А завтра — весь мир! (ЛП) - Биггинс Джон - Страница 88

— Это были Хузка и черный, они сбежали!

— Как?

— Точно не известно. Где-то час назад вахтенный заметил, как они перелезают через борт. Идет ливень, так что с трудом можно и собственную ладонь у лица разглядеть. Они выпрыгнули за борт и уплыли. Вахтенные начали стрелять и, может, в одного попали, или их сожрали акулы, как беднягу Паттиеру. Так или иначе, они сбежали от дер Микулы, так что желаю им удачи.

Забирая через несколько часов утренний кофе на камбузе, я узнал, что случилось. Каким-то образом (никто не знает каким) Хузка и Юнион Джек сумели раздобыть пилу и проделать отверстие в деревянной переборке своей камеры в вентиляцию котельной. Затем они выбрались по узкой трубе на палубу, спрыгнули босиком с раструба палубного вентилятора, прокрались к борту и сиганули вниз прежде, чем их заметили. На заре, при поисках на берегу, обнаружились следы, ведущие с пляжа к лесу, но следы только одного человека.

Отбили восемь склянок, с визитом на борт прибыл отец Адамец. На берегу, где-то высоко в горах, раздавалась стрельба, но он сказал, что, судя по звуку, это обычные стычки между племенами, и они не затронули наши сухопутные отряды, по крайней мере, пока что. Затем из каюты появился Микулич и устроил изумленному священнику публичную головомойку, требуя, чтобы тот организовал все возможное для поимки двух беглецов. Отец Адамец отказался, заявив, что он миссионер, а не полицейский.

Микулич бушевал и угрожал. Однако священник стоял на своем и отказался организовывать поисковую партию на берегу.

— Очень хорошо, преподобный, — наконец сказал Микулич, — делайте так, как считаете нужным, но не забывайте, что вы австрийский подданный, по крайней мере, вы не заявляли об обратном. Таким образом, властью, данной мне как капитану этого корабля, я отправляю вас под арест — как лицо, не оказавшее помощи императорским и королевским военно-морским властям в поимке дезертиров. Старшина корабельной полиции, уведите этого человека в камеру.

— Но это же чудовищно.

— А кстати, отче, прежде чем вас уведут вниз...

— Что, герр лейтенант?

— Вот бумага, которую я только что напечатал. Прочитайте ее и подпишите.

— Я оставил свои очки для чтения в миссии. Не будете ли вы так добры сказать, что там написано?

— Безусловно. Суть в том, что, поскольку вашей миссии здесь, в Новой Силезии, теперь угрожают агрессивные местные племена, вы обращаетесь к австро-венгерскому правительству за защитой.

— Но это просто возмутительно! Ни мне, ни моей миссии не никогда не угрожали местные жители. И в любом случае, правительство Австрии, представленное подонками вроде вас — это последняя сила на земле, у которой я попрошу защиты.

— Ну-ну, отче. «Подонок» — неподобающее для священника слово. Делайте, как хотите. Пара дней взаперти помогут вам изменить свое мнение. Но помните, что как только вы подпишите документ, я отпущу вас на берег, и мы забудем обвинение в помощи дезертирам.

Отец Адамец отказался сотрудничать, Микулич объявил, что он самолично поведет десант на побережье для поиска двух беглецов. Наконец-то ему представилась возможность оказаться на берегу и воплотить в жизнь европейскую цивилизационную миссию. Ожидая, пока подготовится десантный отряд, он в предвкушении облизывал губы.

— Босиком они не могли далеко уйти, и они не знают этих мест. Возможно, их уже съели каннибалы. Ну, а если не съели, и я поймаю их сам, то уж постараюсь, чтобы они об этом пожалели.

Отряд, хотя и хорошо вооруженный, состоял всего из двадцати человек, чего явно недостаточно для подобного задания. Всем это казалось нормальным, всех устроило бы, если бы Микулича съели каннибалы, а остальная часть команды вернулась на корабль. Однако у меня имелись другие мысли на этот счет, ведь меня назначили знаменосцем десантного отряда.

