложный момент и я, увы, не юрист, чтобы пояснить вас все детали и нюансы. Но, так как живых родственников у господина Шаворского не осталось, но небезызвестная фирма вполне может получить полные права на компанию через суд.

Подняв желейные руки к лицу, я слегка промокнула глаза. Черт, теперь я понимала, зачем Роберт переписал на меня компанию. У него нет родственников и близких людей. Только я. И казалось бы, какая разница, что будет после твоей смерти? Но он возложил на меня определенную надежду и я буквально услышала его голос у себя в голове: «Я тебе доверяю самое дорогое, что у меня есть». Это ли не «больше, чем любовь»?

И теперь я подводила его. Все шло не по плану. Все разваливалось к чертям.

Дни сменяли ночи. Ночи сменяли дни. Ничего не менялось. Гнетущая паутина ожидания захлестнула меня с головой. Ну, во всяком случае, меня не посвящали во все подробности… После моего пробуждения Виолу перестали пускать в палату и я стала отрезана от любой возможности узнать о самочувствии Роберта хоть что-то. Иногда мне в голову приходила ужасающая мысль, что он мог быть уже мертв, а я даже не знала об этом… Ни оплакивала, ни горевала, ни страдала… В тот момент я могла зависнуть и часто ловила себя на том, что уже около часа смотрю в одну точку, не имея при этом никаких мыслей и идей.

Кроме того, мою палату быстро превратили в комнату для допросов закрытого типа. Каждый день ко мне наведывались только медсестра, доктор и Семен Петров, следователь по делу Роберта и «Кашемира», который излишне умничал в день моего пробуждения после пожара. Его постоянный черный костюм выводил меня из себя, а коричневая кожаная сумка, как у Свидетелей Иеговы, в которой он носил ноутбук и блокнот для записи показаний, медленно вводили в затяжную депрессию. Хотя умом я понимала, что дело не в Семене и его одежде, а сама ситуация обреченности и неизвестности медленно превращала меня в полуживой овощ, зависший в режиме ожидания.

Видимо, Семен хотел подловить на вранье, но мое душевное состояние требовало разрядки и с каждым днем я все больше открывалась ему, ударяясь в философские рассуждения на тему тщетности бытия. Видимо препараты, которые медсестра колола мне с завидной периодичностью, или ощущение подвешенной в воздухе проблемы «жизнь-или-смерть» сыграли свою роль. Под конец очередного допроса он всегда тяжело выдыхал сквозь стиснутые зубы, словно ничего полезного из разговора вытянуть не удалось, и уходил с недовольным лицом, но только до следующего дня и новых идентичных вопросов.

— Скажите, Полина… Кем вам приходится Роман Усачев? — в один из своих визитов наиграно-равнодушно спросил мужчина, слегка пригладив длинноватые черные кудрявые волосы, а затем возвращая свои тонкие пальцы к клавишам белого ноутбука. Как ему удавалось так громко стучать по клавиатуре, словно на дворе начало девяностых или техника переживала тяжелый спад в развитии, было представить трудно.

В этот момент я сидела в легкой бесформенной розовой хлопковой пижаме около окна и рассматривала птичек, расхаживающих по широкому больничному подоконнику за, (внимание!) железной решеткой на десятом этаже. По плану сейчас должен был быть вопрос о моем местонахождении в «Кашемире» на момент взрыва и такое отклонение от графика заставило вернуться в реальность и немного непонимающе посмотреть на мужчину, будто вместо привычной овсянки на завтрак мне внезапно подали суп из щавеля.

— Да, я тоже могу удивлять, — немного иронично заметил голубоглазый следователь, одарив меня пронзительной, немного косой улыбкой, показав неестественно белые зубы. На меня это не произвело никакого впечатления и, когда я снова вернулась к созерцанию птиц, услышала сдержанное напоминание о себе, — Полина, кажется мы уже прояснили, что горло ваше в приемлемом состоянии, чтобы отвечать членораздельными предложениями, поэтому я все же жду от вас рассказ о неком Романе, названивающим вам регулярно в течение двадцати дней подряд.

