Город ведьмы (СИ) - Азимова Анна - Страница 47

— Противоядия, конечно же. Ты ведь любишь эту девушку? Клаудию?

Марк молча кивнул.

— Тогда тебе лучше пойти со мной. Хочешь ты того или нет.

Марк снова кивнул и покорно пошел следом. Извилистая дорога сперва вела через привычное пепелище, но потом резко свернула и ушла в гору.

— Куда мы идем?

— Увидишь.

Казалось, они идут уже несколько часов, но небо все еще затягивали сумерки. Узкая полоса света только-только показалась вдалеке, когда они уже взобрались на холм и оказались перед кованой оградой.

— Кладбище? — изумился Марк. — Но зачем?

Лис ничего не ответил, ведя его вдоль забора до калитки, а потом петляя по сплетениям тропинок между заросшими могилами. Белый хвост, слабо мерцающий в полумраке, был безотказным ориентиром. Марк шел медленно, боясь наступить на заросшие травой холмики и стараясь не всматриваться в надгробные плиты.

— Пришли, — звук голоса резанул слух, как лопнувшая струна. Марк, будто очнувшись, рассеянно осмотрелся по сторонам. Они стояли почти в центре кладбища перед одной из десятков могил.

— Куда пришли?

— Здесь, — Лис кивнул на холмик, — сегодня упокоены останки твоей матери, Марк. Катарина — одна из жертв Маргариты де Монтрев, той самой ведьмы, проклявшей город.

— Мама… — прошептал Марк. — Она пропала, просто ушла и не вернулась. Я искал ее, а все говорили мне, что она умерла. Где же она была все это время?

— В подвалах особняка. Ее скелет пролежал там двадцать лет, вплоть до сегодняшней ночи.

— Мама… — прошептал Марк, опускаясь на колени перед холмиком. В глазах помутнело, а по щекам покатилось что-то мокрое — наверное, слезы. Рука невольно прикоснулась к лицу, нащупав влажные дорожки. — Все это время, столько лет… Почему ты тогда не сказала, что ушла к нему… Почему ты ничего мне не сказала? Я искал тебя, звал, но нигде не мог найти. Мамочка, зачем ты это сделала? Ты же знала, что нам нельзя возвращаться в этот дом. Нельзя…

— Как и мешать ходу часов, — флегматично заметил Лис.

— Да, мешать… — Марк кивнул и замер. Он осторожно повернулся в сторону зверя. — Откуда ты…

— Я многое знаю, но не все из того понимаю, — ответил он. — Зачем ты украл ключ у отца? Ты хотел остановить часы?

— Я… — Марк закашлялся. — Я думал, они пойдут назад. Думал, что смогу… Никому не удавалось, но…

— Но ты думал, что особенный, да? Думал, что раз ты правнук великого часовщика, то тебе все под силу?

— Не совсем так, — парень с силой замотал головой, будто пытаясь отогнать назойливых мух. — Я… Я думал, что если мне дадут еще один шанс, я смогу…

— Сможешь что?

— Все исправить.

На секунду воцарилось молчание. Резкий порыв ветра засвистел в ветках деревьев, как будто хотел что-то сказать.

— Считай тогда, что я даю тебе этот шанс.

Марк поднял голову и недоуменно уставился на Лиса.

— Но… Она ведь давно мертва.

— Ты не смог спасти мать, но ты еще можешь спасти Клаудию. Иди за мной.

Марк послушно поднялся и снова последовал за зверем. Он легко скользил впереди, то и дело петляя, будто кладбище вдруг увеличилось в несколько раз. Марк давно потерял счет времени, и лишь хмуро смотрел то вперед, то себе под ноги, будто и не желая видеть иные ориентиры, кроме белого хвоста. Вдруг Лис резко остановился у большого мраморного надгробия, с которого уже начинала осыпаться крошка. Марк встал рядом, но его внимание привлекали не крупные буквы, а две лилии, росшие на небольшом холмике. Они, как и Лис, были белоснежные и слабо светились в сумерках.

— Цветы? — удивился он. — Но кто их посадил здесь?

— Они растут сами.

— И никто не сорвал их? — парень опустился на колени рядом с цветком и осторожно дотронулся до нежных лепестков.

— Пока есть те, кому они принадлежат, им ничего не угрожает.

— Как это — принадлежат? — лепесток мелко дрожал в пальцах Марка, и колебания его напоминали удары сердца.

