Закон предков
(Рассказы) - Яньков Николай Дмитриевич - Страница 5

Андрей инструктирует Дюдувула, уходит. Ловит на другой яме. Рыбу он сегодня складывает в переметную суму из сыромятной кожи. Сзади кто-то кустами шуршит, травой. Олень Чохоты идет? Оглянулся — двое: Аярик с сестрой. Хоть на ту сторону речки прыгай.

— Бувки! — смеется круглолицая Чэкэрэк, закрывая ладошкой рот.

— Так мама сказала, когда увидела тебя возле палатки в торанг, — говорит Аярик и тоже смеется, — но ты не бувки. Ты — солнышко. Ты — рыжее солнышко.

Андрей нагибается к суме — положить рыбу. Аярик рядом. Гладит рукой волосы: рыжее солнышко, делыча!

— Ты меня любишь, — тихо говорит Аярик, — я видела. В твоих глазах видела. Люби меня, не бойся!

На Аярик шелковый зеленый халат, медные пуговицы-бубенчики. Волосы пахнут ягелем. Речка вызванивает голосом Аярик невероятные слова-ласки? Сон!

Дюдувул щурит глаза. Подошел и сел на камень, стругает деревяшку. Удочку Дюдувул бросил. Пауты гудят. Муравьев ловить неохота, а паутов Дюдувул брезгует. Ладная парочка — Андрей и Аярик. Удалый парень… «Хунта», — думал всякую чепуху Дюдувул. Теперь самому смешно. Хунта не умеет работать — еду и всякое добро обманом к себе гребет. Рыжий — удалый мужик. Работящий. Сразу видно. Две тяжелые сушины принес на табор. Утром по железному обручу стучал топором — колхозные бочки налаживал. Аярик гладит рукой рыжие волосы. «Палатку поставлю, — радуется Дюдувул, — палатку Андрею с Аярик. Чохтоо сказал: мальчик будет!» В природе все просто. Дюдувул — сын природы — ставит палатку Андрею с Аярик.

— Твоя палатка, — смеется Чохтоо сквозь табачный дым, — и Аярик твоя.

На ночь Андрей опять остается возле костра. Но теперь не один — рядом с Аярик. Девичьи волосы черной рекой стекают на плечи, мерцают глаза. Может, она в нетерпении ждет, когда он возьмет ее на руки и внесет в брезентовый дом. Мягкое заячье одеяло, оленьи шкуры, полог от комаров…

Звезда над Кодаром. Ее чистый блеск говорит о чести. Не всякому дано понимать звезду. И внутренний смысл свечения алой саранки не каждому живому существу дано разгадать. Для оленя, к примеру, красная саранка потому и красива, что ее можно вместе с травой растереть на зубах и ощутить вкус сладкого сока.

Войти в палатку с Аярик на руках под глазом звезды— поставить себя на положение вора, обмануть. Ведь он не мужчина! Не с физической стороны, конечно. Тут все на месте. Но со стороны духовной — он нищий. Оскорблен и осмеян. Унижен три года назад через свою боязнь. Крутится вокруг костра, переплетаясь с дымом, нечто похожее на беззвучную музыку. Разговор без слов. Очень тонкий и сложный разговор, понятный ей и ему. Взявшись за руки, уходят они к ночной реке. Олень Чохоты звенит колокольчиком.

На восходе Дюдувул заглядывает в палатку молодых. Сильно разочарован: постель осталась неразобранной. Как лежала, так и лежит. Никто не спал.

— Ты мне лучше дай топор, спички и немного еды, — усмехается Андрей, — в Кодар пойду.

— Ты потерял что в Кодаре?

Дюдувул сердито плюет. Он оскорблен в лучших чувствах. Аярик рядом нет — ушла к речке мыть посуду. Дюдувул думает вслух: разве у него дочь горбата или крива на один глаз?

Андрей, сутулясь, неловко объясняет Дюдувулу: он очень благодарен за уважение к нему. Аярик красива, он ее любит. Но у него сердце сейчас другим занято. Он очень многое потерял в Кодаре. Себя потерял. Свое достоинство. На него давит груз унижения. Он должен его сбросить. А было так: шли они в Кодар с группой туристов. Андрей слегка натер себе ногу. Почти у самого перевала на скалах встретили парня с реки Kypyнг-Урях, который держал на коленях шаманский бубен. Парень, возможно, постигал тайны телепатии и гипноза, упражнялся. Он сказал: на белых полях ледников Сыгыкты группу застигнет торанг и все умрут.

