Город ведьмы (СИ) - Азимова Анна - Страница 38

— Я не причиню Вам зла, пока Вы не причините его мне.

— К-кто Вы? — прошептал Клод. Низкий грудной голос никак не вязался с внешностью восьмилетней девочки, и контраст этот выглядел пугающе.

— Мое имя — Маргарита, но вам оно скажет меньше, чем следует. Моя история началась и закончилась в этом подвале.

Абрам прокашлялся.

— Отчего же, — заявил он с какой-то странной дрожью в голосе. — Я слышал про Маргариту де Монтрев, но слишком мало, чтобы ее знать.

Люси медленно повернулась к Абраму, но потом вернулась обратно к Клоду.

— Я не хочу больше смертей, — сказала она. — Время уходит, и тебе, — она ткнула Клода пальцем в грудь, и он ощутил, как в этом месте его прожигает насквозь, — тоже следует уходить.

— Почему я? — спросил он, потирая больное место, когда девочка убрала руку. — Почему не девочки?

— Младшая пойдет с тобой, — сказала Маргарита. — Она — чистая и невинная душа, если ведьма получит ее, то уже ничего нельзя будет исправить.

— Так Вы знаете, кто ведьма? — встрепенулся Клод, а Абрам насторожился и попытался вытянуть короткую шею.

— Знаю, — торжественно кивнула Маргарита. — Это я. По подозрению в колдовстве была осуждена и сожжена на костре моим мужем, графом Фернаном де Монтрев.

Зарисовка четырнадцатая

Маргарита

Повисла гнетущая тишина. Первый шок от признания Маргариты быстро улетучился, оставив много вопросов, которые Клод никак не решался задать. Ожидание и напряжение в воздухе были почти осязаемы. Не оглядываясь на Абрама, Клод знал, что тот тоже старается дышать реже и глубже, будто это может спугнуть ту историю, которую хотела им поведать Маргарита.

— Мне было девять, — ее низкий тягучий голос словно разливался под каменными сводами. От первых звуков у Клода по спине побежали мурашки. — Хотелось бы сказать, что ничего не предвещало беды, но это было не так. Я всегда была не такой, как остальные, — в плохом смысле. Не совсем удачливой, не совсем изящной. Со мной вечно происходили какие-то странные вещи: над головой внезапно могла прохудиться совершенно новая крыша, мои обидчики заболевали на следующий день после ссоры, в курятники и загоны для скота меня и вовсе не пускали, потому что начинался мор. Я говорила людям, когда они умрут, какие несчастья их ждут, поэтому родители вскоре перестали выпускать меня из поместья, и это мало кто заметил. А если и заметил, то был этому рад. Уже тогда за глаза меня называли ведьмой, а родители по возможности старались скрыть от общества тот факт, что у них есть дочь.

Однако моя богатая семья была всегда на виду у города: отец — известный врач, мать из уважаемой семьи. Как они ни старались, люди узнали обо мне: слугам нельзя доверять большие секреты. Начались бесконечные расспросы, и родители решились представить меня свету. В тринадцать я начала выезжать на балы, где меня активно пытались хоть кому-нибудь сосватать. Но вот беда: сразу же после знакомства мои ухажеры то оказывались призваны в армию, то страдали долгое время от неизвестной болезни. В любом случае мне они больше не докучали. Но год спустя на одном из вечеров я встретила тихого застенчивого юношу. Он будто стеснялся своего высокого роста и старался казаться ниже, прячась в тени углов и буфетов. Все смотрели на него с раздражением и изумлением, но мне он казался всего лишь ребенком, который не знал, куда себя деть и что делать. Ребенком, который нуждался в защите, который был похож на меня. Мы поженились через полгода. Родители исчезли из моей жизни буквально в тот же день.

Фернан был прекрасным мужем. Благодаря моей знатной семье и его состоятельным предкам через несколько лет он, как герой войны, был избран на пост мэра Тремолы. Мой тихий юноша на глазах становился властным упрямым мужчиной, и с каждым днем я все меньше узнавала его. Но он любил меня, и, казалось, что этого достаточно.

Все изменилось, когда я забеременела. До этого со мной по-прежнему происходили странности, но их доля в повседневной жизни была так мала, что я научилась их не замечать. Беременность внесла оживление в наш дом, тонувший в быту и заботах жизни главы города. Теперь центр мира сместился в мою сторону, и это было приятно. Помню, как мой муж часами мог массировать мои отекшие ноги, отложив многочисленные споры и встречи. Я верила, что стала, наконец, нормальной, как и хотели мои родители когда-то.