— Эти лилии хранят жизнь тех, для кого они посажены. Пока цветок жив — человек не умрет, его душа привязана к миру.

— А если его все-таки сорвут?

— Попробуй.

Марк потянулся и попытался схватить длинный гибкий стебель, но ладонь будто полоснули ножом. Одернув руку, Марк увидел, как на ней мгновенно набухли красные волдыри.

— Они умеют за себя постоять. Чьи они?

— Одна принадлежит Клоду, а одна — мне, — на последнем слове голос стал тоньше и мягче, похожим на девичий.

— Тебе? — удивился Марк, оборачиваясь к Лису. — Но ты же лис, кто будет сажать колдовской цветок для зверушки?

— Только если эта зверушка раньше была человеком.

— Человеком? Ты, предвестник Черной лихорадки? Каким же человеком ты можешь быть?

— Только если одним из первых, унесенных ею…

— Первых… — Глаза Марка изумленно расширились и скользнули по надписи на надгробии. — Неужели ты…

Аккуратными буквами на камне было выведено: «Аурелия де Монтрев».

— Долго же до тебя доходит, милый брат…

Зарисовка восемнадцатая

Семья

Почему-то все воспоминания начинались с дождя. В нервной настойчивой дроби по стеклу звучали голоса когда-то родных и любимых людей, и это успокаивало, убаюкивало. Каждый раз, когда начинался дождь, не было ничего уютнее, чем сидеть в мягком кресле и, вспоминая, постепенно засыпать…

Когда они впервые встретились, Марку было уже восемь. Стояло начало осени. Маленькая большеглазая девочка внимательно изучала его, крепко держа руку матери. На ней было светло-зеленое платье с оборочками и новенькие лаковые туфли. Мать что-то ворковала стайке подружек, не замечая, как рядом с ними остановилась небольшая компания чумазых бродячих мальчишек. Марк был самым чумазым, самым отчаянным и нахальным из всех, несмотря на не самый старший возраст. Он легко мог украсть все, что плохо лежит, придумать шалость или нагрубить взрослым. Именно поэтому он был предводителем шайки и непререкаемым авторитетом на улицах Тремолы.

И вот он стоит перед маленькой нарядной девочкой, с интересом изучающей его дырявые штаны и босые ступни, и почему-то не может сообразить, почему вообще остановился тут.

— Эй, Марк! — зовут его друзья. — Хватит тут торчать, идем!

Но он все стоит и смотрит, как в серебристых волосах девочки отражается солнце.

— Я — Ари, — тоненьким голоском сказала она и протянула пухлую ладошку.

— Марк, — буркнул он, но голос его утонул в возгласе мачехи.

— Аурелия, как не стыдно! Говорить с таким отребьем! — она резко дернула девочку за руку и попыталась спрятать за свою спину. — Благородной леди не пристало общаться с уличным сбродом.

— Она просто хотела познакомиться, — попытался возразить мальчик.

— А ты вообще молчи, оборванец, — прошипела женщина. — Не смей даже дышать в сторону дочери мэра.

— Я думал, мэр должен быть поближе к народу. — ядовито заметил мальчик и убежал, пока вместо ответа ему не прилетела оплеуха.

Едва он догадался, что встретил сводную сестру, желание заговорить с ней, познакомиться крепло день ото дня, за что ему было стыдно перед самим собой. Еще в день изгнания из дома он поклялся себе, что будет ненавидеть отца, его дом и семью до самой смерти, а на деле получалось совсем наоборот. Чувство вины перед собой и матерью давило на него, сковывало, но продолжалось это недолго. Еще до первых холодов все вернулось на круги своя, и он думать забыл про девочку.

Но ненадолго. Едва первый снег припорошил улицы, Марк почему-то решил пройтись по когда-то знакомым улочкам. Правый берег всегда был элитным районом, в котором сплошь раскинулись усадьбы важных чиновников, в том числе и де Монтрев. День постепенно угасал, в переулках было тихо и безлюдно. Но вдруг из-за угла донеслись крики и плач:

— И что ты нам сделаешь? Ты же девчонка! — высокий ломающийся голос срывался на глухой кашель.

— Не трогайте ее! Не трогайте мою собаку! — крикнула девочка, всхлипывая.

— Да не кричи ты так, мы с ней тоже хотим немножко поиграть.