Над предсказанием посмеялись. Но с перевала открылся неземной вид. Холодный и грозный. Чернели рытвины морен и трогов, мертвенно белели поля вечных льдов, зыбились обрывы. А прямо за перевалом, как бы зловеще предостерегая, вздымался пик Чертов Зуб. Не за себя — за девушку Андрей испугался: до озера Орон они не дойдут! А может быть, за себя. Он стал звать группу повернуть обратно, кричал, что у него стерта нога. Поругался с руководителем группы. Девушка, его невеста, смеялась.

Он ее больше не видел, никогда не увидит. Он тогда вернулся один, догнал пария с бубном, у которого в поводу были олени. Парень его отвез на стойбище Чапа-Олого. А достоинство и гордость остались на перевале. Чтобы вернуть их, он должен перевалить Кодар. Он уже третий год пытается это сделать.

— Чепуха! — не слушая, ругается Дюдувул. — Ты отверг самое большое выражение гостеприимства. Но-о!

Чохтоо дымит трубкой, внимает словам парня, думает. Потом говорит: парень говорит правду. Однажды струсивший валяется у людей под ногами кумаланом, тряпкой. Об него всю жизнь вытирают ноги. Он всегда внизу, а если выходит наверх, то сам начинает портить ум хорошим людям, мажет их грязью — в отместку, тайно. Этот парень не хочет быть червяком или тряпкой. Он говорит правду. Пусть перевалит Кодар и выйдет к озеру Орон. Добрые духи Кодара вернут ему достоинство и доблесть мужчины.

Чохтоо — мудрый, кто с ним будет спорить? Дюдувул успокоился, кивает: так, так! Он готовит Андрею понягу — рюкзак. Спички, соль, вяленое мясо — все, необходимое для похода. Вынимает из кармана оструганную деревяшку: ревущий олень. Рога вдоль спины.

— Барилак, амулет, — говорит Дюдувул, — пусть он охраняет тебя в дороге!

Пьют чай. Аярик выбирает для Андрея лучшие куски вареного мяса. Она спокойна: он уйдет и вернется. Любимый — делыча, солнце! Дюдувул учит, где лучше ночевать и что делать, если настигнет в пути торанг. По ту сторону, на реке Сыгыкта, есть охотничье зимовье.

И вот — Мраморное ущелье. Невидимая тропа в каменной осыпи. Красные жилы в глыбах мрамора. Живое тело Кодара…

— Авгарат бекэл! — кричит Дюдувул, — До свидания!

Чохтоо машет рукой. Он сидит верхом на олене. Аярик четкой нефритовой статуэткой стоит на белом камне. На прощанье Андрей и Аярик потерлись носами, обнюхали друг друга — старый эвенкийский способ выражения ласки.

— Приходи! — говорит Аярик.

Орел парит в небе. На кедровых иглах капли прозрачной смолы. Сверкают на свежих изломах кристаллы мрамора. Праздник сегодня. Впервые за эти три года Андрей идет не горбясь. Идет и видит себя по ту сторону Кодара, на берегу озера Орон.

Варакушка-соловей

Паромщик Егор Бодров озабоченно тукал по палубе деревяшкой, прибирал паром. Правой ноги у Егора нет — дань войне. Он хоть на одной ноге, да притопал к себе на родину, а младший брат Костя — тот и совсем не вернулся.

Но и на одной ноге Егор прокрутился — будь здоров! И семью завел, и дом себе срубил новый, и детей вырастил — давно они поразъехались кто куда. Сам-то Егор работал в колхозе бухгалтером, а теперь шестой год на пароме орудует. Приставать стал последние годы: старик! И паром, может быть, запустил до этого.

Хотя паром — сам по себе старик. Еще до войны его ладили, списать пора. Доски парома изработались и подгнили. Прибирать — мало толку: старье оно и есть старье.

Гостей ждал Егор! Из сельсовета ему передали: приедут, мол, к тебе из газеты, жди! А кто и зачем приедет — не разобрали по телефону.

У Егора в груди торкнуло: писал он письмо в газету, вроде как жалобу на колхозного председателя — запил председатель!

Но про письмо он подумал вскользь, мельком, а думалось старое — про Гошу с Мишей, это они к нему в гости собрались, не иначе.

Плыли как-то на плоту два чудака немазаных, стали тонуть — Егор их выловил из воды. Оказалось — вчерашние студенты, родом с запада. Очухались, обогрелись в будке — хохочут: Сибирь, мол, поплыли осваивать, таежники-землепроходцы, ловцы костров и романтики. Оба в областной газете работали — год как из университета. Веселые были ребята! На балясине парома в память о себе вырезали: «Кто мелко плавает, на мель не сядет. Миша с Гошей, ха-ха!» Егору прозвище выдумали: Бомбардир. Такие они были веселые, хохмачи.