Моя задача состояла в том, чтобы нести красно-бело-красный флаг на тяжелом древке, свернутый на время марша и упакованный в длинный брезент для защиты от дождя. Я не мог нести винтовку, поэтому вооружился абордажной саблей и тяжелым неуклюжим револьвером флотского образца. Среди холмов периодически гремели выстрелы, а мы выдвинулись с пляжа у Понтиприта, шагая по вчерашним следам отряда Берталотти. Никто не понимал, что мы, собственно, собираемся делать. Мы безуспешно прочесали кустарник на пляже, потому как беглецы должны быть уже довольно далеко, прячась в поросших джунглями долинах и предгорьях Трампингтона. Даже судя по пейзажу, который мы видели с пляжа, было ясно, что вся австрийская армия может потратить год на поиски и не добиться успеха.

Через восемь километров, в устье горной долины, мы вышли к первому местному поселению — кучке лачуг, крытых пальмовыми листьями. Несомненно, люди здесь сильно отличались от обитателей побережья. Хижины, гораздо более неуклюжие, чем те, что мы видели в Понтиприте, выглядели как эпилептические стога сена, разбросанные у банановых рощ. Два молодых туземца заметили нас с нескольких сотен метров. Микулич крикнул им. Они развернулись и побежали. Микулич выхватил винтовку у идущего рядом моряка, щелкнул затвором, приложил к плечу и выстрелил. Один из беглецов взмахнул руками, закричал и упал. Когда мы подошли, он был уже мертв, пуля попала в шею. Микулич пнул безжизненную голову мертвеца и заявил, что это научит его больше не сопротивляться аресту.

Остальные жители деревни при нашем приближении, очевидно, скрылись в лесу. Огонь в очагах еще горел, но единственный оставшийся в деревне человек был стар, слеп и покачивался на корточках у огня в своей хижине. Ни возраст, ни общее состояние не спасли его от допроса линиеншиффслейтенанта Микулича. Не спасло и то, что он совершенно точно не понимал ни слова на «трепанговом» английском, даже после того, как мы связали его сморщенные ноги жгутом, а руки заломили за спиной, пока не хрустнул хребет. Он лишь бессвязно завывал на каком-то непонятном наречии. Он так и выл, лежа связанным внутри хижины, когда мы поднесли факел к крыше из пальмовых листьев. Мы прошли дальше, оставив деревню в огне. Вокруг метались визжащие в панике свиньи, а домашняя птица хлопала объятыми огнем крыльями на раскисшей тропе. Допрос не дал результатов.

В следующей деревне наше расследование немного продвинулось. Здесь местные снова сбежали в лес при нашем приближении. Однако мы наткнулись на юношу с искалеченными ногами, который пытался скрыться, уползая на одних руках. Он говорил на «трепанговом» английском и немало рассказал после того, как его ноги немного поджарились на костре. Например, о странном черном человеке в одной тельняшке, который прошел через деревню несколько часов назад. С ним не было белого человека. Микулич поблагодарил юношу за помощь, прострелив ему голову, прежде чем предать огню хижины.

Я устало тащился за Микуличем через всю эту кошмарную вереницу убийств и поджогов, обильно потея и с древком на плече.

— Что ж, — объявил он мне, когда мы покидали третью горящую деревню, — кто там говорил о свирепых людоедских племенах с винтовками Снайдера? Покажите этим голожопым обезьянам немного твердости, и они разбегаются, как мыши. Если мы объявим этот остров колонией, Вене нужно лишь прислать сюда меня с сотней хорошо вооруженных ребят, и мы зачистим это место под поселение за месяц.

К вечеру мы достигли лесистых долин между горами Тетуба и Трампингтон. За день мы слышали множество спонтанных перестрелок и пару раз отдаленный звук чего-то посерьезнее винтовки — возможно, корабельной пушки Учатиуса, но скорее всего, динамитной шашки — популярнейшего оружия в этих местах. Впрочем, стрельба была далекой и никак нас не касалась.

За весь день мы не встретили никакого сопротивления — местные жители просто убегали при нашем приближении. Однако еще до заката мы наткнулись на первых вооруженных аборигенов, две группы бежали по горной тропе в нескольких сотнях метров перед нами, по-видимому, одно племя преследовало другое. Увидев нас, туземцы на мгновение забыли о своей ссоре, а потом продолжили схватку, пока их не разметал залп нашего отряда, оставив восемь или девять трупов на тропе и среди деревьев. Микулич осклабился, проходя мимо них и отметил, что белому человеку было бы неуместно проявлять предвзятость в споре аборигенов.