— Роман Усачев… — распробовав два уже давно не новых для меня слова, вновь погрузилась в гнетущие воспоминания, но, тут же одернув сама себя, немного пафосно ответила Семену первое, что пришло на ум, — Это моя неудачная попытка завести семью.

— У вас слишком много неудачных попыток, — спустя целую вечность гробового молчания Петров удивил меня фразой, которая почему-то ударила в самое сердце. Мои перепуганные глаза посмотрели прямо на него, но мужчина почему-то воспринял мой взгляд как вопросительный, — Ваша подруга Вероника предала вас и вместе с другом Артемом зачем-то пытались закрыть в машине с газом. Ваша «попытка завести семью» вновь закончилась фиаско. Ваш роман с миллиардером привел вас на скамью подсудимых и в больницу. Ваш коллега зачем-то оставил ваши вещи на месте взрыва…

— К чему вы клоните? — немного хрипло из-за подступающих слез, спросила я у мужчины, у которого загорелись глаза в тот миг, как он увидел первые проблески влаги в моих глазах.

— К тому, что либо все вокруг почему-то сговорились против вас (прямо какой-то вселенский заговор!), либо дело непосредственно в вас, как эпицентре бедствия… Ведь дело не в пассажирах «Титаника», а непосредственно в средстве передвижения, который не поправимо поврежден. Как бы люди не его борту не кричали и не выяснили причины крушения, факт остается фактом — корабль идет ко дну, — немного философски сказал Семен и тут же, захлопнув ноутбук, принялся складывать вещи для того, чтобы вновь уйти.

— Хотите сказать, что именно я причина всех неудач? Что не будь меня, все бы жили себе припеваючи? — на последнем слове я осеклась, из-за предательски осипшего голоса, и замолчала, увидев проблеск понимания во взгляде почему-то едва скрывающего счастье мужчине.

«А ведь этот чопорный следователь прав… Не будь меня, Вероника не сломала бы себе жизнь и не пошла на поводу у недоброжелателей Роберта. Не будь меня, даже сам Роберт бы сейчас не лежал в больнице в предсмертном состоянии, ведь именно я впустила в «Кашемир» Павла. Не будь меня, Роман Усачев бы никогда не попал в тюрьму»… — шептало мне и так прибывающее в глубочайшей депрессии подсознание, не дающее включить здравый рассудок. Посему я немного испугано посмотрела на внимательно изучающего мою реакцию Семена и спросила:

— Даже если так, что тогда?

— А это вам решать. Вариантов много. «Отелло» или «Анну Каренину» читали? — наигранно-участливо сказал мужчина и, как бы случайно, достал из сумки два небольших томика со словами, — Очень сомневаюсь, так что ознакомьтесь, Полина. И подумайте, что вам лучше: гнить в тюрьме или найти другой, более легкий и заманчивый выход из ситуации. Очистить душу от бренного мира, так скажем…

В тот момент, когда дверь хлопнула, сознание прояснилось окончательно, как и мотивы этого Семена: не за что посадить — нужно свести в могилу. Ведь если по сюжету второй предложенной им книги главная героиня добровольно заканчивала жизнь самоубийством, то по первой книге — ей помогли. Он предоставлял мне выбор?

И, допустим, руки я на себя накладывать не собираюсь, как бы хреново и опустошенно я себя не чувствовала, какие бы ярлыки на себя не вешала и как бы не убивалась по прошлому и будущему, но… Кто гарантирует мне, что следующий «план Х» не включает в себя мое насильное устранение? Мне кажется, именно на это и намекал Петров.

«Да и не «Титаник» виноват в крушении, а тот, кто вовремя не среагировал на айсберг!» — прокричал включившийся, как по щелчку, здравый рассудок, но смысл этих слов я пока разгадать не могла.

В этот момент дверь без стука была открыта и в нее вошел здоровенный широкоплечий амбал в черном строгом костюме, наушником в правом ухе и слишком заметным оружием на поясе, бросив мне короткую фразу:

— Пройдемте. Вас ждут! — после чего поспешно вышел, заставляя вжаться в мягкую спинку кресла всем телом и снова взмолиться всем известным богам за скорейшее возвращение Роберта в мою тревожную жизнь.