Полгода спустя я начала волноваться. Беспричинные приступы паники и беспокойства приходили внезапно, и порой я даже не отдавала себе отчет в действиях. Однажды я отхлестала по щекам экономку, которая нечаянно разбила вазу, но совершенно этого не помнила. Я кричала на слуг, но спустя пару минут забывала, что же меня так злило. И постоянное гнетущее чувство не давало мне покоя. Будто что-то страшное и необъятное надвигается на меня и мою семью. Я советовалась с доктором, с мужем, но они либо разводили руками, либо разговаривали со мной, как с сумасшедшей. После нескольких припадков слуги начали избегать меня, и в итоге я перестала покидать своих покоев в южном крыле поместья.

Надо заметить, что еще в мой самый первый день особняк показался мне довольно жутким местом. Постепенно я пыталась привнести сюда хоть немного уюта, но все равно оставались места, недосягаемые для меня. К примеру, библиотека на втором этаже. Не знаю, сохранилась ли она, но я только несколько раз смогла переступить ее порог. Один из таких случаев произошел в дождливую осеннюю ночь. Я помню, как ярко сверкали молнии, освещая корешки незнакомых мне книг, а за большими окнами бушевала гроза. Весь дом мирно спал, и только я, как привидение, бродила по его коридорам.

Я долго бродила между полок, перебирая книги из самых разных областей: религия, история, математика, философия. Были книги на латыни, греческом и даже написанные рунами. Увлекшись, я не заметила, как ушла в самое сердце огромной комнаты и внезапно наткнулась на решетчатую дверь. Она была приоткрыта, и даже несколько свечей тускло мерцали в глубине. Любопытство толкало меня вперед, и я вошла. Там была всего лишь одна книжная полка и стол, на котором оплывали свечи. Я взглянула на корешки книг: они сплошь были покрыты какой-то черной материей, а надписи были либо на латыни, либо на каком-то неизвестном мне языке. Одна из них стояла с краю, и я смогла прочесть заголовок. Это был «Молот ведьм» — одна из самых страшных и известных книг о том, как распознать ведьму и избавиться от нее. Не знаю отчего, но в тот момент меня охватил дикий, животный страх. Как будто меня застали на месте преступления, уличили в чем-то недостойном, постыдном. Тогда я еще не знала, кто я и какой силой обладаю, но, думаю, это знание всегда жило где-то глубоко внутри меня.

Из библиотеки я сбежала и постаралась забыть эту жуткую комнату, но любопытство жгло меня изнутри. В один из вечеров, не выдержав, я расспросила горничную, но она ничего не знала о прошлом семьи моего мужа. Тогда я нашла нашего престарелого подслеповатого дворецкого, который знал больше тайн, чем хранится в Ватикане. Он рассказал, что хозяева были очень набожными и уважаемыми людьми, но сын не разделял их рвений на поприще веры, и это, почему-то меня успокоило.

Но мои ночные блуждания не прекратились. Когда все верхние этажи были исследованы, я направилась вниз, к погребам и подвалам. Не знаю, зачем я это делала, но мне было тоскливо и одиноко, муж считал меня немного помешанной, а в одиночестве я начинала переживать за ребенка. Мне то и дело казалось, что все происходящее — одна большая ошибка, а материнство для меня — недостижимая мечта. Только бесконечные блуждания отвлекали от холода и пустоты ночей в особняке, который мне всегда казался чужим.

Вам уже нетрудно догадаться, что ждало меня в одну из ночных вылазок в подземелья. Я обнаружила пыточную, — Маргарита обвела комнату рукой Люси. — От шока и ужаса у меня перехватило дыхание. Я смотрела на инструменты и видела, как ими мучают людей, как разрывают плоть, вырывая признания в колдовстве и ереси. Я не знала, что ужаснее: сами пытки или то, что это происходило в подвалах здания, которое я называла домом. От потрясения у меня случился обморок, и очнулась я лишь на следующее утро в своей спальне. В кресле напротив кровати сидел мой муж, но в нем уже не осталось заботы и нежности. Он был зол. Она запретил мне покидать отведенное мне крыло, и уж тем более спускаться в подвалы. Не знаю, что им двигало: забота или страх раскрытия старых секретов, но я вновь ощутила себя той маленькой испуганной девочкой, какой была когда-то.